НЕОМИФОЛОГИЯ САНКТ-ПЕТЕРБУРГА

Книга «Царь головы» писателя, часто обвиняемого в «имперских амбициях и антиамериканизме» (редакция Елены Шубиной вывела это в аннотацию на обложку книги), разбита на две части — «О необычайном» и «Узорник». Первый цикл создает новую мифологию Санкт-Петербурга, география которого прослеживается на протяжении всей книги. Загадочные псевдокраеведческие истории рассказывают читателю о злых чудесах, творящихся с героями книги в наши дни. В первом рассказе «Собака кусает дождь» Павел Крусанов будто выстраивает диалог с «Записками охотника» Тургенева, однако доводит историю до пойманных и помещенных в банку бесов, подталкивающих человека на дурные поступки. «По телам», казалось бы, рассказ с банальной, почти голливудской историей о желании героя ощутить себя в теле животного, однако, запуская человека в собаку, автор нащупывает границу нового психологизма в литературе. Вообще, «Царь головы» — книга о границах реальности и фантастики, по которым Павел Васильевич расслабленно, почти с улыбкой, медленно расхаживает, проверяя их прочность.

«Мешок света», третий рассказ в цикле «О необычайном», наполнен известными именами петербургской художественной богемы. Так, в тексте упоминаются основатель Новой академии изящных искусств, член группы «Новые художники» Олег Котельников и искусствовед, заведующий отделом новейших течений Государственного Русского музея Александр Боровский. Сам рассказ — почти о Священном Граале, обратившемся в световой мешок, открывающий невероятный художественный талант в крепком ремесленнике.

ТЕКСТ КАК ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ

Несмотря на постоянную смену персонажей, из рассказа в рассказ главным героем книги остается русский язык, с которым Крусанов ловко управляется на глазах у читателя. Помещенные в аннотацию слова критика Виктора Топорова, скорее всего, сказаны не в отношении «Царя головы», однако они очень точно указывает на то, что автору удалось воплотить в своей новой книге. «Крусанов не пародирует отечественную словесность — он ее интерпретирует, вдохновенно и предвзято, он проверяет ее «на вшивость» — и крусановской проверки она не выдерживает», — позволю себе это вынести сюда.

Вторую часть открывает одноименный с книгой рассказ, где главному герою звенящими в тон камертону шипцами вселяют в голову царя, на отсутствие которого вечно жалуется русский народ. В последней трети книги Крусанов поддерживает заданную псевдореалистичность, вовлекая нас в языковую игру, выбрасывая знаки препинания, рефреном повторяя сказанное. Поток сознания героини Вари, обрушивающийся на Клима в рассказе «Это не сыр», создает новое текстовое пространство, отдаленно напоминающее прозу Саши Соколова. Цикл из трех рассказов «Узорник», как и «О необычайном», насквозь пропитан историями о мертвецах и близкой кончине. Это не фэнтезийные страшилки, они не вызывают никакого отвращения и ужаса, однако они создают то напряжение, которое заставляет читателя судорожно переворачивать страницу, чтобы скорее приблизится к развязке, почти как в гоголевских или мамлеевских текстах.

ПОВЕСТВОВАНИЕ ЛЕПИТСЯ ИЗ ГЛИНЫ

На презентации новой книги Крусанова в петербургском «Буквоеде» известный набоковед Борис Аверин отметил, что отцентрованные названия рассказов в содержании похожи на маленькую, слегка пузатую вазу. Тогда из-за тихого звука я не смог разобрать, в чем же прелесть этого наблюдения. Но образ вазы остался, и, читая книгу, я все время обращался в ее конец — еще раз посмотреть на этот текстовый сосуд. Мысль Аверина удалось уловить только под финал, собственно, ранее это было попросту невозможно, потому как никаких намеков на это автор не дает. Последним рассказом «Глина» Крусанов слепляет и определяет форму, казалось бы, разрозненных, никак не связанных фантасмагорических историй. «Глина» заставляет читателя вернуться в начало и еще раз пробежаться по всем прочитанным текстам.