Булат Шавалеев: «После того как завершил карьеру, год не мог смотреть хоккей»

«ПОСЛЕ НЕУДАЧНЫХ МАТЧЕЙ БОЯЛСЯ САДИТЬСЯ К ПАПЕ В МАШИНУ»

— Булат, расскажи, как начал заниматься хоккеем.

— В хоккей я пришел в пять лет, отец привез меня в старый Дворец спорта. Там была типичная ситуация — я встал на лед, начал постоянно падать. Мне дали коньки на 10 размеров больше, в итоге разбил себе все что только можно. На следующий день я уже сам папу будил на тренировку, чтобы он меня отвез во Дворец спорта. С этого все и началось. Был такой тренер Александр Загайнов, очень хорошо с моим отцом общался, он постоянно возил меня на тренировки, зимой заливал лед за домом, натаскивал меня. Даже заставлял меня дневник заводить, что и во сколько я кушал, чтобы все было под контролем.

— Твой отец играл под четвертым номером, ты тоже начинал играть под ним, но потом поменял на 52-й. Почему?

— Мы поехали на турнир в Казахстан с командой из ребят 1992 года рождения, я там, по-моему, 30 с лишним шайб наколотил, и в итоге от первой команды мне достался свитер с 52-м номером, мама мне его потом дома ушила. Так я его и оставил.

— Какое самое яркое впечатление из детского хоккея?

— Помню, ездили на финал на Кубок Третьяка и отыграли без единого поражения — всех «вынесли», там мне дали приз лучшего нападающего. Это, наверное, самое яркое впечатление из детства.

— Ты с детства у всех был на виду, подавал большие надежды. Папа помогал тебе?

— Если я плохо отыграл какой-нибудь матч, я после игры боялся к нему в машину садиться. Если я как-то неудачно сыграл, он постоянно был злой. Обычно приходили домой, он на тренерском макете каждое мое действие разбирал, объяснял мне.

— Другого выбора, кроме как играть в хоккей, у тебя, получается, не было?

— Да. Не знаю, надо это говорить или нет: в детстве я уехал с мамой на отдых в Турцию, потом приехал, начал тренироваться, и оказалось, что я за лето, буквально за пару месяцев, вырос на 10 сантиметров. Меня тут же подняли играть за 1991 год рождения, а затем, в 13 лет, я поехал на сборы в Алушту со второй командой «Ак Барса». С этого момента у меня появились проблемы с сердцем, потому что нагрузки серьезные, а организм еще маленький.

«КРИКУНОВ ВСЕГДА ВСЕ ГОВОРИЛ В ЛИЦО. МНЕ ЭТО НРАВИЛОСЬ»

— У тебя был такой этап в карьере, когда ты уехал играть в шведскую «Фрелунду». Почему?

— Была возможность туда уехать, я согласился. Я там поиграл полгода, меня очень впечатлила организация хоккея с самых ранних этапов. Там люди отвечали за выбор скотча, за точильную, целая скамейка вещей: пальто с эмблемой «Фрелунды», шапка, перчатки. Высший уровень. Я сначала играл за юниорскую команду до 18 лет, а потом до 20.

— Организация тебя больше всего впечатлила?

— Да. Помню, там был вратарь Робин Ленор, который одного года с Эмилем Гариповым. У него отец — тренер вратарей, воспитавший Хенрика Лундквиста. И вот его сын Робин пригласил меня жить к себе, потому что до этого я находился все время в отеле. Он мне все рассказал про Швецию, в приставку играли вместе, ни о каком алкоголе даже речи не шло — у нас в России пацаны более склонны к этому. А потом мне клуб выделил двухкомнатную квартиру недалеко от дворца, в Швеции у меня были все условия для хоккея.

— Почему тогда обратно вернулся?

— Получилось так, что меня перестали вызывать в сборную, а на носу был первый юниорский чемпионат мира. Мы с «Фрелундой» вылетели во втором раунде плей-офф, и я вернулся обратно. В России меня очень ждали, даже записали со мной интервью, у меня журнал до сих пор сохранился.

— По Швеции не скучал?

— Повторюсь, там ко мне было очень хорошее отношение. У меня был большой эмоциональный подъем, я вообще ни о чем не думал — только о хоккее.

— А если сравнивать уровень хоккея?

— Думаю, в Швеции он был чуть-чуть агрессивнее, а в России он спокойнее. Там он жестче, постоянные стычки на пятачке. Ребята в Швеции всегда были на виду, кто-то уже был задрафтован в НХЛ, ездил в тренировочные лагеря.

— Получается, только из-за сборной вернулся в Россию?

— Да. Я приехал в Казань, было огромное желание попасть в сборную и поехать на чемпионат мира. Но так получилось, что в первой игре сезона против Кирово-Чепецка меня ударили по ногам, и я на всей скорости врезался в борт. Сильное сотрясение мозга, около 10 минут был без сознания. В итоге 21 день пролежал в военном госпитале, пропустил региональный турнир. А на чемпионат мира, как раз, отбор шел по итогам регионов, потому что там все лучшие ребята собираются. Вот такая ситуация в итоге получилась, пожертвовал Швецией ради сборной, но на чемпионат мира поехать не удалось.

— Тяжело было?

— Очень тяжело. Я мог вернуться обратно в Швецию, но это выглядело бы неприлично — сначала уехал, потом опять вернулся. В итоге решил остаться в Казани.

— Помнишь свой первый матч за «Ак Барс» в КХЛ? Ты там вроде бы два хороших силовых приема провел.

— Да, я там еще в Топ-10 недели попал по силовым приемам (улыбается). Вообще, самая первая игра у меня была еще на предсезонке, когда поехали играть с Нижнекамском. Забил в первой же игре, Крикунов хвалил меня. У него никогда не было приоритетов — Морозов, Зарипов или Шавалеев. Он всегда прямо говорил: «Кто будет стараться, тот и будет играть. Есть молодые, которые всегда могут выскочить у вас из-за спины». Мне нравилось, что он все говорил прямо в лицо.

— А что касается первого официального матча против рижского «Динамо»?

— Эмоции зашкаливали. Я вообще ни о чем не думал, носился по льду как угорелый, бился, бросался под шайбу. Я, конечно, немного сыграл в том матче — около минуты, но успел все сделать.

— Ты, наверное, по стилю подходил Крикунову. Он любит таких рабочих хоккеистов.

— Да. У меня нет такой техники, как у Зарипова или Морозова, я беру чуть-чуть другим. Могу где-то в силовую сыграть, под шайбу лечь.

— По стилю игры тебя даже со Свитовым сравнивали.

— Я тоже могу за себя и за партнеров постоять, но со Свитовым даже рядом не стою.

— Были у тебя личные беседы с Крикуновым?

— Да, были. Он мне говорил, чтобы я продолжал в том же духе и что за мной уже следят люди. Я никогда не нарушал режим, не было никаких бытовых проблем. Крикунову нравилось это. Но в тот момент я уже играл с травмой.

«У НАС БЫЛА ГОТОВАЯ ТРОЙКА С АПАЛЬКОВЫМ И ПОТЕХИНЫМ,
НО ТРАВМА ВСЕ ИСПОРТИЛА»

— Что за травма?

— Из-за которой я дальше не смог играть. В конце сезона 2010/11 на акробатике, когда делали сальто, я неудачно приземлился и повредил голеностоп. Он у меня опух, но я про это никому не сказал, потому что нужно было ехать в сборную. В сборной врач мне помог: он мог спокойно сказать Брагину, что Шавалеев приехал с травмой, и меня тут же отправили бы домой. Я ему за это очень благодарен. Весь турнир отыграл достаточно хорошо, приехал обратно в Казань, опухоль уже сошла. Затем съездил в Турцию, отдыхал в спокойном режиме, не играл в футбол, даже не бегал, чтобы не беспокоить голеностоп лишний раз.

— И что в итоге?

— Начались тренировки, и произошла глупейшая ситуация. Мы бежали кросс в парке Горького, и уже ближе к финишу я споткнулся об корень дерева и подвернул ногу с больным голеностопом. Но вроде бы все обошлось. Поехали с «Ак Барсом» в Одинцово на товарищеские игры, там в меня врезаются и опять попадают в больную ногу. Это уже третий раз. Нога начинает опухать, мне там как-то подлечивают ее. А заключительный момент случился в Канаде на Subway Super Series. В первой же игре в первом периоде случайно столкнулись с канадцем, и получилось так, что он попал мне опять же в эту ногу. Там даже не попал, а больше задел. Я упал и сразу почувствовал что-то не то, заканчивал матч на уколах.

— В Казани не лечился?

— Приехал в Казань, Брагин позвонил Крикунову и попросил, чтобы меня отправили в «Нефтяник», потому что нужна игровая практика. Он за всех молодых ребят просил, которые играют в первых командах. Я в Альметьевске сыграл два матча, а потом понял, что даже ходить уже не могу. Нога очень сильно болела, спать из-за нее не мог. Я не хотел делать операцию, потому что впереди чемпионат мира, у нас готовое звено с Потехиным и Апальковым. В итоге все-таки решили сделать операцию на новый год, чтобы к новому сезону успел пройти реабилитацию и восстановиться.

— Я слышал, что тебя неправильно прооперировали.

— Да, операция была сделана неправильно, но я не хочу никого сейчас винить.

— Что именно случилось?

— У меня на голеностопе была разорвана боковая связка. Они взяли из моей ноги сухожилие и два винта поставили на голеностоп. Хорошо, что взяли мое, иногда берут инородное. Я около 8 месяцев лечился после операции, потихоньку уже начинал тренироваться, а нога не переставала болеть. В итоге решили лететь на лечение в Германию, а перед этим еще лечился месяц в Китае. Вроде бы становилось лучше, но потом снова ужасно болело. Вышли в Швейцарии на людей, которые специализируются на голеностопах. После операции нам сказали, что предыдущая была сделана неправильно. При разрезе ноги профессор сделал снимки и все досконально нам объяснил. Там не должна была быть такая толстая связка, такими толстыми крепят плечи, а мне голеностоп... В Швейцарии мне все подкорректировали, сделали связку тоньше, поставили другие винты, которые сами рассасываются в кости после 6 месяцев.

— Боли не прошли?

— Нет. Прошло время, но суставы продолжали болеть, я даже ходить не мог спокойно. Я несколько раз ездил в Швейцарию, спрашивал, почему до сих пор болит. Они мне сделали еще одну операцию — почистили голеностоп, потому что там много спаек было, рубцов. Я почувствовал себя лучше, но все равно что-то было не то. Потихоньку возвращался, работал в тренажерке, но бегать не мог. Основная проблема заключалась в том, что я не мог сильно затянуть коньки. Были жуткие боли. А если я их не затягивал, то нога ходила и тоже было больно.

— А что врачи говорили?

— Что нужно время, очень много времени. Усугублялась вся ситуация тем, что у меня было плоскостопие, и я очень долго не обращал внимания на травму.

«ПОСЛЕДНИЙ ГОД НЕ МОГ СМОТРЕТЬ ХОККЕЙ»

— Почему игнорировал травму?

— Я не игнорировал. Перед каждой тренировкой, игрой или тренажеркой меня тейповал врач. После каждой тренировки я держал лед — постоянно лечился. Сейчас я уже не лечусь, потому что мне очень помог Евгений Добровольский, который работает массажистом в «Ак Барсе». Он что только не делал мне. Вроде бы становилось легче, но до сих пор болит. Не могу полностью восстановиться.

— Можно было бы избежать такой серьезной травмы?

— Конечно. Если бы до Канады носил лангетку, сейчас, возможно, все было бы по-другому. Может, я что-то сделал не так, только Всевышний знает.

— Не винишь тех врачей, которые неправильно оперировали в России?

— Сначала злился, было такое. Не понимал, как на таком уровне можно допускать такие ошибки. Был еще сильный момент в Германии, где я находился на лечении: профессор каждое утро делал обход, и однажды остался с переводчиком у меня в палате. Он меня спросил: «Булат, как считаешь, после 40 лет есть жизнь?» Я говорю, что да. Он мне говорит, что я бы своим детям не разрешил продолжать играть в хоккей.

— Почему?

— Говорит, если еще будет одно-два попадания в ногу, то придется делать замену сустава. Подумай, говорит, после хоккея жизнь не заканчивается. О себе тоже нужно думать. Я очень долго решал, общался с близкими, со своей семьей.

— Что отец тебе говорил?

— Отец сказал: «Улым, мне все равно на хоккей, мне главное — твое здоровье».

— В итоге решил оставить хоккей?

— А я просто не мог продолжать. Последний год, когда я уволился из «Ак Барса», вообще не ходил на хоккей, даже просто смотреть его по телевизору не мог. Очень сильно переживал. Не хотел попадаться хоккейным друзьям на глаза — тяжело было смотреть.

— Чем занимался это время?

— Ничем. Купил абонемент в тренажерку, с женой время проводил. Со всеми старался держать связь, но на хоккей смотреть не мог.

— В какой момент уже точно решил, что с хоккеем покончено?

— Честно? Я до сих пор не смог для себя решить. Да, сейчас я не могу играть, но если в какой-то день я проснусь и нога у меня не будет болеть, и я смогу давать полноценную нагрузку, я вернусь обратно.

— Сможешь наверстать упущенное?

— Для меня это вообще не проблема. Я такой человек, что смогу вскарабкаться обратно. Мне даже неважно вернуться именно в «Ак Барс», готов буду играть в любом клубе. У меня как у всех пацанов есть мечта — играть в НХЛ, только сейчас она немного приугасла.

«ЯКУПОВ ОЧЕНЬ СИЛЬНО МЕНЯ ПОДДЕРЖИВАЛ. СПАСИБО ЕМУ»

— Психологически смог переступить через это все?

— Возможно. Меня все старались поддерживать — мама, семья, друзья, любимая жена.

— Ты в сборной играл с Григоренко, Кузнецовым, Якуповым. Сейчас вы общаетесь?

— С Григоренко никогда близко не общался, только на уровне сборной. С Кузей хорошо общались в свое время, сейчас не держим связь. А вот с Якуповым мы всегда дружили, все детство вместе росли. Это лето мы провели вместе. Наиль очень сильно поддерживал меня. Когда был локаутный сезон, он приехал в Россию, постоянно звонил мне: «Брат, давай приезжай, назначай время, сразимся с тобой на льду». Очень переживал за меня.

— Сейчас вообще не катаешься?

— Нет, но хочу попробовать. Сейчас особо даже бегать не могу — так, иногда, в тренажерку хожу.

— Врачи тебе говорили, что нужно время, но уже прошел год.

— Да, с последней операции прошел год. Мне реально становится лучше. Я одно время каждый день принимал обезболивающие, потому что не мог терпеть всю эту боль или просто нормально поспать ночью. Сейчас такого уже нет. Я очень боялся привыкнуть к обезболивающим, слава Богу, что этого не случилось. Да, болит через день-два, но уже не настолько сильно.

— В тренажерке ноги нагружаешь?

— Работаю, но не так, как в «Ак Барсе», когда по 150 - 200 приседаний делали. Немного нагружаю, но в основном работаю на выносливость, чтобы в случае чего я был готов.

— Сейчас ты уже появляешься на хоккее. Интересно?

— Очень интересно. Время проходит, сейчас по-другому смотрю на хоккей.

— Недавно женился. Судя по фотографиям, на свадьбе было много хоккеистов.

— Да. С женой мы уже знакомы 6 лет, решился сделать предложение. Позвал всех близких людей, много было хоккеистов. Якупов приехал, хотя ему трудно было найти время, нужно было ехать в Америку.

— Какое самое сильное впечатления из твоей карьеры?

— Смешного было много, но все говорить нельзя. Были сильные моменты, когда в Новосибирске у Зарипова не пошла игра и меня поставили с Морозовым и Капаненом. Микроматч мы нормально сыграли. Каждый день в «Ак Барсе» был интересным. Морозов заходил в раздевалку, постоянно спрашивал: «Шавалей, как дела?» Я очень рад, что сумел хотя бы немного поиграть с такими игроками.

— Если с хоккеем все-таки не получится, чем будешь заниматься?

— Все рассказывать не буду, но я хочу работать исключительно в хоккейной сфере. Есть огромное желание заниматься скаутской работой. Там нет такой черноты, как в менеджерской деятельности. Работая скаутом, ты ищешь талантливых пацанов, помогаешь им — мне это нравится. Я пытался работать вне хоккея — в фирме, но туда я ни разу не приходил с настроением. Это не мое.