УТЕРЯННЫЕ СМЫСЛЫ

Мечеть Кул Шариф — не просто жемчужина Казанского кремля, но национальное достояние Татарстана, гордость всего татарского народа. Мы водим туристов полюбоваться ее красотами, брендируем ее в качестве одного из символов республики. И вместе с тем концептуальные тайны Кул Шарифа для многих из нас остаются нераскрытыми, неизведанными. Даже мусульмане, посещающие его для регулярных богослужений, часто не понимают и малой толики всех тех смыслов, которые манифестирует окружающему миру главная мечеть Татарстана.

В этом нет ничего удивительного. Подобно тому, как восприятие элитарных видов искусства, таких как опера или балет, требует определенного уровня подготовки, так и глобальный исламский нарратив, запечатленный в т. ч. и в мечети Кул Шариф, сегодня также стал для многих своеобразной тайной за семью печатями. Таково неизбежное и печальное следствие эпохи воинствующего атеизма и длительного перемалывания нашего мировоззрения в жерновах однобокого европоцентризма. Многие из нас уже не видят, что Кул Шариф — это не только шедевр архитектуры, но и бездонная кладезь глубоких образов и зашифрованных символов, которые часто остаются незамеченными. А ведь помимо сугубо духовных измерений этот храм развертывает перед человеком такие семантические пласты, которые погружают в совершенно иной уровень восприятия социальной действительности.

Нельзя не согласиться с крупнейшим философом XX столетия Мартином Хайдеггером, который писал о том, что «Храм впервые придает вещам их вид, а людям впервые дарует взгляд на самих себя». Подобное понимание Храма как вместилища первосмыслов позволяет и сегодня видеть в нем глубинное зеркало культуры, а значит, и нас самих. Потому считывание паттернов, которые закодированы в символике Кул Шарифа, может многое рассказать об основах нашего мировосприятия, прояснить истоки менталитета татарского народа, который по большому счету определяет всю нашу текущую жизнь.

Данной публикацией я начинаю цикл статей, посвященных богословско-культурологическому анализу семантики мечети Кул Шариф. Конечно же, публицистический формат статей налагает ряд дополнительных ограничений для достижения этой и без того сверхсложной задачи. В частности, апеллируя к широкой аудитории, автор будет вынужден оперировать не автохтонным терминологическим аппаратом исламской традиции (захир-батын, асл-фар` и т.д.), а теми понятиями и категориями, которые более известны российскому читателю (божественное, человеческое, светское, религиозное, национальное и т.д.). При всей ущербности подобного подхода к исламской теменологии, т.е. храмоведению, мы все же, надеюсь, сможем достичь своей главной цели — познакомить читателя со смысловой архитектоникой мечети Кул Шариф.

Важно оговорить и еще одно обстоятельство. По ходу изложения мне придется проводить некоторые параллели с культурологическим контекстом христианского мира, что, естественно, будет сделано с позиций исламской апологетики. Однако данная компаративистика преследует целью не полемику с нашими православными соседями, а исключительно рефлексию собственной религиозной культуры.

ИСЛАМСКАЯ ТАТАРСКОСТЬ

Для того чтобы расшифровать послание Кул Шарифа, надо обратиться к подробному разбору его экстерьеров и интерьеров, композиции внутреннего и внешнего пространства и т.д. Однако прежде чем провести подобный анализ, сформулируем главный фрейм Кул Шарифа, его базовую парадигму. Она и проста, и сложна одновременно, лежит на поверхности его внешних форм и спрятана глубоко внутри его структуры. Эта парадигма заключается в мотиве слияния, соотнесения, соучастия исламского и татарского, а если говорить шире, религиозного и национального.

С одной стороны, перед нами шедевр общеисламского зодчества: мечеть с минаретами, михрабом, минбаром, тахаратханой и молитвенным залом. Во всем этом нет никакого отличия от бесчисленной россыпи мечетей по всему миру. С другой стороны, мы отчетливо видим в Кул Шарифе проявление сугубо татарских мотивов: это и использование национальных орнаментов, прежде всего тюльпанов, это и апеллирование к традиции татарских мечетей в виде маленьких минаретиков, это и отсылка к более древней истории татар через архитектурный намек на легенду о 8 минаретах и так далее.

И все же при всей своей неповторимости мечеть Кул Шариф с точки зрения глубинной сути мало чем отличается от других мусульманских храмов. Все дело в том, что в мире не существует мечетей вообще, то есть стерильных от национальной самобытности того или иного народа. Мечети в Марокко, Турции, Индонезии, Саудовской Аравии хоть и едины в своих базовых паттернах, на самом деле сильно разнятся между собой. Это указывает на одно очень важное обстоятельство: не бывает ислама вне национальной формы. С данной точки зрения Кул Шариф, будучи полностью татарским явлением, в этой своей татарскости выражает общеисламский принцип ориентации на национальные традиции. И вот здесь мы подбираемся к самому интересному — бинарной природе ислама и всей мусульманской культуры.

БИНАРНОСТЬ ИСЛАМА

Данную бинарность на примере Кул Шарифа мы можем увидеть не только в упомянутом переплетении общемусульманского и татарского. Она также явственно отражена и в «классических» исламских орнаментах, которыми декорируется главная соборная мечеть республики, как, впрочем, и мечети по всему миру.

Исламский орнамент бывает двух видов: геометрический (гирих) и растительный (ислими). Первый составлен из линий, сложенных в прямоугольные и полигиональные фигуры, как правило, многократно повторяющиеся. Второй обычно построен на соединении вьюнка и спирали и часто воплощает в стилизованной или натуралистической форме идею непрерывно развивающегося лиственного побега.

В этих двух типах узоров заключена глубинная квинтэссенция ислама. Гирих, который выражает абсолютное совершенство геометрической красоты, является символом божественного начала. Ислими, отсылающий нас к живому, хрупкому цветку, символизирует человеческое начало. В следующих статьях мы подробнее остановимся на символике этих орнаментов. Сейчас же нам важно зафиксировать главную идею: соотнесение божественного и человеческого — базовая парадигма Кул Шарифа, как, собственно, и всей исламской культуры.

На самом деле абсолютно все, что мы видим в исламской действительности, является выражением этого фундаментального принципа. Например, формула мусульманской веры (шахада) состоит из двух частей: признание Бога и человека; исламское право делится на две отрасли: богослужебную (ибадат) и социальную (муамалят). Даже Коран с точки зрения исламского богословия есть не что иное, как извечный божественный смысл, сформулированный на арабском языке, то есть на языке людей. Таких примеров можно привести очень много.

Важно отметить, что подобное деление на божественное и человеческое носит не жесткий, не механистический, не непроницаемый характер, а построено по принципу, который можно назвать принципом голограммы. Особенность голограммы, как известно, заключается в том, что стоит разбить стекло, на которое она нанесена, в каждом образовавшемся фрагменте мы увидим не часть исходного изображения, а все изображение целиком, хоть и немного в размытом виде. Другими словами, когда мы делим тот или иной элемент исламской культуры на божественное и человеческое, в каждой из этих двух «половинок» мы вновь увидим проявление исходной бинарности.

Проиллюстрируем данный тезис одним примером. Источники исламского права делятся на две группы: «корневые», куда входят Коран и Сунна (= божественное) и «веточные», куда входят рациональная аналогия и консенсус ученых (= человеческое). Рассмотрим теперь отдельно первую «половину». В этом суженном диапазоне виденья акцент на божественное начало смещается уже на Коран в то время, как Сунна, то есть практика Порока Мухаммада, на его фоне становится, скорее, проявлением человеческого начала. Теперь сфокусируемся отдельно на Коране. Исламская традиция учит нас, что божественный текст нельзя правильно понять без толкования-тафсира, то есть данный текст всегда подается в явленном или подразумеваемом обрамлении человеческой интерпретации. Сузим еще больше свой взгляд и посмотрим внимательно на тафсир. Он бывает двух видов: би-д-дирая и би-р-ривая, то сть основанный на рациональном осмыслении и на сакральных преданиях. И так далее.

БИНАРНОСТЬ КУЛ ШАРИФА

Художественное оформление бинарного принципа ислама в Кул Шарифе представлено многими образцами «классического» мусульманского узора. Мы видим сопоставление геометрического и растительного орнаментов на потолке в его парадном вестибюле, что позволяет человеку погрузиться в смысловой контекст храма/ислама сразу при входе в мечеть. Мы видим переплетение и сопоставление гириха и ислими в молитвенном зале и других помещениях мечети. Применен в Кул Шарифе также очень интересный и, возможно, для мировой практики уникальный метод отзеркаливания двух типов орнаментов, когда на полу выложен геометрический узор, а на потолке — растительный.

Однако одним лишь художественным оформлением дело не ограничивается. Ничем иным, как проявлением бинарного принципа ислама, является также наличие музея исламской культуры непосредственно внутри Кул Шарифа. Сам благословенный Пророк заложил эту традицию воспринимать мечети не только как культовые, но и общественно-культурные, прежде всего просветительские центры. Как известно, часть мединской мечети Пророка, располагавшаяся под специально оборудованном навесом, была отдана под данные нужды: там обучались первые просветители исламского мира — асхаб ас-суффа («люди из-под навеса»). Вообще, медресе как отдельно стоящие здания появляются у мусульман только спустя три века после смерти Пророка, при халифе Низаме аль-Мульке. До этого обучение велось исключительно внутри мечетей. Но и потом мусульманские храмы никогда не ограничивались лишь сугубо культовым содержанием, что было характерно для других религий. Музей исламской культуры в Кул Шарифе — органичное продолжение этой древней исламской, в том числе татарской традиции просветительства мусульманских храмов. Кстати, и в других мечетях мира также есть свои музеи.

Поэтому когда появление музея в стенах Кул Шарифа объясняют какими-то конспирологическими теориями, обусловленными, дескать, фактором Москвы и светскости государства, то, конечно же, подобные толкования очень далеки от глубинного понимания сути ислама. Даже если на внешнем плане все так и было, нельзя забывать общеизвестную истину о том, что мы всего лишь предполагаем, а Господь располагает. Можно сказать и иначе: культура, выражая себя через нас, всегда действует исходя из своей внутренней логики и зачастую в обход того, как мы это рационально воспринимаем и объясняем. Мы всегда стремимся воспроизводить те глубинные паттерны нашей культуры, которые сокрыты внутри нас и, возможно, нами даже не осознаются. Переплетение божественного/религиозного и человеческого/светского — один из таких паттернов татаро-мусульманской культуры.

ДВОЙСТВЕННАЯ ПРИРОДА ЧЕЛОВЕКА

Описываемая дихотомия исламской культуры не случайна. Она укоренена в самой человеческой природе, которая при ближайшем рассмотрении также оказывается двойственной. Согласно исламскому вероучению, Адам был сотворен из глины и ожил после того, как Бог вдохнул в него от Духа Своего. Глина и Дух — это то сочетание, которое делает человека человеком. Без Духа глина оставалась бы просто глиной, частью материи. Без глины Дух оставался бы просто Духом. И лишь в соотнесении этих двух начал и появляется феномен человека.

Глина — образ того, что сегодня мы называем психосоматикой: тело и мышление, сплетенные воедино. Это тот уровень нас, который позволяет говорить о человеке как о биологической машине, высокоорганизованной материи. Но глина — не весь человек, а лишь его вершина. В нем есть еще Божий Дух — то, что составляет фундаментальную тайну человека, ибо Дух как абсолютное инобытие невозможно схватить и определить. Ведь Дух — это не некий самый утонченный, субтильный уровень бытия, а нечто по отношении к нему принципиально иное. Это неустранимая трещина на теле бытия, открывающая внутри нас бездонную бездну Трансцендентного. Именно Дух вырывает нас из рабских тисков тотальной внешней детерминации, ибо с ним мы перестаем быть только лишь глиной, продолжением вселенского океана материи, но получаем определенную автономию, независимость. Дух в этом смысле — та точка, на которой держится вся существующая социальная конструкция, основанная на идее свободы воли и личной ответственности человека.

Данная дихотомия человеческой природы проецируется на все уровни социальной действительности, что и создает бинарность исламской культуры, о которой нам возвещает Кул Шариф, как, впрочем, и другие мечети мира, в том числе через переплетение двух типов мусульманского орнамента.

Попытка устранить в данной бинарности ту или иную «половинку» не только разрушает гармонию и полноту ислама, но и, как мы теперь понимаем, противоречит самой природе человека. Вот почему в исламе никогда не признавался институт монашества. И вот почему мы считаем путь имама Абу-Ханифы, представителя рационального богословия, самым правильным, максимально приближенного к пророческому идеалу. Ведь отказ осмысливать божественные императивы рационально, контекстуально, сквозь призму человеческого, в т. ч. национального, фактора есть не что иное, как интеллектуальное «монашество», половинчатость, приводящая к косности и отрыву от жизненных реалий. Именно им и страдают мусульманские радикалы, исповедующие усеченный вариант ислама: его книжную, сугубо догматическую часть.

КЛЮЧ ПОНИМАНИЯ

Итак, глядя на Кул Шариф с этой перспективы, мы начинаем понимать, что сочетание в нем общеисламского (божественного) и узконационального (человеческого) есть не просто отражение фундаментальной парадигмы ислама, но и самой природы человека. В слиянии божественного и человеческого кроется отличие исламского мировосприятия от христианского. Христианство, в соответствии с принципом «Богу — богово, а Кесарю — кесарево», раскалывает социальную действительность на две независимые и часто противоборствующие сферы: светскую и религиозную. Ислам же соединяет их воедино.

Впрочем, не секрет, что давно предпринимаются попытки вбросить и в исламский дискурс идею противопоставления исламского и национального, религиозного и светского. С одной стороны, данные посылы исходят у нас от светских татарских националистов, которые говорят о приоритете национального над религиозным и призывают полностью изгнать религию из публичной сферы в частную (на лицо европоцентричное эпигонство!). С другой стороны, это исходит и от международной сети мусульманских радикалов, которые главной своей задачей видят, напротив, истребление национальных форм бытования ислама и мечтают о победе ислама в публичной сфере. Несмотря на диаметральную противоположность данных позиций, они на самом деле являются двумя сторонами одной «медали» и едины в том, что противопоставляют светское и религиозное, исламское и национальное. Таким образом, в исламском контексте калькируется многовековой опыт христианского, прежде всего западного противоборства власти Папы и Короля и соответствующих культурных шаблонов.

Кстати, последнее обнажает крайне нелицеприятный для международной сети исламских радикалов факт того, кто является подлинным архитектором их движения. Сами они уверяют нас и прежде всего себя, что являются самостийным продуктом собственно исламского мира, а не проектом западных спецслужб. Только анализ их идейных посылов показывает, что они исходят не из исламского мировосприятия, а из шаблонов, характерных для западноевропейской культуры. Отпечаток руки мастера всегда виден в его творении.

Кул Шариф — это без всякого преувеличения ключ к пониманию многих вопросов, которые волнуют не только все наше общество в целом, но и экзистенционально любого человека в отдельности. С этой точки зрения в каждой своей детали главный храм татарского народа преисполнен глубочайшего смысла. И этот смысл может многое изменить в нашей жизни. Стоит только увидеть его и проникнуться им.

Продолжение следует

Рустам Батыр

P. S. От всего сердца поздравляю с 20-летним юбилеем всех тех, кто стоял у истоков создания музея-заповедника «Казанский Кремль», и всех тех, кто продолжает это великое дело по сей день. Пусть Всевышний Господь благословит каждый ваш жизненный шаг, дарует вам безграничное счастье и неиссякаемое семейное благополучие.