«ЗА НЕДЕЛЮ ДО СПЕКТАКЛЯ ВСЕХ ДЕТЕЙ СНЯЛИ С УРОКОВ»

— Туфан, вы говорили, что спектакль «Война глазами детей» — экспериментальная работа. Это будет та самая «малая форма», с которой можно ездить на фестивали?

— Малой формой его не назовешь как минимум потому, что спектакль будет идти на нашей обычной сцене. А нестандартность работы прежде всего в актерском составе: помимо пяти наших актеров, на сцену выйдут 5 артистов из Берлина и детский хор — 15 человек из музыкальной школы №4. Конечно, во время репетиций мы все находили общий язык, но удержать детское внимание лично мне было сложновато. Они очень послушные и заинтересованные, но глупо думать, что если скажешь им: «Так, все, не разговариваем!» — они будут молчать все три часа прогона. Приходилось мириться с этим и принимать как данность, кроме того, нам очень помогала Светлана — их руководитель. Это была действительно интенсивная работа: за неделю до спектакля всех детей сняли с уроков, а до этого они приезжали в ТЮЗ почти каждый вечер.

— Когда приехали актеры из Берлина?

— 19 апреля они уже были в России, а 20-го начались репетиции. Получается, мы поставили спектакль за 10 дней. Это был серьезный вызов, потому что работа действительно объемная — вы представьте, 10 взрослых и 15 детей на одной сцене! Конечно, фактически репетиции начались чуть раньше. За месяц мы стали учить музыку и какие-то элементарные движения с детьми, хотя встреч было не очень много, параллельно немецкие актёры готовились у себя на родине.

— Немецкая труппа говорит по-русски? Как вы взаимодействуете?

— Актеры — нет, зато прекрасно говорит драматург Рут Винекен. Она основной переводчик проекта. В общем, мы как-то выходили из положения, хотя, конечно, репетиции от двойного перевода сильно удлиняются. А если говорить о профессиональном и человеческом взаимодействии, то это тот процесс, за которым нужно наблюдать. В условиях, когда за 10 дней нужно сделать звук, свет, музыку и костюмы, у меня просто физически не хватало времени обращать внимание на то, как они внедряются в нашу систему и что думают про местную актерскую школу. Хотя, безусловно, это очень интересно.

— Снова собрать весь актерский состав этого спектакля в одном месте будет сложно. Можно ли из-за этого считать постановку «одноразовой»?

— Сейчас мы хотим вывезти спектакль на фестиваль в Берлин, если удастся. Но вообще, у нас уже есть декорации и костюмы, это большая проделанная работа, которую жалко терять. Впоследствии мы попробуем сделать новую редакцию, заменить немецкий состав местными актерами и играть спектакль своими силами. То есть вероятно, что «Война глазами детей» станет репертуарной вещью.

— В одном из недавних материалов нашей газеты вы рассказывали о финансовой стороне проекта. Часть средств должен был дать минкульт Татарстана, часть — немецкая сторона, и тогда вы как раз находились в поиске третьего инвестора. Кто им стал?

— Основную часть средств все же обеспечило министерство культуры республики, без него мы бы не осилили. Немецкая сторона тоже вложилась, но не так значительно, как мы изначально планировали. Недостающие средства — это деньги немецких фондов поддержки искусства и коммерческой компании Selgros. В общем, как-то вышли из ситуации.

«СВАСТИКА ЕСТЬ, НО ТОЛЬКО В ОДНОМ ЭПИЗОДЕ»

— Как вы познакомились с Рут Винекен и в какой момент появилась идея совместного спектакля?

— Когда я учился в Москве в ГИТИСе, она была одним из моих педагогов — пару раз в год приезжала из Берлина и читала лекции. Рут долгие годы копила документальный материал о войне, ее источники — это и немецкие архивы, и фонд «Мемориал», и воспоминания Льва Копелева и Наджии Мамлеевой, и что-то из вошедшего в книги Светланы Алексиевич.

— Вы планируете приглашать на спектакли ветеранов? Не боитесь, что какие-то экспериментальные вещи могут не понравиться пожилым зрителям?

— Первый вопрос не ко мне, а к администрации театра — распространением билетов занимаются специальные люди. Конечно, мы будем рады видеть ветеранов, но все же у нас театр для юного зрителя, и мы в первую очередь рассчитываем на аудиторию 12+. В драматургии Рут используются только документальные материалы: письма, считалки, детские песни того времени, и это поможет подросткам глубже узнать историю, лучше понять, как жилось их сверстникам в тяжелое военное время. Не знаю, как будут воспринимать спектакль, это всегда зависит от настроя зрителя. Но каждая драматургия требует своего ключа, особого подхода, и в случае с этой пьесой мне кажется правильной именно такая постановка.

— В последнее время вокруг использования нацистской символики произошло несколько скандалов: из-за свастики на обложке запретили продавать антифашистский комикс Арта Шпигельмана «Маус», а сейчас местные коммунисты жалуются на оформление оперы «Джалиль». Есть ли свастика в вашем спектакле, и не опасаетесь ли вы подобных нападок?

— Свастика есть, но только в одном эпизоде — не думаю, что это как-то страшно отразится на нас, это было бы глупо. Мы показываем школьный урок немецкого языка, на котором стилизуем сказку про Красную Шапочку. Есть абсолютно документальная история, как девочка несла посылочку от бабушки к маме 30 километров через линию фронта. Она пережила допрос. На Шапочку театрализованно надевают буденовку, а Волк — это немецкий офицер. Она спрашивает: «Почему у тебя такие большие руки?» Волк отвечает: «Чтобы крепче тебя обнять!» А на рукаве у него при этом свастика. «Почему у тебя такие большие глаза?» — спрашивает девочка, имея в виду бинокль, который висит у актера на шее. И в конце сцена с большим детским кинжалом, когда Шапочка узнает, почему у волка такие большие зубы. «Чтобы тебя съесть!» — говорит. И съедает.

— Великая Отечественная война коснулась вашей семьи?

— Мой прадедушка с маминой стороны не вернулся с фронта, а дедушка вернулся весь израненный, умер через 7 лет, и причиной были именно последствия тяжелого фронтового ранения. Дедушка по линии отца два раза был в плену и оба раза бежал. Добирался от Кенинсберга до своей родной деревни в Татарстане почти пешком, по чужим документам, потому что знал, что на тех, кто попадал к немцам, дома заводили дела.

ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В «СМЕНЕ»

Ранее мы уже писали о том, что спектакль «Война глазами детей. Фрагменты» — это часть совместного проекта казанского ТЮЗа и центра современной культуры «Смена». В майские праздники параллельно с постановкой Туфана Имамутдинова на площадке ЦСК пройдет цикл лекций «Искусство и война» — слушатели узнают, как мировые и локальные вооруженные конфликты трансформируют средства выразительности и художественные практики. Перед казанцами выступят художник, куратор, кандидат искусствоведения, старший научный сотрудник Государственного института искусствознания и специалист по итальянскому футуризму и русскому авангарду Екатерина Лазарева (Москва), кандидат искусствоведения, профессор Колумбийского Университета Ксения Вытулева (Нью-Йорк), а также культуролог, художественный критик, куратор и корреспондент газеты «Коммерсант» Валентин Дьяконов (Москва).

6 мая состоится лекция «Первая мировая война и искусство авангарда». Лазарева расскажет, как глобальный межнациональный конфликт простимулировал рождение мирового авангарда и политизировал взгляды представителей этого направления искусства, в частности, итальянских и русских футуристов. Художники авангарда активно брали на вооружение военную риторику и фразеологию, призывая поэзию быть «жестокой атакой» (Маринетти), «расстреливать старье» (Маяковский), «пойти по линии прорыва» (ЛЕФ) и так далее. 7 мая Лазарева в рамках беседы «Как на войне»: военный словарь в искусстве ХХ - ХХI веков» проведет подробный разбор эволюции риторических фигур войны в творчестве авторов прошедшего столетия.

14 мая посетителей «Смены» ждет лекция «Оттепель памяти. Бедствия войны в работах советских и западных художников 1950 - 1960-х годов». Дьяконов проследит, как с течением времени менялось восприятие Второй мировой войны и что представляло собой художественное творчество первых послевоенных десятилетий.

«Видимое-невидимое: от милитари до арт» — так звучит тема выступления Вытулаевой, которое пройдет 15 мая. На протяжении XX века военные секретные лаборатории, разрабатывающие будущие поколения оружия и военных тактик, нередко нанимали художников и архитекторов, на счету которых находки от теории камуфляжа, мигрировавшей из студии Ласло Мохой-Надь в школу искусств Баухауз, до панорамных военных комнат Бакминстера Фуллера. Параллельно музейная практика заимствует визуальные образы, впервые разработанные для милитаристических нужд — тотальные инсталляции, обыгрывающие ультразвук, приборы ночного видения, биологическое оружие и т. д., были популярны во времена холодной войны и остаются актуальными сегодня. Лектор расскажет о миграции метафор «видимого-невидимого» на территорию актуального искусства и критической архитектурной мысли, а также о новом звене в литературной традиции «теории о возвышенном», активированной научными разработками Пентагона.