Сегодня профессор НАЙЭЛЛ ФЕРГЮСОН — один из самых известных современных специалистов в области экономической истории. Никто не знает историю финансовых кризисов лучше него. По истечении года с момента краха банка Lehman Brothers он критикует банки и политиков за их неумение извлекать уроки из событий минувших дней.

— Профессор Фергюсон, где вы находились в тот момент, когда год назад обанкротился Lehman Brothers?

— Я был в Лондоне и имел возможность наблюдать, что по эту сторону Атлантики объявление о конкурсе имело еще большие последствия, чем сначала в Нью-Йорке. Ведь незадолго до этого Lehman Brothers отозвал из Лондона 8 мдрд долл., поставив свою британскую "дочку" в очень незавидное положение.

— Какой была ваша первая реакция?

— Я встревожился. Крушение Lehman Brothers стало к тому моменту самым явным признаком того, что после мирового экономического кризиса 1931 года мы переживаем новую депрессию.

— Стало ли это для вас сюрпризом?

— Нет, не вполне. То, что крупные банки окажутся в трудном положении, было ясно задолго до этого ввиду их чудовищных долгов. Ясно было и то, что не все они могут быть спасены государством.

— Однако сразу ли вам стало ясно, что крах Lehman Brothers является исторической вехой в финансовом кризисе?

— Да. Как и бывший глава ФРС США Алан Гринспен, я чувствовал, что речь идет о событии века. И мне было ясно, что мы попали в нечто, о чем предупреждал американский экономист Хаймен Мински, то есть во второй мировой экономический кризис. Все ждали, какой из банков рухнет в эту пропасть следующим. И Morgan Stanley был близок к этому.

— После крушения Lehman Brothers события стали развиваться чрезвычайно быстро. Есть ли для этого исторические параллели?

— Да, так случалось в ходе многих финансовых кризисов: в 1873 и 1907 годах, а также, конечно, в начале Великой депрессии 1931 года. Чаще всего имеет место крах большого банка, что доводит панику до точки кипения.

— Что уж такого особенного было в Lehman Brothers?

— Во всяком случае не его размеры. Lehman Brothers не был инвестиционным банком-гигантом. Панику вызвал страх перед возможностью крушения всей банковской системы в целом. Подобная цепная реакция вполне типична для финансовых кризисов.

— Кто несет ответственность за крах Lehman Brothers и последовавшую за ним панику?

— Тогдашний министр финансов США Хэнк Полсон явно недооценил, какое землетрясение на международных финансовых рынках вызовет банкротство Lehman Brothers.

— США думали только о себе?

— Да, кризисный менеджмент действовал только лишь в интересах США и не имел глобальной перспективы. Полсон и его команда заботились только об Уолл-стрит, недооценив последствия для Лондона и для всех остальных. Глава британского центробанка Мервин Кинг однажды дал такую емкую формулировку: жизнь банков интернациональна, а смерть — национальна.

— Смогли ли бы мы избежать многих неприятностей, если бы Lehman Brothers был бы спасен?

— Мне кажется, наивно предполагать, что все обошлось бы хорошо, если бы только Lehman был спасен. На краю пропасти находились многие банки. И наверняка, не случись краха Lehman, добиться в конгрессе США помощи другим банкам не удалось бы.

— Что правительство США должно было бы сделать по-другому и лучше?

— Главная проблема заключалась в том, что после кризиса Bear Stearns у политической верхушки не было общей согласованной линии. Неясно было, станет государство поддерживать все системные банки или же Полсон будет бросать спасательный круг госпомощи, исходя из собственного настроения. Тогда все ожидали, что государство окажет попавшему в трудное положение банку как минимум организационную поддержку для покупки его одним из конкурентов. Ведь именно так было уже в случае с Bear Stearns и Merrill Lynch. То, что ничего подобного не произошло в ситуации с Lehman, вызвало сильнейшую неуверенность и панику.

— Какие уроки из краха Lehman Brothers нам следует извлечь?

— Уроки-то очень ясные, но мы им не следуем. Ни один из банков не должен быть настолько большим, чтобы развалиться (too big to fail). Хотя почти везде существуют гарантии вкладов, однако нет правила, которое бы предписывало, что владельцы банковских облигаций должны быть защищены.

— А сами банки защищены?

— Сегодня мы оказались в ситуации, когда те, кто выжил, то есть Goldman Sachs, Morgan Stanley и JP Morgan, имеют скрытые госгарантии. Крах им не грозит, потому что никто не хочет рисковать получить второе издание Lehman Brothers. И это дает им возможность продолжить профинансированную кредитами игру на финансовых рынках.

— Но ведь финансовый надзор во всем мире пытается через ужесточение требований к доле собственного капитала умерить пыл таких игроков?

— Меры эти необходимы, но их недостаточно. Даже если от инвестиционных банков сейчас требуют сократить соотношение их балансовых сумм и основного капитала (leverage ratio) с 30 до 20 к 1, это госгарантий еще не отменяет.

— А что предлагаете вы?

— Мы должны пойти дальше, чем страны "двадцатки", и поставить под сомнение величину и концентрацию финансового сектора.

— Государство должно расчленить крупные банки?

— Я выступаю за то, чтобы против концентрации в инвестиционном и розничном банкинге были применены инструменты антимонопольного законодательства. Citigroup должен прекратить свое существование. Слишком велик и Bank of America.

— Изменили ли банки свою бизнес-модель?

— Да, они перестали давать кредиты потребителям. Однако они по-прежнему идут на большие риски. Ничем нельзя оправдать ситуацию, когда сегодня инвестиционные банки, страхуясь деньгами налогоплательщика, получают большие прибыли в результате рискованных сделок. Если бы Адам Смит был еще жив, то у него глаза бы на лоб полезли. Это — извращение свободного рынка.

— Учатся ли люди вообще чему-то на уроках таких кризисов?

— Британский историк Тэйлор однажды сказал, что все, чему нас может научить история, — это только то, как делать новые ошибки. У меня такое чувство, что финансовые контролеры все еще никак не закончат прошлую войну, вместо того чтобы сосредоточиться на следующей. До сих пор многие не желают признать того, что кредитный кризис был спровоцирован крупными, финансируемыми за счет кредитов финансовыми институтами, которые к тому же располагали госгарантиями.

— Быть может, пыл финансовых спекулянтов можно умерить, введя налог на транзакции?

— Мне это кажется неубедительным, так как таким образом борьба ведется только с симптомами, но не с истинными причинами проблемы. Без глобального его применения так называемый налог Тобина остается бесполезным.

— Следует ли государству ограничивать бонусы банкирам?

— И в этом случае речь идет только о врачевании симптомов. Здесь тоже лучше убрать госгарантии и ужесточить требования к собственному капиталу. Тогда у банков окажется меньше средств для выплаты крупных премиальных.

— Какие самые большие риски финансового кризиса еще остаются?

— Повторение ситуации, как с Lehman Brothers. Если дело не дойдет до крушения других банков, то с банковских балансов гора долгов переместится на национальные бюджеты. В будущем году мы увидим, какие правительства взяли на себя невыполнимые финансовые обязательства. Одной из первых в этом списке стоит Ирландия. Таким образом, наибольшие риски таят в себе кредитные рынки.

— Можно ли сказать, что экономическая наука испытания кризисом не выдержала?

— Экономика не наука. Она скорее отрасль прикладной математики. Возможно, в будущем мы будем квалифицировать экономику как часть астрологии. Ведь очевидно, что все учебники по макроэкономике объяснить кризис не в состоянии.

— Чему историки могут научить лучше, чем экономисты?

— Тому, к примеру, что показателей за три года недостаточно для того, чтобы разработать надежную модель рисков. Период в 100 лет намного лучше, так как тут достаточно вернуться всего лишь на 70 лет назад, чтобы обнаружить аналогию крупного финансового кризиса. Без того, чтобы заглянуть в минувшие века, невозможно понять и представить себе, с какими событиями придется иметь дело. Просто нашей памяти для этого недостаточно.

— Так, значит, нам нужно больше историков в банках?

— Было бы очень неплохо, если бы и политики, и банкиры лучше знали финансовую историю.

 

Найэлл Фергюсон родился в Шотландии, а свой первый профессорский титул получил в Оксфорде за труд Political and Financial History. Большое внимание привлекли также его работы, посвященные истории семейства Ротшильдов и Первой мировой войне (The Pity of War). Мировым бестселлером стала его последняя книга The Ascent of Money. В 2002 году он перебрался из Оксфорда в Stern Business School Нью-Йоркского университета, а еще через два года ушел в элитный Гарвардский университет. Был консультантом кандидата в президенты США Джона Маккейна, регулярно выступает с критическими статьями по актуальным темам, например о госдолге США.

(RBC daily, 18.09.09)