Экономисты могут объяснить, почему одни должны эксплуатировать других, но они не смогут предложить механизма обогащения всех

Россия выпала из процессов мировой интеграции. Собственный рынок она создать не может, а к европейскому не хочет присоединяться. Таможенный союз с Казахстаном и Белоруссией и даже с Украиной не спасает ситуацию. Слишком узкий рынок. Без Европы стране грозит отсталость, считает. В условиях надвигающегося «темного времени» Татарстану нельзя уповать на свободный рынок, который работает на столичных олигархов.

ВЕРА В СПОСОБНОСТЬ СВОБОДНОГО РЫНКА РЕШАТЬ ПРОБЛЕМЫ ОКАЗАЛАСЬ ИЛЛЮЗИЕЙ

Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте. 

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины. 

Все время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.

Достигнутого торжества
Игра и мука -
Натянутая тетива
Тугого лука.

Борис Пастернак. 1956

Переход от социализма к капитализму не решил ни одной проблемы России, напротив, усугубил экономическое отставание от Запада (а ведь именно это было одной из причин крушения СССР), многократно усилил коррупционность (борьба с привилегиями была одним из сильных мотивов «перестройки»), не решил вопроса многопартийности и гласности. Страна не сумела использовать преимущества демократии и рынка для экономического и социального развития. Вера в способность свободного рынка решать проблемы социально-экономического развития оказались иллюзией, порожденной грандиозным пропагандистским трюком тех слоев, кто был заинтересован в спекулятивном рынке. Пока западные страны пытаются избавиться от язв капитализма, Россия в ускоренном темпе культивирует их у себя, особенно в той ее части, которая получила название «крысиных бегов», т.е. погони за наживой.

Страны, вырвавшиеся из нищеты и добившиеся реальных успехов, обращались к рынку и либерализму как важному, но подчиненному национальным целям инструменту. Так, азиатские «тигры» опирались на конфуцианство, семейные или иные исторические традиции. Государство могло активно вмешиваться в экономику, как в Южной Корее или Китае, а могло идти (под давлением США) по либеральному пути, как в Японии, не чураясь при этом традиционных форм ведения крупного хозяйства, типа кейрецу.

Либеральная демократия при любой интерпретации защищает устои капитализма, которые требуют концентрации капитала не во всех, а только в избранных странах-гегемонах. В отдельных странах концентрация по тому же принципу оказывается или в столице при избыточной централизации власти или в регионах-локомотивах. Капитал тянется к капиталу. Такова природа самой экономической системы.

Перед Татарстаном стояла задача суметь не только смягчить все негативное стороны этой системы, но попасть в немногочисленное число регионов-локомотивов, причем не за счет спекулятивного капитала, а на базе реального повышения конкурентоспособности товаров и услуг.

Капитализму присуща другая обязательная и опасная черта — обнищание больших масс людей и обогащение относительно небольшого слоя. Это проявляется как общемировая тенденция. В ответ неизбежно растет число тех, кто отказывается терпеть основное условие капиталистического накопления — низкую оплату труда, а потому нарастают требования к правительствам перераспределить основные социальные расходы (в особенности на здравоохранение и образование) и обеспечить устойчивые доходы. Наряду с этим возникает еще одна линия напряженности — неравное распределение по расовой/этнической/религиозной принадлежности.

К неблагоприятной тенденции относится постоянно растущие затраты правительств на субсидирование прибылей компаний путем строительства инфраструктуры и взятие на себя бремени издержек на экологию. Правительства также берут на себя растущие социальные расходы и затраты на большую науку. Государства не могут в одно и то же время продолжать расширение подобных косвенных субсидий частным предприятиям и выполнять обязательства перед гражданами по поддержанию благосостояния. Приходиться поступиться либо тем, либо другим, результатом чего становится или падение конкурентоспособности бизнеса, или рост социальной напряженности. Развитые страны пытаются удержать минимальный уровень жизни и придерживаться разумных норм справедливости в распределении, но это делается внеэкономическими методами, сама же либеральная рыночная система в принципе не может предложить сочетание эффективной экономики со справедливым распределением. В этом вопросе экономисты не могут помочь. Они могут объяснить, почему одни должны эксплуатировать других, но они не смогут предложить механизма обогащения всех.

Татарстану можно было бы взять пример с развитых стран и так же, как и они, не допускать излишнего обнищания масс, а держать относительный или безопасный (с точки зрения возникновения революционной ситуации) уровень жизни с помощью государственных рычагов. Иначе говоря, отойти от понятия свободного рынка и думать о благополучии всего народа.

5001458.jpg
 

Однако богатые страны высокий уровень жизни обеспечивают не только за счет эффективности производства и правильного перераспределения доходов, но и за счет эксплуатации других стран. Колониальная система окончательно рухнула после Второй мировой войны, но колониальные отношения не исчезли.

Либеральную идеологию пытались распространить и на слаборазвитые страны, предлагая концепцию ускоренного развития благодаря рыночным механизмам и иностранной помощи. Но эти надежды довольно быстро рассеялись. Бедные страны невозможно было поднять до уровня государств всеобщего благоденствия, ведь концентрация капитала в странах-гегемонах невозможна без экономической эксплуатации других стран.

ИРАК ПРОУЧИЛИ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ДРУГИМ БЫЛО НЕПОВАДНО

В конце концов, что такое ложь? Замаскированная правда.

Байрон

Развитые страны с тем, чтобы не допустить слишком большого напряжения у себя дома, часть собственных проблем переносят на слаборазвитые государства. Полуколониальные отношения невозможно уничтожить в условиях торжества свободного рынка. Любая сырьевая экономика — это современная колония, и она вынуждена вести себя в соответствии со сложившимися экономическими отношениями в мире. Но проблема заключается в том, что при этом эксплуатируемой частью оказывается большинство населения планеты, которое недовольно свои положением. Относительное обнищание Юга по сравнению с Севером признается даже международными организациями (например, Всемирным банком). Но обнищание также носит абсолютный характер, о чем свидетельствует растущая неспособность периферийных зон обеспечить свое население продуктами питания. Тем самым создается критическое отношение к либерализму и желание перераспределить богатства Севера в пользу Юга. Север пытается доказать, что не может взять на себя экономическое бремя всего мира. Почему же не может? Ведь его богатства в значительной части — это результат перекачивания прибавочного продукта с Юга. Помощь Югу не вопрос благотворительности, а исправления несправедливости.

Со стороны Юга предпринимались попытки изменить ситуацию. Наиболее рьяно свои права отстаивали Иран и Ирак. В частности, Саддам Хусейн намеревался стать лидером арабского мира и начать перераспределение прибыли от нефти в свою пользу. Он начал с захвата Кувейта, как своей исторической «исконной» территории, заодно хотел покрыть бюджетный дефицит, присвоив золотовалютные запасы страны. В ответ он получил сокрушительный удар со стороны армии США, кстати, за счет союзников. Запад был обеспокоен не столько нарушением суверенитета Кувейта, сколько попыткой самостоятельно, без Запада, решать свои экономические проблемы и изменить полуколониальное положение. Ирак проучили с тем, чтобы другим было неповадно.

Поскольку силовым или иным каким-то способом установить справедливость в перераспределении доходов между Севером и Югом сделать невозможно, то вопрос решается стихийно — через миграцию рабочей силы в западные страны. Вопросы мигрантов результат не слабости Юга, а следствие системы, установленной Севером, и в основе этого процесса лежит либерализм с идеей якобы свободного рынка и свободной конкуренции. К тому же, интенсивная миграция позволяет повышать реальные доходы рабочих в индустриальных странах за счет мигрантов, получающих явно заниженную заработную плату.

55097.jpg
Саддам Хусейн

Казалось бы, в пользу либерализма говорит то, что богатые страны инвестируют бедные страны и пытаются таким образом провести в них индустриализацию. Однако это тоже иллюзия. На самом деле гегемонам нужны рынки сбыта для своих товаров, а для этого им нужно поднять потребительский спрос населения, но им вовсе не нужны конкуренты, а потому индустриализация будет проходить с явным технологическим отставанием. Можно даже сказать более цинично: это способ избавиться от устаревшей технологии и заодно поднять потребительские возможности рынков сбыта. Гегемонам нужно постоянно наращивать продажу своих товаров за рубежом, иначе остановится рост их уровня жизни, что грозит социальными и политическими протестами. Как показывает статистика, разрыв между богатыми и бедными странами с каждым годом неуклонно растет.

Можно было бы ради защиты либерализма попытаться найти исключение из вышесказанного, и на первый взгляд таким примером может служить «план Маршалла», позволивший восстановить послевоенную Европу. Однако в этом случае главную роль играли политические мотивы — укрепление союзников в лице Германии и Японии в борьбе с СССР, а заодно необходимость сбыта залежалых американских товаров в разоренные войной страны. Со временем союзники стали реальными конкурентами, но не благодаря, а вопреки американским намерениям.

Экономика США выросла благодаря военным поставкам в годы Второй мировой войны и общему ослаблению Европы. Исторические обстоятельства сделали США мировым гегемоном, но уязвимое место американцев заключается в том, что они опираются на идеологию общества потребления — ни один американский политик не может призвать к ограничению потребления, иначе проиграет на выборах. Германия и Япония в отличие от США, могут себе позволить ограничительные меры. Они не являются заложниками потребительского общества, как США. Причем Германия и Япония на либерализм и свободный рынок смотрят сквозь призму национальных интересов.

Таким образом, на сегодняшний день вместо одного гегемона возникло три и на подходе четвертый — Китай. Это реальная угроза сложившейся мировой экономической системе, а потому США и Евросоюз создают таможенный союз, предоставляющий новые возможности для Запада в конкурентной борьбе с Китаем. Россия на какое-то время выпала из процессов мировой интеграции. Собственный рынок она создать не может, а к европейскому не хочет присоединяться. Таможенный союз с Казахстаном и Белоруссией и даже с Украиной не спасает ситуацию. Слишком узкий рынок. Без Европы стране грозит отсталость. Не случайно Турция всеми силами рвется в Евросоюз. Она не хочет остаться периферийным государством, которое будут эксплуатировать и США, и Европа, и Китай. Она хочет быть игроком, а для этого надо в Европе иметь свой голос. У России в перспективе положение будет только ухудшаться, а зависимость от потребителей сырья будет расти. Очень скоро страна почувствует необходимость присоединения к Евросоюзу.

РОСТ ГОСДОЛГА США ПОДВЕРГАЕТ ОПАСНОСТИ ДОЛЛАР, КАК МИРОВУЮ ВАЛЮТУ

Разве бывает надежда без примеси страха?

Байрон

Какие тенденции наблюдаются в мировой экономике за последние полстолетия? Что можно ожидать от либерального рынка? Послевоенный период резкого взлета экономики Германии, Японии, азиатских «тигров» прошел. Похоже, и Китай уже не достигнет былых невероятных темпов роста, которыми удивлял мир в конце ХХ века. Повышение цены на нефть странами ОПЕК в 1970-е годы и финансовые спекуляции в США в начале 2000-х годов привели к общему замедлению роста производства в мире. Старые отрасли промышленности перемещаются в регионы с более низкой заработной платой. Увеличение уровня безработицы на Западе сопровождается потоками дешевых рабочих рук в лице мигрантов, что создает целый клубок линий социального напряжения. Сдвиги от производственной деятельности к финансовым операциям увеличивают нестабильность мирового экономического развития. Растет государственная задолженность в США, что подвергает опасности доллар, как мировую валюту. Растут военные расходы, причем в США это связано со стимулированием экономики, т.е. фактически создается искусственный спрос, и провоцируется желание использовать оружие для оправдания высоких военных расходов. Во всем мире наблюдается рост теневой экономики, сокращение производства дешевых продуктов питания и т.д. и т.п.

В ответ на эти тревожные симптомы Европа предпринимает меры для энергосбережения, сокращения бюрократического аппарата и неоправданных государственных расходов, пытается стабилизировать банковскую систему, стимулирует повышение конкурентоспособности за счет качества товаров и услуг, усиливает внимание к экологическим проблемами, сокращает потребление предметов роскоши (основные потребители роскоши перемещаются в Китай и Россию). Общая интеграция европейских структур и унификация законодательства позволит Европе выйти на новый уровень межгосударственных отношений и экономической политики. Все это идет не под знаком либеральной демократии, а создания единой Европы на основе принципа субсидиарности. Германия только тем и занимается, что приводит в порядок излишне либеральную банковскую структуру Европы. Развитые страны для решения своих проблем не стесняются использовать нужный инструмент, будь то рынок или же государственная власть, а порой и прямое вмешательство в чужие дела. Наглядный пример — ликвидация особой финансовой зоны на Кипре.

ЛУЧШЕ ОШИБИТЬСЯ, НЕЖЕЛИ УБАЮКИВАТЬ ЧИТАТЕЛЯ КОНСЕРВАТИВНЫМИ СКАЗКАМИ

О России петь - что стремиться в храм
По лесным горам, полевым коврам... 

О России петь - что весну встречать,
Что невесту ждать, что утешить мать...

 О России петь - что тоску забыть,
Что Любовь любить, что бессмертным быть! 

Игорь Северянин. Запевка. 1925

Россия с сырьевой экономикой оказывается на положении полуколонии по отношению к странам-гегемонам. Конечно, Россия — ядерная держава и ведет космические исследования. Ядерное оружие — всегда сильный аргумент, но только не в экономике. Оно не увеличивает бюджет страны, хотя требует затрат для поддержания боеспособности.

Существует множество средств давления на поставщика сырья и очень трудно диктовать свои условия при продаже сырья. Для США не трудно влиять на страны ОПЕК с тем, чтобы они увеличили или уменьшили добычу нефти, тем более у нее всегда существует стратегический запас, а за счет сланцевого газа и нефти страна превращается в экспортера сырья. Если снимут эмбарго с Ирана, цена на нефть упадет, а значит, поступления нефтедолларов в российский бюджет сократятся, а он и без того трещит по швам. Пока для США высокая цена на нефть и газ выгодна, ибо это снижает конкурентоспособность основного соперника — Германии. В этом вопросе нет никакой заслуги самой России.

В то же время внутри страны Москва ведет себя как метрополия по отношению к регионам. Именно в столице наибольшая концентрация капитала и именно там прописаны все олигархи. Этот тезис подтверждается и тем, что в Москве живут основные потребители роскоши. Столица страны как метрополия не потерпит справедливого распределения бюджета между центром и субъектами. Это исключено природой самого капитализма и потребительским характером столицы.

В случае с Германией или США мы видим обратную ситуацию. Там административные столицы не являются метрополиями по отношению к собственным регионам. Финансовая столица мира и страны находится не в Вашингтоне, а в Нью-Йорке, а основной экономический потенциал США сосредоточен в Калифорнии. Берлин далеко не самый богатый город Германии. Такое различие связано с федеративным устройством, ломающим природу капитализма под интересы государства. Во многих развитых странах экономические и административные центры разведены по разным городам, а потому государство не выполняет имперскую функцию обогащения столицы, а сами богатые регионы (Баден-Вюртемберг, Бавария, ганзейский город Гамбург в Германии, Калифорния, Нью-Йорк в США) концентрируют капитал на своей территории. Поддержка самостоятельности регионов (штатов, земель, провинций, кантонов) является ключевым элементом экономического роста развитых стран. Это плохо вяжется с теорией классического либерализма, хотя сам Джон Стюарт Милль не исключал такой возможности. То, что либерализму представлялось в качестве исключения, сегодня стало всеобщей нормой, кроме России.

Отсюда вывод: Татарстан с тем, чтобы нормально развиваться, должен держаться за федеративные отношения, которые в нашем случае выражены в договоре 2007 года. При наличии ясных отношений с федеральным центром, определенности статуса республики, который не смогут по своей прихоти изменить депутаты Госдумы, Татарстан сможет использовать рыночные отношения для поднятия благосостояния народа. В этом вопросе мы не можем уповать на идеологию либерализма и свободного рынка, которые работают на столичных олигархов, наша опора — собственный ТАТАРСТАНСКИЙ ПУТЬ, подкрепленный внутренним законодательством.

Это особенно важно в преддверии экономических проблем, которые надвигаются на страну. Кое-кто считает, что я сгущаю краски, но лучше мне ошибиться, в чем я охотно признаюсь, если вдруг Россия на радость всем окажется на экономическом взлете, нежели убаюкивать читателя консервативными сказками. Сегодня лучше быть трезвым перед лицом возможных проблем и встретить их не уповая на федеральный центр, а используя собственные резервы и политические рычаги.

Официальная российская статистика пытается сгладить неблагоприятный прогноз в экономике. Ученые экономисты наперебой объясняют, как можно поправить дела в стране на основе самого либерального и самого спекулятивного рынка, но этот механизм не может работать в условиях полукриминальной страны. Россия насквозь коррумпирована, и вся безнаказанность взяточничества начинается в Москве. Коррупция как спрут протягивает свои щупальца через федеральные госучреждения по всей стране.

Доля коррупции в РФ составляет около $300 млрд., что сопоставимо с доходной частью бюджета страны. Это реальные итоги не только либерализма в экономике, но и вертикали власти. Там, где наибольшая концентрация капитала, там и центры криминальных структур, теневой экономики, т.е. опять-таки в Москве. Если уж минобороны оказывается погрязшим в многомиллиардных кражах, то нет гарантии, что в других структурах, где дисциплина не на таком высоком уровне, дела обстоят лучше. И как в таких условиях трактовать вопросы обеспечения безопасности страны? Они тоже оказались подчиненными принципам либерализма и свободного рынка...

Иллюзия возможностей либерализма прочно сидит в головах многих экономистов. После падения советского режима и развенчания социалистических надежд оставалось уповать на свободный рынок. Но эта надежда быстро себя изживает, ведь рынок не решает ни экономических, ни социальных проблем населения страны. Российское руководство оказалось идеологически обезоруженным, один на один с надвигающимися проблемами. Народ не вдохновлен ни одной трезвой идеей, а молодежь смотрит на Запад как на реальную перспективу.

Либерализм только на первый взгляд предстает как универсальная идеология, но фактически она не может обеспечить эгалитарное развитие, ибо требование беспрерывного накопления капитала приводит к углубляющейся поляризации реального дохода, как в отдельных странах, так и между странами. Именно поэтому надежды, возлагаемые на свободный рынок как на панацею от всех бед, с каждым годом в мире все больше рассеиваются.

Можно утверждать, что закончилась история одной из самых универсальных идеологий — либерализма. Но стремление к свободе осталось, великие лозунги Французской революции живут в сердцах, ибо пока жив человек, останется жажда равенства и свободы. В отсутствии ведущей философии в мире существует опасность появления фундаменталистских доктрин, радикальных партий и роста терроризма. Какая же идея станет объединяющей в отдельных странах и мире в целом? Трудно однозначно ответить.

Можно гордиться достижениями либеральной демократии в ряде стран и ряде сфер общественной жизни. Однако там, где он оказался мощным инструментом подъема экономики, его подчинили национальным интересам, а там, где она стал доминирующей идеологией, великие идеи свободы скатились на уровень спекулятивного рынка, а значит обогащения кучки авантюристов. Очевидно, что те страны, которые понимают историческое значение либеральной демократии хорошо понимают и рамки его ограниченных возможностей, а потому они ищут новые идеологемы, пригодные в ХХI веке. Концепции и практики либеральной демократии в его нынешнем понимании уже недостаточно. Что же после либерализма? Иммануэль Валлерстайн утверждает, что наступил «темный период». Возможно...

Цель творчества - самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача,
Быть притчей на устах у всех. 

Но надо жить без самозванства,
Так жить, чтобы в конце концов
Привлечь к себе любовь пространства,
Услышать будущего зов.


Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь,
Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать. 

И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца.

Борис Пастернак. 1956

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции