«Вишневые сады» дворянства или особенности усадебного быта

Пример-организции-усадебного-комплекса

Элитарность усадебной культуры

Время максимального могущества российского феодального сословия стало и временем расцвета загородной дворянской усадьбы. «Жалованная грамота на права и преимущества благородного российского дворянства» 1785 г. повторяла, обобщала и окончательно юридически закрепляла его привилегированное положение. Дворянин объявлялся свободным от телесных наказаний и всех видов податей, лишить его чести и звания можно было теперь только по суду и с высочайшей конфирмации. Подтверждалось право дворянства на свободу от обязательной государственной службы, приоритетное владение землей и крестьянами. Имение с недрами и водой, а также лесами, «растущими в дворянских дачах», оставалось наследственной собственностью, не выходящей из рода даже в случае тяжких преступлений владельца. Дворянству было разрешено участие в производстве и торговле. Именно представители господствующего сословия получали образование, соответствующее европейскому уровню просвещенности.

Эти обстоятельства дали мощный импульс развитию усадебной культуры и определили характерные черты «классического» этапа в ее истории, приходящегося на последние десятилетия XVIII - первую треть XIX в. Эпоха царствования Екатерины II стала началом бурного монументального строительства загородного ансамбля, когда возникают комплексы в имениях, где ранее не было даже господского дома. Императрица в одном из писем отмечала «манию строительства», охватившую ее подданных. О последних десятилетиях XVIII в. Андрей Тимофеевич Болотов вспоминал: «...правду сказать, и околодок наш был тогда так пуст, что никого из хороших и богатых соседей в близости к нам не было. Тогдашние времена были не таковы, как нынешние [1789 г.]; такого великого множества дворянских домов, с повсюду живущими в них хозяевами, как ныне, тогда нигде не было: все дворянств находилось тогда в военной службе, и в деревнях живали одни только престарелые старики, не могущие более нести службу или за болезнями и дряхлостью, по какому-нибудь особливому случаю оставленные...» Уже в конце столетия усадьбы возникают по всей расширяющей свои границы Российской империи, в тех районах, где издавна существовало помещичье землевладение, и в тех, где получали богатые вотчины екатерининские вельможи, например на Украине и в Крыму. Особенно интенсивное усадебное строительство развернулось в местности с традиционно крепкими позициями российского феодального сословия, центром которой была Москва. В «Путешествии из Москвы в Петербург» А.С. Пушкин писал: «Некогда в Москве пребывало богатое, неслужащее боярство, вельможи, оставившие двор, люди независимые... некогда Москва была сборным местом для всего русского дворянства, которое изо всех провинций съезжалось в нее на зиму. Блестящая гвардейская молодежь налетала туда ж из Петербурга...». А летом Москва пустела: «...гости съезжались на дачу».

Усадебный-комплекс-XVIII-века

Однако создание сети усадебных ансамблей нельзя считать процессом, типичным для всего дворянства. Преимуществами господствующего положения воспользовалась в первую очередь элита сословия. Дворянская усадебная культура – явление уникальное во всех отношениях. Достаточно привести несложные расчеты, основанные на данных работ А. Романович-Славатинского, В.И. Семевского, В.М. Кабузана, С.М. Троицкого. Строительство даже не отличающегося особой роскошью усадебного ансамбля с господским домом, церковью, пейзажным парком и живописными запрудами предполагало труд не менее 200 человек. К началу XIX в. лишь 2–3% стотысячного российского дворянства могли позволить себе загородные усадьбы, отличающиеся от крестьянской избы и демонстрирующие элитарный быт помещика. Вот эти 2–3 тысячи «родовых гнезд» и создали феномен усадебной культуры, навсегда слив свои классические очертания с российским ландшафтом.

Жанровые черты усадебной культуры периода ее расцвета были определены загородными резиденциями вельможного дворянства, такими как Кусково и Останкино Шереметевых, Архангельское Юсуповых, Батурин Разумовских, Надеждино Куракиных, Умань украинского магната Потоцкого. Роскошь подобных ансамблей обеспечивалась мощными хозяйствами с использованием последних агрикультурных достижений. Загородные дворцы создавались лучшими архитекторами и паркостроителями: Н.А. Львовым, В.И. Баженовым, И.Е. Старовым, М.Ф. Казаковым, Д.И. Жилярди, К.И. Бланком, в них трудились целые артели декораторов, живописцев, крепостных мастеров и вольнонаемных ремесленников. Усадебные комплексы могущественной элиты имели практически профессиональный театр, многотомные библиотеки, богатейшие коллекции и собрания картин. Так, быт подмосковной Отрады, одного из знаменитых Орловых, графа Владимира Григорьевича, обслуживало более двухсот человек, среди них – лакеи, кучера, форейторы, садовники, артисты, музыканты, всякого рода секретари и конторщики. Был доморощенный поэт и свой астроном, извещавший графа о передвижении звезд и планет, не обошелся сановный владелец и без усадебного «богослова», роль которого выполнял ученый камердинер. Для столь многочисленной «челяди» в 1806 и 1808 гг. были специально составлены «Штаты и положения дворовым людям Его Сиятельства Гр. Владимира Григорьевича Орлова, вольнослужащим) и церковникам, находящимся при московском и отрадненском домах» . 

К 20-м гг. XIX в. активное строительство представительных загородных резиденций постепенно сокращается, что было связано как с оскудением средств даже в среде высшего дворянства, так и с нараставшей тенденцией к камерности поместного быта. В это время усадьбы чаще перестраивались, чем возводились заново. Кузьминки, именовавшиеся ранее Влахернское, в 20–30-е гг. также реконструируются. Уральские заводы владельцев усадьбы князей Голицыных позволили придать блеск этой подмосковной, о роскоши которой свидетельствует серия литографированных видов, выполненная в первой трети века.

Загородные резиденции сановников становились объектом подражания для многих помещиков с более скромными средствами, которые также стремились благоустроить свои имения, возвести господский дом и окружить его службами, парком или садом. Сословный гонор дворянина, владеющего 100 душами и менее, не позволял, однако, ему довольствоваться бытом однодворца. «Приклеенные к избе четыре дорические колонны с фронтонным треугольником над ними»   становились знаком причастности к «благородной касте». Но лабиринты из палок, веток и огородных растений, грубоватая крестьянская трактовка классической архитектуры, упрощенный пересказ плохо понятых художественных идей не создавали еще атмосферы усадебного быта «золотого века» российского дворянства.

Загородный ансамбль не может быть механически представлен «инвентаризацией имущества», основанной даже на самых достоверных описях. Например, имение Меньшиковых Черемушки – это не просто «подгородная дача, именуемая с. Знаменское, с землями, лесами, каменными и деревянными строениями, с мебелью, с посудою, всякого звания земледельческими орудиями и машинами, с пожарным, кузнечным и столярным инструментом и с конскою упряжью...». Каждая усадьба имела свою судьбу и свой образ жизни, который не мог быть растиражирован путем наивного подражания. История загородных ансамблей тесно переплеталась с биографиями их владельцев, личностью человека, создавшего комплекс, укладом семьи, одухотворившей стены господского дома.

Дворянская усадьба конца XVIII–первой трети XIX в. – это особый стиль жизни, свое неповторимое мироощущение, это и загородная увеселительная резиденция, миниатюрный прообраз царского двора, многофункциональное, огромное хозяйство, театр, дворец, музей, монументальный ансамбль сановника; это и сельский культурный салон, приют поэта, ученого, философа, уникальный сад агронома-новатора, кружок политических единомышленников; это и патриархальный семейный очаг.

Усадебный-ансамбль

Многоликая специфика усадебного быта могла проявиться в одном ансамбле, который в силу своей универсальности представал одновременно «родовым гнездом», роскошной резиденцией аристократа и кабинетом просвещенного дворянина. На протяжении рассматриваемого времени постепенно складывалась «философия сельской жизни», мешающая дело с бездельем , где нашлось место для роскошных фантазий, ритуализированной традиции и поэтического вдохновения.

«Понятно, что с очень большой долей условности можно объединить в одну историко-культурную тему дворцовые загородные резиденции крупных российских вельмож, представителей богатейших помещичьих фамилий, с одной стороны, и скромные сельские приюты мелкопоместного дворянства – с другой», – справедливо пишет Г.Ю. Стернин. Действительно, расцвет усадебной культуры конца XVIII–первой трети XIX в. был обусловлен деятельностью этих «крупных российских вельмож, представителей богатейших помещичьих фамилий», иначе говоря, историей дворянской элиты, а вернее, элит, отличающихся сложной структурой и недолговечностью могущества отдельных родов.

Сложный, обусловленный многими взаимосвязями мир усадьбы дворянской элиты рассматриваемого периода возник как порождение следующих процессов развития привилегированного сословия России:

– формирование иерархии верхушки дворянства, включающей несколько пересекающихся элит: элиту власти, т.е. крупных чиновников, близких ко двору; экономическую элиту, к которой относились богатые землевладельцы; просвещенную элиту, первые поколения российской дворянской интеллигенции и, наконец, элиту прошлого, затухающие фамилии с гордой родовой памятью о прежнем могуществе. Состав дворянской знати был нестабилен, на два-три поколения поднимались к престолу и стремительно богатели отдельные семьи, затем род мельчал, беднел, затухал, и на его место приходили новые сановники и магнаты. Власть политической элиты оспаривалась элитой культурной, а порой и экономической, не имеющей часто доступа к трону;

– появление слоя просвещенного дворянства, усвоившего элементы западноевропейской культуры, которые, попадая в российский социальный контекст, приобретали нередко иной смысл и функции. Образованная элита стала социальной базой первых поколений российской интеллигенции, оппозиционно настроенных и по отношению в престолу, и по отношению к светской массе;

– противоречивый, так и не завершившийся процесс формирования сословной культуры дворянства (воплотившийся, в частности, в осознании ценности родовой памяти, традиций, реликвий) был осложнен становлением в среде образованной элиты социально-психологического типа самоопределяющейся «личности новоевропейского времени.

Вишневые сады дворянства: экономика усадебного быта

Безусловно, владение дворянина, где располагался окруженный парком господский дом, было хозяйственным организмом, куда входили пашни, сенокосы, леса, пустоши, где создавались кирпичные заводы, организовывалось сыроваренное, полотняное, суконное производства, строились мельницы и торговые пристани, лесопильни и плотины. Отставные чиновники и военные, став помещиками, заводили образцовые хозяйства. Владельцы крупных вотчин могли себе позволить применение агротехнических новшеств, уникальные оранжереи и теплицы, конные заводы, насчитывающие по нескольку десятков чистокровных лошадей. Так, сенатор Ф.И. Глебов-Стрешнев еще в конце XVIII в. ввел в Знаменском-Раек вместо традиционного трехполья более экономичную травопольную систему с посевом клевера. Выйдя в отставку довольно молодым человеком 33 лет в чине полковника гвардии, Н.С. Меншиков вступил в Московское общество сельского хозяйства и организовал в своих Черемушках развитое промышленное садоводство. В 40-х гг. XIX в. Бакунины открыли Премухинскую усадебную мануфактуру. В имении существовало сыроваренное и характерное для Новоторжского уезда писчебумажное производство. Крупные помещики, длительное время проживающие в деревне, имели своих архитекторов, живописцев, плотников, штат поваров, лакеев, секретарей и пр. На месте изготовлялись холст, шерстяные ткани, ковры, мебель. 

Землевладелец был заинтересован в регулярном и возрастающем получении оброка, «присовокуплении дохода», избавлении от «убыточных обстоятельств» и содержании своего «хозяйства во всяком порядке». Российский феодал непоколебимо верил, что благополучие его земель зависит от жесткой организации работ, мобилизации всех ресурсов вотчины, максимального использования труда крестьян. Он пытался вникнуть во все детали своего многоотраслевого хозяйства, строго следил за обработкой, хранением и товарной реализацией урожая, нередко проявлял осведомленность по поводу аграрных обычаев той или иной местности. Многие помещики справедливо видели одну из важнейших причин низкой урожайности в «обработке земли без навоза, от чего земля вырождается и из года в год приносит плоды хуже». Представители «благородного» сословия неплохо освоили науку экономии и научились учитывать возможности «убыточных обстоятельств». Данные источников свидетельствуют о несостоятельности мифа о якобы «элитарном гоноре праздного класса», презрительно сторонящегося участия в производстве и торговле. Напротив, российский дворянин был способен завести псарный и скотный дворы, устроить черепичную фабрику, учредить винокуренный завод и сбыть продукцию.

Граф-Шереметьев

Однако большие хозяйства с новейшей технологией были привилегией лишь ничтожной по численности богатейшей верхушки дворянства. Надежная экономическая основа роскошного усадебного быта продолжала оставаться явлением элитарным, часто ситуативным и конъюнктурным. Блестящие загородные дворцы и огромные пейзажные парки нельзя считать неотъемлемой чертой российской дворянской культуры. Многие крупные вотчинники управляли своими разбросанными по многим уездам деревнями через приказчиков. Владения же средних и мелких помещиков в рассматриваемый период нередко приходили в упадок, закладывались, перезакладывались, продавались за долги и возрождались уже в руках новых хозяев. Российский дворянин был по своему владельческому сознанию скорее помещиком, чем вотчинником, несмотря на то что условный характер земельного держания был ликвидирован еще в начале XVIII в. и подтвержден Манифестом о вольности дворянства. Зависимость роста поместных дач от монаршей милости и успешной служебной карьеры не позволяла даже крупному латифундисту относиться к своим деревням как к вечной и потомственной собственности. Права держателя земли оспаривало не только государство и община, но также и усиливающаяся буржуазия.

Язык мемуаров и писем, вышедших из среды дворянства конца XVIII – первой трети XIX в., позволяет предположить, что в сознании владельца понятия «усадьба» и «имение», «вотчина» и «поместье» сливались. Дворянин писал о «доме» или «саде», когда речь шла о целенаправленном благоустройстве быта его владения. В целом же в источниках личного происхождения преобладали расширительные и объединяющие термины, отождествляющие собственно господский дом, окружающие его строения, парк, службы, все имение. Говоря о «деревне», «волости», «даче», «хозяйстве», «местности», автор имел в виду именно усадьбу. Подобное словоупотребление свидетельствовало, с одной стороны, о недостаточной рефлексии российского землевладельца, а с другой – о сложной мотивации развития усадебной культуры, не сводимой только к экономическим потребностям дворянина.

Материальные пристрастия дворянства отличаются странной на первый взгляд равной заинтересованностью в обладании землями и табакеркой с портретом императрицы, деревнями и сервизом. Отсутствие чисто прагматического, хозяйски-расчетливого отношения к богатству предполагало существование особой специфической меры достатка, лежащей вне сферы исключительно экономических потребностей и интересов. Уровень притязаний правительственных чиновников определялся стремлением к обладанию богатством, не уступающим достатку представителей социальной среды, к которой причислял себя дворянин. «О нашем приятеле Моркове скажу, что подал он записку, чтоб ему дали до 5000 душ, считая то еще и за малое. Я ему получить их желаю, думая, что удел его и для меня масштабом служить может, – писал А.А. Безбородко, – но он все недоволен будет, имев претензию поравняться с нами».

Усадебные-парки-могли-простираться-на-несколько-километров

Богатство не являлось главным критерием, определяющим положение личности в системе дворянской иерархии. Существовали сословные ценности, котирующиеся выше, чем материальный достаток. Расположение светской среды обеспечивали, прежде всего, знатность происхождения, дружественные и родственные связи с высшим должностным дворянством, престижные знакомства и, конечно же, чин Достаток без соответствующего статуса и так называемое «плебейское богатство» не гарантировали дворянину социальной состоятельности и светского признания. Наличие никак не зафиксированной, но общепринятой в среде господствующего сословия меры достатка ориентировало дворянина на демонстративное потребление материальных ценностей.

В XVII в. землевладельцы не сооружали в своих имениях роскошных господских домов, не разбивали парков, как правило, проживали в городах. К середине и особенно концу XVIII в. дворцово-парковые ансамбли с представлениями, балами, фейерверками уже составляли «славу», «достоинство» и «наслаждение» вельможи. Граф Н.П. Шереметев писал: «Украсив село мое Останкино и представив оное зрителям в виде очаровательном, думал я, что, совершив величайшее, достойное удивления и принятое с восхищением публикою дело, в коем видны мое знание и вкус, буду наслаждаться покойно своим произведением». О самих же Шереметевых говорили. «Роскошь может быть почтенною, когда она имеет своею целью общественную пользу и удовольствие». При этом под «общественной пользой» дворянин первой трети XIX в. мог иметь в виду самые различные жизненные ценности: преданность интересам императорской службы, честность независимой позиции государственного сановника, «доблесть светского человека», самосовершенствование и т.д., даже исполнение особой роли душевладельца, которому Бог и государь вверили на попечение крестьян. Но лишь единицы размышляли об ответственности перед Отечеством собственника земли, призванного организовать на ней преуспевающее хозяйство.

Столь дорогое нам очарование дворянской усадебной культуры, обернувшееся в конце концов ее гибелью, заключалось в том, что усадьба никогда не была и не воспринималась просто как эстетически оформленный административный центр имения, вотчинная контора. Архитектура загородного комплекса и весь поместный быт никак не отвечали интересам экономической целесообразности. Из главного в имении селения господский дом перемещался в более изолированное место, вокруг него возникал обнесенный оградой садово-парковый ансамбль. Строились погреба, увенчанные беседками, для конюшни или каретного сарая выбирался тип греческого храма, а скотный двор воздвигался по законам классических ордеров, насыпались искусственные холмы, не утихали празднества с многочисленными гостями. Сооружение людских, кладовых, амбаров нередко поручалось выдающимся архитекторам. Так, погреб-пирамиду и корпуса винокуренного завода в Митино Новоторжского уезда проектировал владельцу Д.И. Львову его дальний родственник Н.А. Львов. Даже в развитии хозяйства дворянин часто видел «затею». Достаточно упомянуть попытки акклиматизации шелковицы, разведение фисташковых деревьев и выписанных из Англии оленей для натуры пейзажного парка. 

Налаженный быт усадьбы воспринимался вовсе не как условие управления хозяйством, – напротив, прибыльные владения должны были обеспечить роскошь загородной жизни. В блистательном Архангельском князя Н.Б. Юсупова всячески развивались художественные ремесла, не имеющие промышленного значения и призванные лишь удовлетворять высокие эстетические вкусы владельца. По стенам дворца висели гравюры учеников Юсуповской рисовальной школы. На усадебной мануфактуре изготовлялась фаянсовая и фарфоровая посуда, которая затем расписывалась подглазурным кобальтом. В Купавне по распоряжению князя выделывались дорогие художественные шелка, скатерти, шали, пояса, обойные штофы. В богатых усадьбах крепостные девушки ткали ковры и даже целые картины, передающие виды регулярных парков с прогуливающимися среди стриженых аллей кавалерами и дамами и с размешенными среди травы и листвы животными и птицами.

Дворянские усадьбы представляются идеальным, искусственно созданным пространством, редкими оазисами огромной крепостнической страны. «Нигде усадебный мир не оказывался столь малосвязанным с древними традициями сельской жизни, – пишет Д. Швидковский, – нигде так часто не жертвовали соображениями экономики для воплощения идеала, как в России. На нашей равнине разыгрывалась в Екатерининскую и Александровскую эпоху самая грандиозная и прекрасная в своей беззаботности провинциальная уютная пастораль».

Духовное содержание усадебного пространства, в конечном счете, определялось не количеством десятин поместного владения и не производительностью сыроварни. С усложнением духовного мира дворянина, с формированием первых поколений русской интеллигенции возникло феноменальное явление бедной усадьбы, где также шла напряженная духовная и умственная жизнь.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции