Фиринат Халиков: «Шаймиев отметил, что я Болгар начал поднимать раньше, чем власти республики»

Фиринат Халиков: «Я читал, слушал лекции вольным слушателем в КГУ... Всю информацию впитывал в себя и постепенно полученные знания начали появляться в картинах»

«МОИ КАРТИНЫ СТАЛИ ВОСПРИНИМАТЬСЯ НА УРА, ОДНАКО МНОГИЕ ДУМАЛИ, ЧТО ЭТО ТВОРЧЕСТВО КАКОГО-НИБУДЬ СТАРОГО ХУДОЖНИКА, КОТОРОГО И В ЖИВЫХ-ТО ДАВНО НЕТ»

— Фиринат Гаптухаевич, на этой неделе выставка творческих мастерских Российской академии художеств в казанском «Манеже» завершилась показом фильма «Дар свыше», посвященного вашему творчеству. Какие впечатления у вас от этой картины?

— Это документальный фильм. Там представлено мое творчество — с детства до наших дней. Последняя моя работа — это оформление и проектирование Московской соборной мечети, за что я и был награжден золотой медалью Академии художеств. В картине много выступает наш первый президент Минтимер Шаймиев...

— У вас с Шаймиевым особые взаимоотношения?

— Давние уже, с начала 90-х годов. Он рассказывает в этом фильме, что увидел меня по телевизору, шла моя персональная выставка, он туда пришел и ознакомился с моими работами. Я тогда занимался историей Казани, реконструкцией событий. В то время еще не было понятия «1000-летие Казани», не думали об этом вообще. А я уже занимался реконструкцией столицы Татарстана. Показывал Биляр, Болгар в своих картинах. В фильме Шаймиев это тоже отметил, что, мол, я Болгар начал поднимать еще раньше, чем власти республики. В фильме представлены картины реконструкции Биляра — как это выглядело во времена IX - XIII веков. До сих пор с Минтимером Шариповичем прекрасные отношения сохранились. В последний раз с ним встречались осенью.

— Почему вы как художник решили заняться древней историей еще в начале 90-х? Тогда эта тема не была особо популярна...

— Не то что не была популярной, тогда мои работы не брали репродуцировать даже в журнал «Татарстан». Главред Мустафин мне говорил: «Сейчас я напечатаю, а потом меня снимут с работы».

— Чего же люди боялись?

— Ничего про это не знаю, видимо, был какой-то негласный запрет. Но, скорее всего, просто ленились — нужно же было изучать много документов, копаться, чтобы добраться до сути. Я прочитал много книг, летописей, и потом к этому нужно свое стремление. Это должно идти изнутри. Я вообще любил всегда старину — с маленьких лет копался на чердаках, искал старинные вещи, платья, татарские украшения. В фильме «Дар свыше» показано, как крутится патефон и я слушаю пластинки. Кстати, меня в маленьком возрасте играет мой внук.

В 90-е я познакомился с Альфредом Халиковым — историком и ученым. Он попросил проиллюстрировать его книгу по истории Казани. Я спросил, а есть материал, по которому можно было бы нарисовать картинки. Он говорит, что нет. Я сам взялся за изучение этого вопроса и втянулся. После этого пошло. Халиков помогал, подсказывал, направлял. Я читал, слушал лекции вольным слушателем в КГУ, бывал на раскопках в Болгаре много раз — тогда еще туда летал самолет. Кстати, в ближайшее время, скорее всего, вновь откроется воздушное сообщение до этого исторического места. Всю информацию впитывал в себя, и постепенно полученные знания начали появляться в картинах. Сначала я делал эскизы, а потом картины — «Взятие Казани», «Прощание с Сююмбике», как ее увозят в плен, и так далее. То, что описывается казанской историей, летописью. Как Казань брали по воспоминаниям Курбского, так написана картина «Последний бой мечети у мечети «Кул Шариф».

— Это ваше представление о том, как это могло бы быть?

— Конечно. В то время не было фотографий, было только описание. «Мы так крепко врезались в толпу, они так крепко защищались, что все до одного погибли», — такие высказывания. И ты на их основе пишешь картину, используя воображение.

«Как Казань брали по воспоминаниям Курбского, так написана картина «Последний бой у мечети «Кул Шариф»

— И все-таки, в 90-е просто не было интереса к нашей татарской истории или...

— Не было художников, которые готовы были говорить на эту тему. Казанцы, которые здесь жили, им не было интересно. А я был из Кировской области, всего 20 километров до Татарстана, радио всегда слушал татарское, ездил на Сабантуй, интересовался историей. В школе меня обзывали татаро-монголом. Я так расстраивался, думал: неужели мы были такими варварами, что 300 лет держали Русь в страхе? Недавно министр культуры Мединский выступал: казанские татары — это не те татары, их предки булгары. Я прочитал книгу Халикова «Кто мы — булгары или татары?». И потом я почувствовал, что меня это задело, совпало с внутренним состоянием.

— Местные власти на первом этапе как-то поддерживали ваши начинания?

— Особой поддержки и не было, все приходилось делать самому, никакого финансирования не было. Если с выставки купят одну-две картины — это очень хорошо. Постепенно перестали запрещать печататься, даже вышел российский учебник по истории за 7-й класс, в котором моя репродукция.

— Почему же сегодня появился и так вырос интерес к собственной истории? Восстанавливают Болгар, Свияжск, на Казань посмотрите...

— Видимо, время пришло. Народу стала интересна собственная история, самобытность. И молодое российское государство немного «устоялось». Мои картины стали восприниматься на ура, однако многие думали, что это творчество какого-нибудь старого художника, которого и в живых-то давно нет. Поэтому подписывали специально — современный художник, чтобы не перепутали.

«Я ДАВНО ПЛАНИРОВАЛ НАПИСАТЬ БОЛЬШОЕ ПОЛОТНО, ПОСВЯЩЕННОЕ ПОСЛЕДНИМ 25 ГОДАМ ИЗ ЖИЗНИ РЕСПУБЛИКИ»

— Теперь у вас намечается сразу два больших проекта, связанных с историей республики разных времен. Это диорама Казани и огромная картина для здания Госсовета РТ.

— Да, мы давно готовим эти два проекта. Сейчас ищем спонсоров, но кризис... Деньги трудно найти, теперь не до картин, продукты дорожают. Краски — это еще полбеды. Заказчиком последней работы является Госсовет РТ. Я давно планировал написать большое полотно, посвященное последним 25 годам из жизни республики. По замыслу в ней должны быть отражены не только основные события, связанные с этой эпохой, но и люди, которые ее олицетворяют. Всего 100 человек. Я даже сделал 30 эскизов, они сейчас хранятся в Государственном музее изобразительных искусств РТ. Возможно, что кто-то из чиновников увидел их и таким образом появилась идея, что картина должна висеть в здании республиканского парламента. Пока не понятен ее размер и не определено место, где она будет располагаться. В моей мастерской можно сделать картину не более 4 метров. Если она будет превышать этот масштаб, то пока непонятно, где я над ней буду работать.

— А в чем сложность написания такого полотна?

— Нужно постоянно отходить от холста, что получается — это видно только на расстоянии. В НКЦ я писал 10-метровую картину — ее пишешь на лесах, с них слезаешь, отходишь и смотришь, как все вышло. Постоянно проверяешь себя по цвету и рисунку. Сначала делаешь маленький эскиз, где нужно прописать лицо, потом переносишь его на картину. Естественно, в размерах оно увеличивается и тут нужно грамотно соблюсти все пропорции.

«Большие художники занимались и архитектурой, и скульптурой. Я ведь тоже в свое время работал над скульптурой хана — основателя Елабуги»

— Кто будет решать, достоин ли человек места на данном полотне, должен ли каждый из героев лично позировать вам для данной работы?

— Решать это будет заказчик, то есть Госсовет РТ. Вроде бы нашелся человек, который готов проспонсировать данную работу. Честно говоря, я затрудняюсь сказать, в какую сумму все это может вылиться. Знаю, что на картине будут не только политики, но и деятели искусства, которые внесли свой вклад в развитие современного Татарстана. Так что оба руководителя республики — и Минтимер Шаймиев, и Рустам Минниханов — будут там изображены. Позировать не обязательно, если есть фотография хорошего качества.

Но у меня есть еще один проект, с которым я вышел к властям республики и даже получил поддержку от Минтимера Шаймиева, это диорама Казани. Искали здание, где это можно было бы все применить, пока окончательного решения нет. Опять же кризис не дает развивать этот проект.

— Говорили, что диорама может быть размещена на территории Казанского кремля.

— Да, верно. Рассматривается круглое здание пожарной части перед мечетью «Кул-Шариф». Второй этаж этой исторической постройки очень подходит для подобных целей. Но там много окон, придется многое переделывать, закрывать.

Для размещения диорамы Казани рассматривается круглое здание пожарной части перед мечетью «Кул-Шариф»

— Какого рода была поддержка этого проекта от госсоветника РТ и первого президента республики Минтимера Шаймиева?

— Он написал в министерство культуры Татарстана, в городское управление культуры, чтобы мы нашли необходимое здание, занимались этим...

— Что будет изображено на диораме?

— Там будет Казань XVI века. А вот что именно будет изображено, Сабантуй или Курултай, на этот счет будет принимать решение Институт истории на своем заседании. Конечно, я буду работать не один. Меня поддерживает студия военных художников имени Митрофана Грекова в Москве. Они уже писали несколько работ. В частности, Николай Соломин восстанавливал «Бородинскую битву» в Филях — панораму, которая сгорела.

— Для вас это новый, необычный опыт?

— Конечно. Так же как и в свое время расписывал Соборную мечеть в Москве. Было очень захватывающе. Я работал не за деньги — художнику просто интересно попробовать себя в новом жанре. Если получается — остается удовлетворенность, и это говорит о тебе как о разностороннем художнике. Большие художники, как Леонардо да Винчи, занимались и архитектурой, и скульптурой. Я ведь тоже в свое время работал над скульптурой хана — основателя Елабуги.

На Соборную мечеть Халиков потратил 7 лет своей жизни: «Тяжело было в том смысле, что приходилось отстаивать свои интересы»

БЛАГОДАРНОСТЬ ОТ СЕРГЕЯ СОБЯНИНА ИЗ РУК МАРАТА ХУСНУЛЛИНА

— Но согласитесь, что такого уровня проекты, как Соборная мечеть в Москве, — это большой риск, ее открытие стало пожалуй одним из самых ярких событий в жизни российских мусульман в ушедшем году. Испытали какие-то сложности в этой работе?

— Был серьезный конкурс. Я представил эскизы и выиграл этот конкурс, меня назначили главным художником мечети. Потратил на нее 7 лет своей жизни. Тяжело было в том смысле, что приходилось отстаивать свои интересы. Например, мне хочется 8 башен, а заказчика это не устраивает, дорого, он предлагает сделать 4 башни. Четыре башни — это не так красиво. Вот это отстаивание — самое тяжелое в проектировании. Я все отстоял, вышло красиво. Зато у меня появилось много недоброжелателей. «Если ты с нами ругаешься, мы тебе и платить не будем», — говорили заказчики из числа подрядных организаций. За это время поменялось трое заказчиков. Они не имеют отношения к искусству, им главное — чтобы было дешевле. В итоге получилось 8 куполов, как я и задумал. Там еще есть позолоченный большой купол и 2 минарета. А маленькие купола как финифть — голубовато-зеленого цвета. Так и было задумано, потому что когда все золотые — тоже нехорошо.

— Психологически стали крепче после этой работы?

— Здоровье лучше не стало. Нервы, сами понимаете...

— Но результат-то получился отличный, с Владимиром Путиным не удалось пообщаться на открытии?

— Лично не говорил, но многие говорили, что это одна из лучший мечетей. Я получил за нее уже три награды: медаль «За духовное единение», юбилейную медаль «К 100-летию Соборной мечети» и золотую медаль Российской академии художеств. Мусульманское сообщество тоже положительно отреагировало, все были рады, говорили спасибо. У меня есть благодарность и от мэра Москвы. Передал наш земляк Марат Хуснуллин — заместитель московского градоначальника Сергея Собянина по строительству, сказал, что отличная работа.

«Многие говорили, что это одна из лучший мечетей. Я получил за нее уже три награды»

— Где вы черпали вдохновение для этого проекта?

— Это больше знание. Когда я рисовал исторические картины, то многое изучал, в том числе и по архитектуре. А если делать отсебятину, не изучая архитектуру, это будет неубедительно. Ездил в Марокко, посмотрел оформление мечетей, они ведь строят их уже тысячу лет. Привез много материалов для книг, изучал орнаменты, это дало мне многое.

— А у нас древних мечетей мало или технология нарушена?

— Больше развита сельская архитектура. У нас были каменные мечети, как писал князь Курбский, но со временем они были разобраны. Сохранились только деревянные мечети.

«ХУДОЖНИК ДОЛЖЕН БЫТЬ ИНДИВИДУАЛЕН, КОГДА КОЛХОЗ — ЭТО УЖЕ НЕ ХУДОЖНИК»

— На закрывшейся на этой неделе в казанском «Манеже» выставке были работы ваших учеников из мастерской академии художеств России.

— Да, уже есть первые стажеры, их четыре человека. Чему я их учу? Чтобы они нашли себя в творчестве — свою тему, потому что пейзажи каждый может писать. Я нашел свою тему. Как только у меня появилась тема истории Казани, так все и стало вырисовываться. Может быть, кто-нибудь найдет другую тему — история Свияжска, например. Они все мастера, но найти свою тему — это тяжелее, и нужно направить.

— Но при этом художнику надо на что-то жить и продавать картины...

— Да, приходится делать натюрморты. Многие себя теряют — начинают зарабатывать, появляется семья, которую надо кормить и одевать... Но надо быть упрямым. Никуда не сворачивать, найти себя и добиваться.

«Заработок у художника крайне нестабилен. Людям же хлеб каждый день нужен, а не картины»

— Для чего вашим ученикам подобные художественные мастерские?

— Им создаются условия для работы. Им бесплатно дают материалы, платят деньги за учебу. Получается некоторое подобие аспирантуры.

— И есть потом возможность реализовывать свои работы?

— У нас есть художественные салоны, но там никто не покупает картин. А у меня как получается? И у меня особо не получается, у меня есть небольшая зарплата — на нее и живу. Нет, картины я, конечно, продаю. Я продаю, только не покупают. У исторических картин размер или формат не тот, который люди покупают, чтобы украсить помещение. А мои картины только для коллекционеров или для музеев.

— Что сегодня необходимо российскому художнику, чтобы жить и творить?

— Надо быть богатым человеком. И материалы дорого стоят, и кушать хочется хорошо, а еще нужно за аренду мастерской платить, дома же работать не будешь. А заработок у художника крайне нестабилен. Людям же хлеб каждый день нужен, а не картины. Чем хуже ситуация в экономике, тем меньше публике дела до искусства. А выражение «художник должен быть голодным» не соответствует действительности, это шуточное выражение. Относится к тому, что, когда художники становятся богатыми, они перестают рисовать совсем, надобность отпадает. А голодный рисует, чтобы заработать на жизнь.

— Почему в Татарстане нет сильного сообщества художников?

— Художник должен быть индивидуален, когда колхоз — это уже не художник. Каждый должен быть самостоятельным и не быть ни в какой компании. Я состою только в союзе художников РТ, но больше нахожусь в мастерской.

— Какие у вас планируются выставки?

— Персональная выставка в зале Академии художеств в следующем году. Это важно, нужно себя показывать. Если ты не выставляешься, значит, тебя и нет.

— Вы родом из Донецка, что-то помните о тех временах?

— Я жил там маленьким, отец работал шахтером, а когда случился взрыв на шахте — вся его бригада погибла, а он был в отпуске. И ему пришлось уехать, 30 его друзей погибли. Он просто не мог там оставаться. И мы уехали сначала в Балтаси, а потом в Кировскую область.

«Портрет — татарский язык, пейзаж — марийский язык, а историческая картина — немецкий язык, это если упрощать для общего понимания» (на фото работа Халикова «Утро»)

— Именно из тех краев у вас деревенские мотивы в творчестве?

— Да, я вырос в селе. Насколько сложно передать деревенский быт? Нужно владеть искусством реалистического изображения, знать свет, перспективы — это целая наука.

— А портреты?

— Портрет — другое. Нужно понимать, что это все разные вещи. Портрет — татарский язык, пейзаж — марийский язык, а историческая картина — немецкий язык, это если упрощать для общего понимания. Шишкин, например, портреты не писал.

— Это от опыта зависит?

— Нет, это дар.

— Не зря фильм о вас так называется...

— Да, «Дар свыше».