«НА СЦЕНЕ СЕЙЧАС ГОСПОДСТВУЮТ НЕПРОФЕССИОНАЛЫ»

— Ильгам, в анонсах вашего сольного концерта в Казани было написано «Лучший татарский тенор после Хайдара Бигичева». Для вас такие определения что-то значат?

— С одной стороны, мне даже неловко, потому что Бигичев для меня — великий певец, это недосягаемая звезда. Считаю его своим учителем, потому что много слушал песни Бигичева с детства и до сих пор изучаю его манеру пения. Это синтез между классическим и народным пением. Его мастерство для меня всегда оставалось тайной, всегда его слушаю и поражаюсь, как можно так делать. Возвращаясь к вашему вопросу: я не знаю, кто это сказал, но, честно говоря, мне неловко. И, раз идет такое сравнение, надо ведь и соответствовать такому великому певцу.

— Вы, получается, тоже стремитесь соединять академический вокал с народным пением?

— Да, иначе никак, потому что учился академическому вокалу, 15 лет работаю как оперный певец и отошел от эстрады. Я уехал в Екатеринбург, а там мне петь татарскую музыку надобности нет. Последние 6 - 7 лет вообще перестал петь татарские композиции, романсы. Бывало, приезжаешь в Казань на какие-то сборные концерты, споешь одну-две песни, и все...

И сейчас перед сольным концертом я боялся, что не смогу восстановить былую подвижность гортани, потому что специфика татарских песен — это мелизматика, надо соблюдать исполнительские традиции, которые идут от Ильгама Шакирова, Хайдара Бигичева, Рустама Маликова. Было очень волнительно с этой стороны. Но мы попели пару дней с оркестром, организм вспомнил, что когда-то пел. Вообще, я же рано начал петь, с детских лет, и себя видел как эстрадный певец. Опера открылась уже потом, когда я в академии искусств в Уфе учился, когда попал в театр. Вот там уже случился переворот.

— Давно вы не давали больших сольных концертов?

— Лет 6 - 7 назад у меня был сольный концерт в Уфе, в театре, вот там я пел исключительно классику, арии из опер.

Ильгам Валиев и Ирина Ридзунер в «Летучем голландце» (фото ©Евгения Новоженина, РИА «Новости»)

— С тех пор больше не выступали в таком формате? Не ставили перед собой такую задачу — делать сольный концерт, или вы были слишком заняты в оперном театре?

— Во-первых, да, очень большая занятость, потому что в екатеринбургском театре бешеный ритм, надо срочно-срочно учить партии, срочно вводиться в спектакли. А я оставил хорошие отношения с уфимским театром, и получалось, что пою и в Уфе, потом позвали в Пермь... Вот так работал: Екатеринбург, Челябинск, Пермь и близлежащие города. Поэтому у меня просто не было времени.

Во-вторых, в концертах не было необходимости. Работа идет, зачем мне еще заморачиваться на сольный концерт? А сейчас, скорее всего, время подошло. Может, я сам созрел. И мы с прошлого года планировали, но никак не получалось. Назначаем дату, а у меня какой-то спектакль или надо кого-то заменять, и все время откладывалось.

— То есть казанский концерт — это пока разовый проект?

— Да.

— А нет желания провести небольшой тур, к примеру, по крупным городам Татарстана?

— Не знаю, у меня ведь формат очень серьезный, классика и народные песни, не знаю, как это воспримет народ. Потому что, сами видите, столько звезд на сцене, и все это, грубо говоря, низкопробная халтура. И зритель охотнее сейчас «ест» эту дешевую попсу, нежели классику. Хотя идея была повторить этот концерт в Уфе, но в этом году вряд ли получился. В стране кризис, и концертную деятельность проводить стало сложно. Может быть, на следующий год повторим концерт в Уфе, может быть, подготовим другой проект.

— Вы заговорили о попсе. В интервью вы как-то признавались, что, будучи подростком в татарской деревне, слушали Ильгама Шакирова и Хайдара Бигичева. Если узнать о музыкальных вкусах подростка из нынешней татарской деревни, скорее всего, это будет та самая низкопробная татарская попса, которая сейчас преобладает на ТV и радио. Что же случилось с нашей национальной культурой?

— Меня этот вопрос мучает уже столько лет. На сцене сейчас господствуют непрофессионалы. Это люди, которые должны петь только во время застолья. Вот свадьба идет, встал, спел — молодец. И такие сейчас собирают аншлаги. Вы правильно спросили: что же случилось с нашим народом?

На мой взгляд, это объясняется тем, что после распада Советского Союза исчезла цензура. Сейчас приносят в эфир песню — вот вам песня, вот это я, вот мои деньги... Многое, конечно, зависит от коммерческих радиостанций, телевидения, а для них главное, чтобы человек заплатил, причем вперед. И постепенно вот эта низкопробная деятельность становится популярной, потому что там не надо задумываться, это песни, которые поют за столом.

— Как же поставить этому барьер? Вы сказали о цензуре, но это понятие несет яркий негативный оттенок, это зажим свобод.

— Да, но найти золотую середину можно. Но там ведь опять-таки коммерция. А коммерция все равно будет обходить эту цензуру. Если пришел человек с деньгами, то радиостанции выгоднее работать с таким человеком. Он заплатил, и его крутят. Или необходимо, чтобы государство больше уделяло времени и средств, чтобы эта коммерция не так мешала настоящему искусству пробиваться. Иначе никак.

«ГЕРГИЕВ СКАЗАЛ: «ДАЙТЕ ЕМУ СПЕКТАКЛЬ В ФЕВРАЛЕ!»

— Давайте тогда поговорим о высоком, об оперном искусстве. Ваша карьера идет в гору, учитывая дебюты прошлого года в Мариинке и Большом театре. С чем вы это связываете?

— К нам в Екатеринбург приезжает множество критиков, дирижеров, постановщиков. И когда с ними работаешь, они всегда берут для себя что-то на заметку. И бывает случай, когда какие-то проблемы, звонят мне: «Можешь?» В Большом театре было так. В час ночи позвонили, послезавтра спектакль, выручайте...

— Так вы дебютировали на главной сцене страны в одном из премьерных показов «Иоланты» в партии Водемона...

— Да, премьерный спектакль. Я, конечно, отвечаю — да, не каждый день звонят из Большого и просят приехать.

— То есть вы даже не успели встретиться с режиссером спектакля Сергеем Женовачом?

— Уже поздно было с кем-то встречаться, потому что это форс-мажор. Днем я прилетел в Москву, вечером у меня была встреча с дирижером, мы сверили темпы, на следующее утро, в день спектакля, был оркестровый прогон и вечером спектакль.

— А как же мизансцены в спектакле, успели их выучить?

— Там получилось так, что спектакль очень простой, много стоящих мизансцен, поэтому сложности ничего не представляло. Но вечером еще посмотрел первый премьерный спектакль и для себя отметил, на какой фразе кто и куда идет, как себя ведут. Так получилось с Большим театром.

— Очевидно, что это был непростой опыт. Московская пресса довольно критично отнеслась к вашему выступлению.

— Мало ли, что там пишут. Всех ругали, даже Паваротти. Я не скажу, что гениально выступил, но извините, в этих условиях... Да, я понимаю, конечно, рисковал, но это главная сцена страны. И все-таки можно же было позвонить хотя бы за неделю, чтобы я приехал, дал отдохнуть заболевшему тенору, не претендуя на спектакль, просто бы посмотрел, попел, но дал ему отдохнуть.

Ильгам Валиев и Андрей Решетников (слева направо) в «Борисе Годунове» (фото ©Павел Лисицын, РИА «Новости»)

— А в Мариинке вы пели герцога в «Риголетто».

— Да. Там получилось так, что опять же в Екатеринбурге была постановка «Бориса Годунова», и к нам приехала коуч, по-нашему репетитор, очень талантливая женщина Ирина Соболева. Она работала с нами по стилистке, по языку, очень классный специалист, пианист, концертмейстер и на очень хорошем счету у Валерия Гергиева. Она сказала тогда, мол, приезжай к нам, прослушайся, голос красивый, нам, бывают тенора нужны. И я забыл об этом разговоре, ежедневная рутина затянула...

Потом вдруг решил позвонить, помнит она меня или нет. А она: «Ильгам, ты куда пропал, я тебя уже два года жду. Давай приезжай, когда будет ближайшее прослушивание, мы тебе отзвонимся». Я приехал, сначала прослушался перед комиссией, потом слушал сам Гергиев. Его очень сложно поймать, я двое суток просто ходил за ним по пятам в числе целой толпы народа. Но, слава богу, мне устроили прослушивание, это было в перерыве спектакля. Начал петь, он практически сразу сказал: «Я все понял, что у тебя есть?» Я перечислил, и он сказал: «Дайте ему спектакль в феврале!» Посмотрели афишу, там было «Риголлето».

Я надеялся, что с Большим и Мариинкой будет дальнейшее сотрудничество, но пока одни обещания. Дело в том, что сейчас очень много певцов работают с агентами, а пробиваться в одиночку очень сложно.

— А почему бы вам не нанять агента?

— Мне многие мне задают этот вопрос, я думаю...

— Вас беспокоит финансовый вопрос, нужно платить серьезные агентские?

— Там какой-то взнос есть, но все равно надо разобраться в себе. Или нужен волшебный пинок, как всегда в России, чтобы взять себя в руки и работать.

«У МЕНЯ БЫЛИ ПЛАНЫ ПО ПЕРЕЕЗДУ В КАЗАНЬ»

— С ведущими театрами страны понятно, но почему же с казанской оперой у вас не складывается?

— О, это на грани фантастики...

— Слышал вас в Казани в «Риголетто» и в партии самозванца в «Борисе Годунове», но случается это крайне редко. Почему так? Кому дать волшебный пинок? Татарский язык — ваш родной, неужели не предлагали разучить, к примеру, партии в татарских операх «Любовь поэта» и «Джалиль»?

— Джалиля мне предложили, когда оставался месяц до премьеры спектакля. Но разве я сутками сижу без работы и жду звонка, чтобы меня куда-то позвали? Почему за три-четыре месяца нельзя было позвонить и прислать ноты. Вы же знали, что у вас будет эта постановка! Никто толком ничего объяснить не может.
У меня были свои какие-то планы, что если попаду в театр имени Джалиля, то перееду в Казань. Здесь больше возможностей поработать с оркестрами, записаться, поучаствовать в спектаклях. Но пока они молчат...

«Я СИЖУ НА УБИТОМ ОЛЕНЕ С ВИНТОВКОЙ В РУКАХ, В КОЖАНОЙ КУРТКЕ, ПАПАХЕ И ПОЮ»

— Однако статус театра в Екатеринбурге ничуть не меньше казанского.

— В принципе, да. Очень хорошо поднялся за последние годы екатеринбургский театр. Но один его минус — очень далеко от Москвы, а Казань рядом. И если посмотреть чисто экономически, в Москву в любой момент можно дернуть любого певца за каких-то 5 - 6 шесть часов. Позвонили, ближайший поезд или самолет — и все, он приехал. А пока ты там из Екатеринбурга через Казань в Москву, это очень долго.

Чем дальше от Москвы, тем ведь больше думают, что там деревня. Хотя в Екатеринбурге очень серьезная команда, очень серьезная труппа, очень сильная. И многие спектакли мы выпускаем своими силами. Сейчас вот «Кармен» выпускали своими силами, «Риголетто». Много спектаклей, и мы сами тащим этот репертуар. И если посмотреть расписание спектаклей, то буквально через день у нас идут представления. Это в Казани в оперном театре блок проработали — и потом длинная пауза.

— При этом директор екатеринбургской оперы Андрей Шишкин, с которым вы работаете еще с уфимских времен, достаточно смелый человек в плане репертуара. У вас идет современный «Борис Годунов», «Евгений Онегин», сейчас выпустили такое же «Риголетто». Одна только опера Филипа Гласса «Сатьяграха» чего стоит. Это не отпугивает простого зрителя в Екатеринбурге?

— Есть в этом доля правды, некоторых, конечно, отпугивает. Бывало, что после «Онегина» и «Риголетто» кричали «Позор!» Не певцам, а режиссеру. Это страшно. Я думал, такое бывает только в Италии, а тут занавес открылся, хлопки и выкрики «Позор!» Я думаю, боже ты мой... Но когда уже певцы пошли, им кричали «Браво!» Там тоже такой воспитанный зритель. Они традиционно ходят в театр, ходят на фамилии, знают, кто и что поет. На интернет-форумах иногда проходят такие сильные дискуссии, могут даже в порошок стереть.

— А местная пресса?

— Нет, в основном все в интернете, в соцсетях. А с журналистами театру выгодно дружить, чтобы кто-то говорил хорошо, чтобы в дальнейшем лучше продавать билеты. Но зрителя не обманешь.

— На какие спектакли в Екатеринбурге зритель идет наиболее охотно?

— На новую «Кармен», которую поставил Александр Титель. А вот «Онегина» не очень любят, потому что приехали голландцы и немцы ставить этот спектакль. Зачем это Шишкину надо было, я не понимаю! «Онегина» должны ставить русские режиссеры, русские люди, а тут не знаю: бассейн, мотоцикл, драка. Они же думали, что Россия — это пьяный дебош, и там от Пушкина практически ничего не осталось. Даже знаменитая ария Ленского, я сижу на убитом олене с винтовкой в руках, в кожаной куртке, папахе и пою: «Куда, куда...» Люди смотрят на этого оленя, на твою винтовку, многие откровенно смеются. Очень тяжело вытаскивать, потому что то, что ты поешь и режиссерский замысел — это как параллельные линии, они не пересекаются нигде.

«Специфика татарских песен — это мелизматика, надо соблюдать исполнительские традиции, которые идут от Ильгама Шакирова, Хайдара Бигичева, Рустама Маликова»

— Не очень вы любите современные интерпретации или зависит от режиссера и его замысла?

— Вот сейчас мы поставили «Кармен», это перенос в другое время, Испания 30 - 40 годов XX века. Но очень хорошо получилось. Может быть, что дело в сюжете.

— А как новое екатеринбургское «Риголетто», где в премьерных спектаклях пела Венера Гимадиева? Ей постановка понравилась.

— Ну, Венере понравилась. Но когда режиссер тебе ставит задачи, которые противоречат вообще физиологии, технологии оперного пения, ты чуть ли не на голове стоишь во время исполнения сложнейших арий... То летаешь, то на кого-то прыгаешь, то ползешь, то тебя пинают. Это невозможно совмещать. Или это надо как фильм снимать, чтобы сначала пропели фонограмму, а потом снимать. Но, конечно, мы это выдержали, мы привыкли, а вот зал воспринимает это с большим трудом.

— В Екатеринбурге совсем не осталось классических постановок?

— Совсем классических остается очень мало — «Богема», «Травиата», «Снегурочка», была шикарная «Тоска». Но новаторства все же преобладают.

— И вас это смущает?

— Не только смущает. Это ведь написано по-другому. Как можно Верди петь в современной интерпретации? То есть у нас герцог получается рок-звезда, завтра он уже студент, а потом еще кто-то, у него каждый день разные образы. Тематическая вечеринка получается. Не совпадает с тем, что написано.

Например, во время арии в «Риголетто» тебе надо побить грушу, боксировать. Висит груша, ее надо бить. А дальше ты попробуй спеть, у тебя сбилось дыхание, ты поскакал, побил грушу, а потом поешь лирическую арию. А в классическом варианте ты выходишь, ты одет как герцог, ты себя и чувствуешь по-другому, у тебя тело соответствует этой одежде. И все, у тебя жесты другие, интонация такая, которая написана у Верди. А тут ты как будто с улицы пришел, хамоватый чувак, у тебя и походка такая, и взгляды, и жесты.

«ДИРЕКТОР ПИШЕТ СМС: «ВАЛИЕВУ «МАСКА», ПОЗДРАВЛЯЮ»

— Спецприз «Золотой маски» за роль в прокофьевских «Трех апельсинах» в 2011 году стал для вас сюрпризом?

— Да, номинировали на лучшего дирижера Клиничева, режиссера, а из исполнителей — никого. Мы и поехали в Москву, быстро-быстро отработали в Большом театре, и все. Поехали обратно, сижу дома, хоккей смотрю. Директор пишет смс: «Валиеву «Маска», поздравляю». Я думаю, ничего себе, за что? Спецприз за исполнение принца.

— Как это объясняете, чем вы пленили жюри?

— Я даже и не узнавал. Мне, конечно, приятно, тем более когда ты ничего не подозреваешь. Значит, было за что. И главное — это же первая «Маска» за всю историю театра в Екатеринбурге, они же сколько лет пробовали-пробовали. Конечно, это такая гордость, первая «Золотая маска» театра связана с моим именем. И нежданно-негаданно — прекрасное событие.

— А в Уфе вас еще помнят, вы там активно работаете?

— Да, конечно. Раз-два в месяц бывает спектакль. Обычно зовут, когда нет тенора. Опять-таки это «Тоска», «Риголетто». У них еще будет в сентябре постановка «Кармен», и они очень на меня рассчитывают. Посмотрим, как решится вопрос.

— Как сам уфимский театр изменился с тех пор, как вы из него ушли и переехали в Екатеринбург?

— Может быть, сейчас стало лучше. Ситуация там в другом — часто меняли директоров. Каждый год был новый директор. Каждый приходит и начинает свои какие-то непонятные репрессии, дела, люди возмущались, уходили. Творчество там становилось просто ничем. Сейчас к ШОС там сделали шикарный ремонт, акустика стала просто изумительная, мирового уровня сцена. И сейчас им надо заново восстанавливать те спектакли, заново собирать репертуар, набирать певцов, потому что оперная труппа стала слабенькая, молодых нет, те, кто что-то умеет, уехали.

«В стране кризис, и концертную деятельность проводить стало сложно. Может быть, на следующий год повторим концерт в Уфе, может быть, подготовим другой проект»

«КОГДА «САЛАВАТ» ИГРАЕТ, МНЕ, КОНЕЧНО, БЛИЖЕ ОНИ»

— Вы татарин, но выросли в Башкирии, испытывали ли когда-то дискомфорт из-за этого? Ведь иногда появляются различные силы, которые пытаются рассорить наши народы.

— Пытаются везде. Посмотрите, что получилось с Украиной, это же страшно! Есть люди, всегда были и будут, которые пытаются заниматься каким-то вредительством. Но простой народ живет по-братски и с татарами, и с башкирами. Противостояние начинается на уровне выше среднего, вот эти чиновничьи дела — это опасно.

— Вы хоккейное «зеленое дерби» смотрите? За кого болеете?

— Смотрю да, но тут просто на разрыв (смеется). Люблю и «Ак Барс», и «Салават». Вот сейчас они вышли друг против друга, почему в начале плей-офф! Хотя когда «Салават» играет, мне, конечно, ближе они. Но я люблю обе команды, и сам заядлый хоккеист. В деревню приезжаю к себе, там делают шикарный каток. Главное, чтобы погода была, в минус 30 я уже не выйду. Простынешь и на месяц выпадешь из театральной жизни.

В целом я за такое доброе соперничество. Это, конечно, подтягивает. Не только в искусстве, в сельском хозяйстве, еще где-то. Пусть это будет хорошее сотрудничество. Нам ведь и делить нечего, языки похожие, культуры практически одинаковые. Мы понимаем друг друга, поем одни песни.

«Мы понимаем друг друга, поем одни песни»

— Сейчас татарская культура насколько важную роль играет в вашей повседневной жизни?

— Дома мы общаемся на татарском языке, правда, семья у меня в Уфе. Я не перевез ее для того, чтобы детей не отрывать от учебы, чтобы они знали язык, говорили на нем. В Екатеринбурге это было бы невозможно. К тому же я не думал, что там надолго задержусь, все равно планировал переехать либо в Москву, либо в Казань. Но пока не получается.

Кстати, возвращаясь к вашему вопросу о национальных отношениях. В принципе, когда я начинал учиться, работать в Уфе, никогда в свой адрес не слышал ничего дурного, чтобы кто-то лишний раз напомнил мне о национальности. И когда начинал карьеру певца, меня, татарина, заметил Муртаза Рахимов. Меня начали звать на правительственные концерты, мероприятия. Мне он и квартиру подарил, дал звание Заслуженного артиста Башкортостана. И от музыкантов я не слышал упреков в свой адрес — только уважительное отношение. И сам подобным не занимаюсь — делением людей по национальному признаку. Главное, чтобы человек был порядочным, профессионалом.