«ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ГДЕ Я, А ГДЕ МУСУЛЬМАНСКОЕ КИНО»

— Петр, вас не удивил сам факт приглашения на фестиваль мусульманского кино? Вроде бы к исламу ваши картины особого отношения не имеют...

— Действительно, где я, а где мусульманское кино. Но когда стал узнавать про этот фестиваль, стало понятно, что многие кинематографисты приезжают сюда и здесь нет такой направленности, что это строго фестиваль именно мусульманского кино. Да, здесь есть режиссеры, которые привезли фильмы из Сирии, Ирана, Афганистана, Индии, Турции, но много фильмов и из России, так или иначе это фестиваль международный, и представители многих конфессии здесь присутствуют.

Я считаю, что цель любого фестиваля — общение, коммуникация, обмен мнениями о современном мире, поэтому это уникальная возможность пообщаться с людьми из других стран. Например, мы встретили режиссера, который приехал из Сирии, к моему удивлению, он меня узнал, он знает мои фильмы. Жалко, что я его фильмы еще не успел посмотреть.

— Настоящий сириец? Даже не учился в России, во ВГИКе, но знает ваше кино?

— Нет, не учился. В общем, казанский кинофестиваль — это еще одна уникальная площадка для показа фильмов.

. «Цель любого фестиваля — общение, коммуникация, обмен мнениями о современном мире, поэтому это уникальная возможность пообщаться с людьми из других стран»
Фото: «БИЗНЕС Online»

«НА ЗАПАДЕ ХВАТИЛО ТОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О РОССИИ, КОТОРОЕ БЫЛО ПОКАЗАНО В «ЛЕВИАФАНЕ»

— Продолжая тему фестиваля, к вашей последней по времени картине «Родина» подходит определение «диалог культур», которое присутствует в девизе казанского форума. Все-таки история про русских на Гоа. Вы поняли для себя, почему этот фильм вызывает такие полярные точки зрения? Причем это тот случай, когда разделяются не мнения профессионалов и простых зрителей, а среди тех же кинокритиков есть совершенно противоположные суждения.

— Да, я могу рассказать о своих наблюдениях, по поводу коллег ответить не могу, потому что мне в глаза мало что говорят. По поводу критиков, их всего несколько человек, по пальцам можно пересчитать. У них о картине сложилось странное мнение. Может быть, они для меня приготовили рамки, хотели, чтобы я в них существовал, а получилась картина, которая не вписывается в их представления обо мне и о сегодняшнем времени. Может, они просто невзлюбили фильм, так тоже бывает. Возможно, у них что-то с восприятием происходит. Я не знаю, мне кажется, что картина профессиональная, уникальная. И если бы я так зависел от мнения критиков, то, наверное, давно бы уже не снимал кино.

— «Родина» — уникальная картина для вас или вообще для российского кинематографа?

— Для меня она уникальна. По поводу российского кинематографа — ее уникальность проверит время. Вот с моим дебютом «Бумер» так получилось, что бы о нем ни говорили. Время показывает, что фильм смотрят, любят зрители, а для меня один из важных критериев хорошего фильма — то, что его хотят посмотреть еще и еще раз. Это как любимая музыка, любимые пластинки, классика, которую мы слушаем еще раз, чтобы разбудить в себе какие-то эмоции и заново прожить некоторые важные мгновения.

— Вы делали «Родину» почти 10 лет, но выпустили именно тогда, когда у нас началась эпоха всеобщего импортозамещения, вместо Турции и Египта — теперь Крым и курорты Краснодарского края. Согласны, что кино здорово срезонировало с общей социально-политической и международной обстановкой? Может, отсюда и такая противоположная реакция?

— Да. Но в связи с этим и такой международный интерес к картине, а он достаточно холодный. Потому что ее просто не смотрели, а ко всему русскому, отечественному сейчас определенное отношение, как я слышал от людей, которые часто посещают международные фестивали. Хотя, конечно, лавры собрал известный фильм, который в Териберке снят...

— Иронизируете по поводу «Левиафана»?

— Я к этому фильму очень хорошо отношусь, там мои друзья снимались. Но этот фильм вызвал волну огромного странного интереса, который не всегда был интересом к кино, это, на мой взгляд, больше было связано с политической волной. Хотя фильм, повторяю, мне понравился. Так вот, когда вышла моя картина, эта волна приобрела другой оттенок. То есть хватило того представления о России, которое было показано в «Левиафане», и больше никто не хотел на тот момент ничего воспринимать.

«В КИНО СЕЙЧАС СТРАННЫЕ ЦЕННОСТИ, ВЫСКАЗЫВАНИЯ СТРАННЫЕ, ОНИ ЧАСТО РАСПЛЫВЧАТЫЕ, ФАЛЬШИВЫЕ...»

— Видимо, потому что вашу «Родину» можно назвать патриотическим кино...

— Я не раз слышал такое мнение...

— Наши люди «командуют парадом» на Гоа. Моют, если не сапоги, то хотя бы ноги, но в Индийском океане.

— Насчет сапог в Индийском океане я не согласен, там много кто пытался сапоги прополоскать. И, как видно из истории, Индия — такая страна, которая переплавляет не только людей, но и целые цивилизации. Так исторически сложилось благодаря тем божествам, которые там были и которые там остаются.

А картина действительно сделана с интонацией, о которой мы сейчас говорим, которую можно назвать патриотизмом. Она сделана про момент, когда человек находится в такой ситуации, что все ценности, с которыми он жил, вдруг потеряли свое значение. Я родился в одной стране, потом она стала другой, а сейчас — третьей. Какой она станет завтра — тоже большой вопрос, но тот монумент, в котором мы находились, когда это был Советский Союз, и все эти вопросы, которые касались изменений в стране, я как автор через себя это пропускал, и в картине это присутствует.

— То есть спустя четверть века после распада СССР мы так и не определились с новыми ценностями? Вроде бы нормально об этом было рассуждать в середине 90-х, но на дворе 2016 год...

— В Союзе была невероятная история победы над врагом — мы все это понимали, как это работает, против кого это работает, кто против нас работает. Была великая война, великая победа, великая страна — все было великое. А сейчас можно сколько угодно надувать щеки, но, общаясь с людьми, понимаешь, что мало кого волнует какая-то целостность, все думают, как выжить или нажить, не думая, что будет завтра. Ценности странные, и в кино сейчас странные ценности, высказывания странные, они часто расплывчатые, сиюминутные, фальшивые, пустые. В то время ценности были другие, идеология была другой. Я не хочу долго полемизировать на эту тему. Думаю, многие сразу поймут, о чем я говорю.

«УВЕРЕН, ЧТО МНОГИЕ ИЗ КОЛЛЕГ ХОТЕЛИ БЫ СДЕЛАТЬ КАРТИНУ С ТАКИМ БЮДЖЕТОМ, КАК «ВЫСОЦКИЙ»

— В 2009 году вышел киноальманах «Короткое замыкание», который даже показывали на Венецианском фестивале. Для альманаха объединились пятеро, наверное, самых талантливых отечественных режиссеров тогда поколения 30-летних. С тех пор, кажется, четверо ваших коллег уже определились в профессии, нашли свою нишу: Серебренников и Герман-младший — в номенклатуре режиссеров для Канн, Венеции и Берлина; Хлебников решил снимать приличные сериалы и зарабатывать деньги; Вырыпаев превратился едва ли не в самого крупного современного российского драматурга. А вы все еще находитесь в поиске? Хотя относительно того же «Короткого замыкания» все тогда согласились, что ваша новелла о сапожнике «Срочный ремонт» там была самой главной, самой лучшей.

— Кто-то может себе позволить паузу между фильмами, кто-то нет, ведь у всех семьи, дети, и эта профессия все равно нас кормит, других источников у нас нет. Кто-то идет на телевидение зарабатывать, потому что на телевидении что-то происходит, есть бюджет, финансирование, объем производства. Может быть, мне повезло, что я проскочил те проекты, которые были не совсем внятные... И, слава богу, потому что уверен, что хороший режиссер в состоянии изменить посредственный сценарий своим мастерством, и в этом смысле я за то, чтобы снимать, что-то делать. Есть картина — нужно снимать. Уверен, что режиссерская волна, о которой вы упоминали в связи с «Коротким замыканием», создаст еще не один выдающийся фильм.

А все остальное, это долгая беседа, связанная с финансированием, с бюджетированием, с возможностью снимать, с конкуренцией. Вы же не знаете нашу внутреннюю кухню, там такое происходит...

— Террариум единомышленников?

— Конечно. И пускай бы террариум, но это касается производства и финансирования, потому что если у тебя нет денег, то у тебя не будет картины. Мы все, так или иначе, можем снимать бюджетно, но из этих штанишек-то уже повырастали. А я уверен, что многие из моих коллег хотели бы сделать картину с таким бюджетом, как «Высоцкий», это уникальная картина, уникальные технические возможности. До сих пор вспоминаю ее с удовольствием. Я приглашал актеров, которых другие не могут пригласить, потому что у продюсеров нет средств обеспечить такое количество съемочных дней, позвать таких звезд. И, кроме того, хорошая картина отнимает много сил. Недаром великий кинооператор Витторио Стораро после «Апокалипсиса сегодня» Копполы несколько лет не мог снимать, творить, он был выжат как лимон.

«У ДВУХ-ТРЕХ СТУДИЙ В РОССИИ ЕСТЬ ВОЗМОЖНОСТЬ СНЯТЬ БЛОКБАСТЕР, А ОСТАЛЬНЫЕ ЧТО БУДУТ ДЕЛАТЬ?»

— При этом не раз встречал мнение тех же критиков, которые именно от вас ждут большого фильма. Или, например, Андрей Мерзликин в одном старом интервью обижался, что вы его не зовете в свои проекты, и очень интересно объяснял, почему именно обижается. Актер говорил о том, что боится пропустить ту самую картину, которая будет главным кино Буслова, а его там не будет. А такой фильм обязательно будет, считает Мерзликин, потому что у режиссера Буслова столько этой сумасшедшей энергии, что она непременно должна материализоваться в какой-то шедевр.

— Согласен я и с Мерзликиным, и с вами, и такой фильм будет, с божьей помощью, и не один.

А энергии было много вкачано в «Родину», но зритель не увидел этот фильм, так получается, что он прошел незамеченным в силу того, что такая ситуация сложилась в целом. Я имею в виду кризис, скачок доллара и общее депрессивное настроение по отношению к жанру, в котором сделан фильм. Ведь сейчас вроде как комедия нарасхват. Может быть, недостаточно средств было вложено в рекламную кампанию. Я уверен, что этот фильм будут смотреть и он будет проникать, потому что ценности, которые в этом фильме есть, важные. Я видел, как это работает, как это получается, как зрители реагируют и плачут. Но с отечественными фильмами почему-то не получается хорошо выйти в прокат, потому что интерес к отечественному кино (специально хожу в кинотеатры, смотрю все новинки, общаюсь с кассирами) очень слабый...

— Вы находите этому объяснение? И можно ли как-то ситуацию переломить?

— Можно, количеством фильмов, качеством фильмов. Про квотирование я не знаю, это не мой профиль. Звучит так: да, поставьте квоту, запретите, чтобы меньше американских было, и будут наши крутить. Но уровень, качество должно соответствовать, а то каменный век. У двух-трех студий в России есть возможность снять блокбастер, а остальные что будут делать?

У нас такое кино, какое-то хромое, но оно выйдет на новый уровень! Была же в СССР индустрия, были бешеные сборы, большое количество залов, что-то должно измениться. Истории должны появиться, сценарии. Должны быть профессионалы, должны прийти люди, которые снимают, команды, второй состав. Сейчас много возникает киношкол, и слава богу. Может быть, там меньше муштры, но желающих-то полно, люди в профессию идут.

— А почему в кино стало заметно меньше профессионалов по сравнению с тем, что было в Союзе?

— Отечественное кино обеднело, люди просто уходили на телик, потому что был объем, и человек жил, существовал, обеспечивал семью, реклама была, клипы — индустрия сместилась, поменялась. Сейчас-то все возвращается, возник «Фонд кино», возник процесс отбора сценариев. Наверное, с каждым годом все будет лучше и лучше, хочется на это надеяться, количество залов будет расти, но вообще эта тема наболевшая, можно говорить про это часами.

И про американское кино. У них, у кинотеатров, уже заранее есть просчитанная выручка с американских фильмов, зачем директору кинотеатра рисковать? Этот фильм денег принесет, а этот фильм отечественный, сомнительный, «Родина», например, — нет. А им убытки не нужны.

«КАК МОЛОДОГО СТАЛИНА ПОКАЗАТЬ В КОНТЕКСТЕ ТОГО, КЕМ ОН ПОТОМ СТАЛ?»

— Еще в прошлом году было заявлено о вашем новом проекте — фильме о молодых годах Иосифа Сталина. На какой он стадии?

— Сейчас есть несколько проектов, которые развиваются, и какой раньше получит финансирование, тот и будет снят. Сталин — в долгой разработке. Сценарий есть, но он доделывается, меня пока он не устраивает, я с таким сценарием запускаться не готов, это все еще должно возникнуть и сформироваться.

— Вы же понимаете, что если этот фильм будет, то неизбежно начнутся разговоры не только о художественных достоинствах картины. Вас будут неизбежно к какому-то политическому флангу притягивать, а другой фланг сделает вас изгоем...

— Ну фланг тут один — это исторический фильм, и надо понять, о каком герое его делать.

— Это будет такой истерн, как молодой Коба участвовал в ограблениях ради дела революции?

— Это не совсем так. Период, который должен был охватывать фильм, — это период до революции: ссылки, контакты с Лениным, эксы, финансирование партийных революционных ячеек. Это уникальное время, много бурлящих противоречивых потоков. Это меня привлекает как режиссера, но как Сталина показать в контексте того, кем он потом стал? Много вопросов. Поэтому сценарий должен быть филигранным.

— Вы не боитесь, что этот проект будет способствовать героизации Сталина? И в целом как вы относитесь к этой исторической фигуре?

— (Длинная пауза.) Для меня Сталин — это человек, который выиграл войну.

— То есть это первостепенно?

— Конечно, достаточно вспомнить, с каким уважением Черчилль говорил о Сталине. Но если бы я снимал художественную картину о Кобе, я бы меньше всего думал о политических флангах.

«ГЛАВНОЕ — ЭТО ЧТОБЫ ФИЛЬМ НЕ БЫЛ ОДНОРАЗОВЫМ, КАК РУЛОН ТУАЛЕТНОЙ БУМАГИ»

— Мне кажется, что такой взгляд на историю России ХХ века немного вас отдаляет от Канн и Берлина. Если посмотреть на успехи наших режиссеров на западных фестивалях, Звягинцев, Серебренников, Герман-младший — это либерально мыслящие художники, очевидно, считающие, что Россия должна ориентироваться на Запад в своем развитии. Не боитесь, что попадаете в ту же воронку, что и Алексей Балабанов, про которого часто говорят, что большие западные фестивали не принимали его как раз из-за своеобразных взглядов на общество и политику.

— Я думаю, что мои коллеги знают, что делают. А про себя могу сказать так: если бы стремился на эти фестивали, я бы состряпал по определенным рецептам картину, и она бы туда поехала.

— То есть попадание в программу Каннского или Венецианского фестиваля — это не главная вершина для режиссера, который делает авторское кино?

— Да, для меня самое главное — сделать хороший фильм, чтобы этот фильм не был одноразовым, как рулон туалетной бумаги. Чтобы я знал, что его будут смотреть, переживать и пересматривать...

— Все-таки какая картина будет следующей в вашей фильмографии?

— Картина будет как минимум интересная, но нужно взять время, потому что выпускаешь информацию, и она как снежный ком растет, затем болтается в интернете, какие-то сайты публикуют, находятся даже доброжелатели, которые кадры несуществующие вывешивают. Действительно, я и сам в таком состоянии нахожусь, когда есть несколько проектов, но какой из них?! Один из них — большой, крупнобюджетный, который нужно готовить, и это полтора-два года жизни. И думаешь: идти на этот фильм или два с небольшим бюджетом сделать.

— Я так понимаю, что у вас несмотря ни на что оптимистичный настрой в отношении российского кино. Он зиждется на каких-то фактах или у вас просто такой природный оптимизм?

— Скорее всего, оптимизм, и факт тут тоже есть, — то, что известный исторический деятель сказал про важнейшее из искусств...

— Но глава жюри нынешнего казанского фестиваля Александр Прошкин, например, считает, что в современном обществе важнейшим из искусств стала попса.

— Полностью согласен, но пройдет это время, и мы все ждем, когда оно пройдет.

— Но сколько еще ждать? Или вы в 40 лет еще молодой режиссер, а тот же Михаэль Ханеке снял свои лучшие фильмы после 60... Так что у вас времени вагон?

— Да, еще снимать и снимать, было бы здоровье.