Рустам Батыр Рустам Батыр

«ТРАДИЦИОННЫЙ ИСЛАМ» — ОДНО ИЗ САМЫХ ОБСУЖДАЕМЫХ ПОНЯТИЙ В ИСЛАМСКОМ ДИСКУРСЕ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ«

— Рустам хазрат, много говорят о традиционном исламе, но многие даже не знают, что это такое. Как бы вы ответили на этот вопрос?

— Действительно, «традиционный ислам» — одно из самых обсуждаемых понятий в исламском дискурсе современной России. К этому словосочетанию апеллируют как религиозные, так и светские деятели. Вплоть до руководства страны. В защиту традиционного ислама выступают многие общественные силы, на его поддержание выделяются серьезные средства, но при этом никто не дает внятного и развернутого объяснения того, что же представляет собой этот самый традиционный ислам татар.

Получается абсурдная ситуация: с одной стороны, декларируется его всемерная поддержка, с другой стороны, не понятно, что именно мы поддерживаем. Иногда это приводит к непродуманным последствиям. Например, кто-то посчитал, что традиционный ислам сводится к исторической традиции ханафитской школы. Под этим знаменем переиздаются ханафитские труды Средневековья. Но в них написано, что война с иноверцами — это религиозная обязанность для каждого мусульманина, даже если они не нападают на нас. Этот тезис был неизбежен, когда шло противостояние разных цивилизаций, то есть в определенный исторический период. Но насколько для нашей многонациональной страны оправдана актуализация подобных интенций? А ведь эти книги переиздаются сегодня даже без комментариев под соусом, что мы, дескать, традиционный ислам возрождаем. Если Татарстан взялся за строительство Болгарской исламской академии, которой суждено стать интеллектуальным оплотом традиционного ислама России, то в таких концептуальных вопросах путаница и неопределенность просто недопустима.

— Некоторые, например, под традиционным исламом понимают вообще несуразное. Мол, это когда водку салом не закусывают.

— Да, есть такое. В данной связи я провел контент-анализ многих публикаций, посвященных тематике традиционного ислама, и обнаружил, что это словосочетание на сегодняшний день используется в четырех основных значениях. В первом значении его употребляют, как правило, светские деятели, чиновники. Здесь традиционный ислам — синоним российского или пророссийского ислама. Для светских деятелей прежде всего важно, чтобы ислам в содружестве с другими конфессиями вносил свой вклад в укрепление нашей страны. Когда Дмитрия Анатольевича Медведева попросили однажды не использовать это словосочетание в силу его запутанности, то в ответ он спросил: «А как же тогда обозначать ислам, который поддерживает российскую государственность?» То есть он артикулировал данное видение.

Второе понимание — это то, о чем вы говорите. Это обрядовый ислам. Ислам, который на практике присутствует в жизни многих этнических мусульман. В таком срезе традиционный ислам понимают этнографы, потому что их интересует не исламский идеал, каким он изображается в мудрых книгах ислама, а то, что де-факто присутствует в жизни людей. Понятно, что после советского периода традиции значительно деформировались, многое было утрачено, поэтому возникает такое ироничное понимание, которое вкладывают в традиционный ислам некоторые его оппоненты. То есть, говоря о «водке с салом», они имеют в виду то же, что и этнографы: как ислам реально присутствует в жизни людей, именующих себя мусульманами.

Третье понимание — это национальный или татарский ислам. Это очень близко к обрядовому, но оно уже поднимается на ступеньку выше. Рассуждения о традиционном исламе здесь идут в связке с рассуждениями о самосохранении татар как нации, перед вызовами ассимиляции и глобализации. В этом значении традиционный ислам используют и светские, и религиозные националисты. Только они по-разному расставляют акценты. Светские деятели видят в исламе модернизационный потенциал, сводя его по факту к феномену джадидизма, дескать, мы должны модернизироваться, чтобы выжить на исторической арене. А религиозные деятели, например, Валиулла Якупов, под ним понимают консервативное начало. Согласно такому подходу, ислам нам нужен для того, чтобы сберечь остатки национальной самоидентичности, чтобы не растеряться окончательно в этом мире. Несмотря на эту разность подходов в обоих случаях ислам рассматривается как инструмент самосохранения татарской нации.

Ну и четвертое понимание — это то, которого придерживаются многие духовные управления мусульман, в том числе и ДУМ РТ. Это то богословское понимание, которое, в частности, было отражено и в «грозненской фетве». Здесь традиционный ислам — это суннитский ислам. Суннитский ислам в оригинале звучит как ахль ас-сунна ва аль-джамаа, то есть люди сунны и согласия/общины. А что такое сунна? Это традиция Пророка. Отсюда и рождается словосочетание «традиционный ислам», которое на самом деле представляет собой лишь адаптивный перевод сложного арабского термина. Имеется в виду традиция Пророка. Люди традиции Пророка и согласия. Это то суннитское большинство, которое мы условно называем ортодоксией, испокон веков существовавшей в нашем народе и в принципе в большей части мусульманского мира.

Но потом в данном переводе многие стали обращать внимание прежде всего на слово «традиционный», уже не понимая его связи со словом «сунна». И многие современные авторы публикаций на эту тему акцентируют внимание на слове «традиция», не видя в нем перевода слова «сунна». Поэтому и начинают задаваться вопросами о том, какая традиция имеется в виду, для каких регионов что именно является традицией, а что — нет, к какому периоду относится та или иная традиция. И так далее. Хотя здесь речь идет не об этом. Речь идет об исламе, о суннитском исламе, о традиции/сунне Пророка. В книге я даю анализ возникшей семантики термина, показываю, что существует четыре понимания традиционного ислама. И от того, что люди вкладывают разный смысл в это словосочетание, путаница и возникает.

«НА САМОМ ДЕЛЕ ИСЛАМ ОСОБЫЙ У ВСЕХ»

— Что из себя представляет сама ваша книга?

— Книга состоит из нескольких частей. Первая часть посвящена специфике традиционного ислама России. Здесь я отвечаю на вопрос, что такое традиционный ислам, имея в виду суннитский ислам в целом, а потом отвечаю на вопрос, в чем своеобразие традиционного ислама у татар. За основу я беру символику исламских преданий татар, в которых зашифрована рефлексия нашего народа в понимании того, как общесуннитские традиции преломились в контексте наших реалий.

Вторая часть больше философская. В ней я пытаюсь ответить на вопрос: как возможны вообще с богословской точки зрения региональные формы ислама? Это девиантное отклонение или же это неизбежное следствие развития самой исламской культуры? Здесь на разных примерах — искусства, архитектуры, богословия, философии — я вычленяю общую парадигму ислама, которая связана с идеей таухида (единобожия) и которая несет в себе определенный парадокс, ибо отражает два противоречивых начала: идею трансцендентности и имманентности Бога. Из этого фундаментального парадокса вырастает весь исламский дискурс. Все исламские реалии построены по одной единой модели, которую мы видим и в архитектуре, и в орнаменте, и в богословии, и в философии. Данная парадигма предполагает, что лишь Бог един, все остальное является множественным. Множественность в интерпретации истины — это неотъемлемая черта исламской культуры. Неслучайно, у нас 4 толка в рамках канонического права, 2 толка в догматическом вероучении и 12 тарикатов в рамках духовной этики. Поэтому региональные формы ислама — это не какое-то отклонение от общеабстрактной нормы. На самом деле не существует ислама вне региональных форм. Когда Абсолют входит в этот мир, то Он неизбежно преломляется сквозь призму исторической действительности. Нет эталонного ислама, оторванного от реалий жизни и стерилизованного от человеческого восприятия. Есть ислам, понятый арабами, понятый персами, понятый татарами, понятый турками. Мы единую истину Бога по-разному интерпретируем применительно к своим реалиям. И отсюда собственно рождается это огромное многообразие исламского мира.

Наиболее яркий пример подобного положения вещей — мечети. Вот, казалось бы, мечеть — неотъемлемая часть ислама. Но при этом мечети у всех народов абсолютно разные. В Китае они в форме пагоды, в Марокко с квадратными минаретами, в Турции минареты в форме остроконечных свечек и так далее. При этом все они построены по единому принципу. Точно так же и другие реалии преломляются сквозь местные традиции. Везде есть некая основа общая для всех, но она воплощается в абсолютно разных формах. Как в случае с мечетями. И это не случайность. Когда мы говорим о традиционном исламе татар, то некоторые думают, что у нас какой-то особый ислам. На самом деле ислам особый у всех. Есть некое общее ядро, которое делает мусульман единой уммой, единой культурой, единой цивилизацией, то, что всех нас объединяет. Но это ядро упаковано внутрь определенной исторической действительности. Оно преломляется сквозь социокультурные реалии, в которых мы живем. Поэтому я во второй части как раз описываю вот эту структуру исламской культуры, эту модель в которой возможны региональные формы ислама, являющиеся неизбежным следствием его земного бытования. На разных примерах показываю, как устроена исламская культура и цивилизация, кристаллизую, так сказать, ее эпистему.

«ИСТОРИЧЕСКАЯ ЗАДАЧА ДЖАДИДИЗМА БЫЛА В МОДЕРНИЗАЦИИ ТАТАРСКОГО ОБЩЕСТВА»

— Некоторые люди говорят, что не нужно мудрить. Сейчас в Мекке, Медине есть ислам, который идет от Пророка. Просто надо взять и скопировать его себе.

— Это мифологема, которую внедряют сторонники саудийской интерпретации ислама. Они отстаивают свою интерпретацию, мы — свою. Это понятно. Я сейчас не говорю, что кто-то прав, а кто-то не прав. Я говорю, что каждые богословы понимали ислам в контексте своих реалий. В Средневековье родилось свое понимание, в Саудии родилось другое понимание, у нас родилось такое, которое приспособлено к нашей действительности. Невозможно перетащить одну интерпретацию из одного времени в другое или из одной страны в нашу страну. Это можно декларировать пропагандистки, можно таким лозунгом махать на митинге перед доверчивой публикой, но де-факто такого никогда не было, и это в принципе невозможно. Такой механистический перенос норм, разработанный для одних реалий, в других условиях не работает.

Например, в истории татарского богословия существует среди прочих проблема пятого намаза: летом у нас не заходит солнце на нужную глубину, и в результате ночь не наступает. Таким образом, шариатские нормы, предписывающие соблюдать пятый намаз ночью в условиях, когда ночи как таковой нет, технически исполнить невозможно. Вся эта схема рушится. Мы не можем заниматься бездумным калькированием чужого опыта. Таких примеров огромное множество. И как раз третья часть книги во многом посвящена подобным кейсам нашего ислама. Здесь я рассматриваю различные феномены, где уникальность татарского ислама воплотилась в наших реалиях. Такие как институт муфтията, ставший исторической формой самоорганизации мусульман России. Такого института нет нигде в мире. Это уникальный феномен, когда мы отбросили идею халифата и создали Магометанское духовное собрание, а позднее — духовное управление мусульман.

— Но ведь муфтият был создан государством, а именно Екатериной II?

— Действительно, он был создан государством, но это не мешало его воспринимать как форму самоорганизации мусульман. Почитайте исторические документы. Сегодня они опубликованы. Например, такой борец с исламом, как Ильминский, яростно выступал против Магометанского духовного собрания, потому что он понимал, что это помогает прежде всего мусульманам, укрепляет среди них позиции ислама. Не только он, но и другие сторонники христианизации татар считали так же. Во время совещаний в правительстве многие желали задавить ОМДС, и документы тех времен это фиксируют.

Поэтому это миф, когда говорят, что создание данной структуры было направлено против мусульман. Самый главный аргумент в пользу исламского характера Магометанского духовного собрания состоит в том, что мусульмане не отказались от него, когда пала Российская империя. В 1917 году Российская империя как государство перестала существовать, и все ее институты перестали быть актуальными. И мусульмане тогда на всероссийском мусульманском съезде институт муфтията сохранили, более того, за это проголосовали. Галимжан Баруди стал тогда первым народно избранным муфтием. Они лишь поменяли название, и с тех пор муфтият стал называться «Диния нәзарәте» (Духовное управление). Если бы этот институт был против мусульман, то они с падением, как утверждается, ненавистного им режима в первую очередь отказались бы от его наследия. Но этого не происходит, мусульмане институт муфтията сохраняют. Причина этого в том, что в нем мусульмане видели воплощение тех же принципов Корана, которые средневековые мыслители находят в халифате. А у нас идеи самоорганизации мусульман воплотились в институте муфтията, поэтому очень много сходных черт есть между халифатом и муфтиятом.

В третьей части книги я рассматриваю и другие феномены российского ислама, такие как джадидизм, институт абыстаев, который тоже достаточно уникален в мировой культуре ислама. Одна глава посвящена казанскому Корану — тоже необычному феномену, ведь традиция мусульманского коранопечатания начинается именно с нас, татар. Отдельная глава посвящена татарскому шамаилю как выражению мусульманской культуры и анализу символики тюльпана — символа Бога, который сегодня стал таким народным обозначением татарской культуры. В общем, рассматриваются кейсы, посвященные различным аспектам традиционного ислама у татар.

— Вы упоминали джадидизм, но ведь увлечение им привело в конечном итоге к атеизму. Многие религиозные деятели считают, что нам нужен кадимизм. Ведь кадимистский ислам лучше сохранял традицию.

— Я думаю, что историческая задача джадидизма была в модернизации татарского общества. Когда татары стали все глубже входить в российские реалии, джадидизм выступил инструментом их модернизации. И он со своей исторической миссией справился. В традиционалистском обществе невозможно проводить реформы без благословения религии. Ты должен получить от нее одобрение. Когда общество традиционалистское, религиозное, в обход него это невозможно. Поэтому собственно и рождается феномен джадидизма. Его по-разному интерпретируют исследователи. Но сегодня, мне кажется, татары достаточно модернизированы. У нас масса институтов, которые подпитывают определенный модернизационный уровень.

Я думаю, что на современной стадии задача ислама в контексте национальной жизни все-таки в другом: беречь татарскую идентичность. Сохранять все, что у нас не уничтожено в советский период. Джадидизм не устарел, просто модернизационные задачи, которые он признан был решить, в целом решены: и эмансипация женщин, и всеобщее образование. Его идеалы не исчезли, они просто воплощены в жизнь. А что сегодня актуально? Что для нас важно, если мы хотим остаться на исторической арене? Сохранить самосознание татар. Надо актуализировать оберегательные функции религии. В этом смысле кадимизм становится востребованным. Не в том смысле, что мы отрицаем современные достижения человечества —рационализм, науку и так далее. Нет! А в том смысле, что мы в исламском наследии акцент ставим на таких охранительных функциях.

— Кого вы видите читателем своей книги?

— Изначально я писал эту книгу в поисках ответов на свои собственные вопросы. Просто хотелось упорядочить известные мне исламские реалии в некую целостную единую систему. Чтобы, начиная от фундаментальных метаоснов ислама и заканчивая внешними проявлениями исламской культуры, все было выстроено в некую общую канву. Поэтому, работая над книгой, я хотел решить свои внутренние задачи: снять те противоречия, которые возникают в данной связи.

Книга будет, наверное, интересна и светской аудитории, и религиозной. Всем тем, кто интересуется феноменом традиционного ислама. Тем, кто хочет понять, что такое наш татарский традиционный ислам. В чем его своеобразие, уникальность. Это не просветительская книга, здесь я не разжевываю столпы ислама. И если человек не знает их, ему будет сложно погружаться на уровень, который в предисловии я условно называю метабогословием. Я не акцентирую внимание на общеизвестных вещах, а пытаюсь вскрыть то, что стоит за внешними формами ислама. Человек, который будет читать эту книгу, должен знать хотя бы минимум об исламских реалиях. Конечно же, для светских читателей я сделаю словарик каких-то специфических терминов. Я написал эту книгу не для специалистов, а для татарского общества. Книга не претендует на единственный исчерпывающий вариант объяснения понятия татарского ислама. Это лишь мой взгляд. Но взгляд, подкрепленный обширным фактологическим материалом.

«ЛОГИКЕ ИСТОРИЧНОСТИ И ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ ПОДВЕРЖЕНЫ И ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ ВЕЩИ»

— Не кажется ли вам, что татарские традиции потихоньку уходят? Например, мало тех, кто дома проводит Маулид, уменьшается количество людей, которые собирают дома у себя ифтар. Да и никах сейчас совершают не дома, как было принято издревле, а в мечетях.

— Я не вижу в этом катастрофы. Более того, в этом как раз и состоит суть ислама. Ислам всегда был переменчив, всегда менялся. Поэтому и возникают региональные традиции ислама. Если бы он был дан как некий монолит, не подверженный никаким изменениям, то тогда о татарском исламе, турецком или арабском исламе невозможно было бы вести речь. Он всегда менялся, и в этом его особенность. Это ошибка апологетов татарского ислама, когда начинают абсолютизировать не истину Бога, а то, как эта истина воплощалась в наших исторических реалиях. Они начинают абсолютизировать татарских авторов и татарские традиции прошлого. Но ведь татарские традиции прошлого возникли в прошлом, и они будут актуальны прежде всего для прошлого. Они могут сохраниться, но современное общество может и отбросить их за ненадобностью. В этом нет ничего страшного.

Форма истины всегда меняется. Сам благословенный Пророк это многократно демонстрировал. Например, сначала первые мусульмане молились в сторону Иерусалима, потом стали молиться в сторону Мекки. Для многих это было странно. Или, например, при Пророке сначала молились в 2 раката (молитвенных цикла), а потом некоторые обязательные намазы увеличились до 4 ракатов. При Пророке изменение внешних форм ислама происходило постоянно. Это была часть пути в постижении истины, чтобы человек не зацикливался на этих внешних формах, чтобы его внутренний взор был всегда обращен к истине Бога, а не к внешним формам, ее отражающим. Национальные традиции ислама — это тоже внешняя форма истины. Если говорить о татарских традициях ислама, они всегда менялись. 500, 200 или 100 лет назад — изменения были всегда. Это неизбежное следствие развития самого ислама.

— А если мы сейчас скажем: давайте молиться не в сторону Мекки, а, например, Болгара. Что это будет? Или для облегчения совершения ритуального омовения разрешим не мыть ноги?

— Нет. Мы же говорим, что есть определенное ядро, которое цементирует исламскую культуру, поэтому невозможно демонтировать сами основы. Хотя логике историчности и относительности подвержены и фундаментальные вещи. Например, Коран — его фиксация происходила не сразу, а постепенно после смерти Пророка. При этом текст Корана носит многовариативный характер, что отражено, например, в 7 способах его прочтения. Это очень тонкая ловушка, когда мы вместо Бога начинаем абсолютизировать что-то иное. Например, в случае с переменой киблы намаза многие возмущались, не понимали, как такое возможно, и, не выдерживая этого испытания, даже отказывались от ислама. В догматическом вероучении не случайно существуют два канонических толка. Казалось бы, догматика должна быть одинаковой. Как там могут быть различия? Некоторые наши светские татары недопонимают, что осознание историчности/условности форм ислама не обязательно означает отказ от них. Есть люди, которые думают, зачем мне, дескать, намаз читать, главное — чтобы вера в сердце была. И подают это как некое прозрение просвещенных людей современной эпохи.

На самом деле такое понимание родилось не сегодня. Это уже было. Человек на духовном пути рано или поздно всегда приходит к осознанию относительности всех форм, в том числе и форм богопочитания. Он начинает понимать, что это все некая игра, условность. И тогда его духовник удерживает его, чтобы он продолжал оставаться в рамках существующих социальных норм. Потому что отказ от них — точно такая же игра, такая же условность. И если он поддастся искушению, то он навсегда останется в плену условности и не выйдет за пределы форм.

Как писал наш татарский богослов Мухаммад Закир аль-Чистави: «Богопознание — это отказ от отказа, отказ от всего, кроме Всевышнего». Соблюдаешь ли ты обрядность — играешь в одну игру, не соблюдаешь — ты играешь в точно такую же игру, только с другим знаком. Кто-то, не соблюдая, думает, что освободился от каких-то условных форм истины. Это иллюзия, ты находишься в тех же рамках, ибо также абсолютизируешь некую логику помимо Бога. Это можно сравнить с ритуалом рукопожатия. Как оно исторически возникло? В древности человек своей открытой ладонью показывал, что он без оружия, что у него дружеские намерения. Но сегодня это абсурдно, даже негигиенично, но мы все равно продолжаем приветствовать друг друга таким образом. Мы прекрасно понимаем абсурдность рукопожатия и тем не менее не отказываемся от него, хотя можно придумать и массу других способов приветствия.

Поэтому от того, что мы вскрываем какие-то исторические формы ислама, для меня лично это не означает отказ от них. Просто ты перестаешь абсолютизировать нечто иное, помимо Бога. В этом и состоит глубинный смысл исламского единобожия. В исламе ты должен абсолютизировать только Бога. Когда ты вскрываешь относительность чего-то другого помимо Него, то тем самым ты ближе подступаешь к истинному исповеданию единобожия.

«МЫ, К СОЖАЛЕНИЮ, ПЛОХО ЗНАЕМ ИСЛАМСКУЮ КУЛЬТУРУ»

— А есть в вашей книге что-то такое, что будет совершенно новым даже для подкованного в теме читателя?

— Есть, например, глава о сущности суннизма. Этого я нигде не встречал. Все мы говорим о суннизме, а как выразить его ключевую идею в двух словах, никто не знает. В книге вы найдете ответ на этот вопрос. В книги есть много интересных фактов. Как, например, воспринимали женщину в исламе? В исламской культуре она всегда была выражением божественного начала. Так, в суфийской поэзии Маджнун, т. е. мужчина, олицетворял человека, который ищет Бога, а Лейла, т. е. женщина, олицетворяла Самого Бога. Подобное мировосприятие находит интересное продолжение во многих исламских реалиях. Так, в исламе процесс богопознания называется кашф, буквально «раскрытие». Что имеется в виду? Бог находится за завесами трансцендентности, поэтому метафорически богопознание — срывание (кашф) этих самых завес неведения. Женщина точно так же сокрыта от чужих взоров под покрывалом. Так вот покрывало, скрывающее Бога, и покрывало, скрывающее женщину, называется одинаково — хиджаб. Или другой пример. Территория вокруг Каабы — Дома Бога — именуется харам. Имеется в виду, что это заповедная территория, где нельзя делать ничего лишнего. Женская половина дома точно так же называется харам (от этого русское «гарем»). И снова в этой терминологии мы видим воплощение той же внутренней логики восприятия женщины. Исламская культура удивительна: чем больше я в нее погружаюсь, тем больше поражаюсь, насколько там все продумано и нет ничего случайного. Все вытекает из определенных принципов. Мы, к сожалению, плохо знаем исламскую культуру. Вместо того, чтобы реформировать ислам, надо изучить его. И там мы найдем много актуальных для нашего времени тезисов и идей, увидим, что ислам абсолютно современный.

— Где можно вашу новую книгу купить?

— Сейчас речь идет пока о рукописи, сейчас я вношу коррективы, я ее дорабатываю. Но думаю, что уже в начале следующего года она выйдет. Избранные главы можно будет прочесть на страницах «БИЗНЕС Online».