ДВА ПРЕДМЕТА КРИТИКИ

Сегодня мусульманам, да и всему сообществу Татарстана, безапелляционно насаждается мысль о том, что аутентичное учение Абу-Ханифы и ханафитский мазхаб, сложившийся позднее в Средние века, — одно и то же. В этом не было бы никакой беды, если бы ни одно увесистое НО. Средневековая версия ханафитского мазхаба мало чем отличается по своей сути от крайних форм радикального ваххабизма: она несет в себе тот же буквализм, тот же джихадизм, то же мракобесие. Поэтому данная подмена для Татарстана может оказаться роковой. Взяв курс на возрождение ханафитского мазхаба вместо мазхаба Абу-Ханифы, предписанного уставом ДУМ РТ, в будущем мы можем получить огромный ворох проблем на религиозном поле.

Не всегда указанное смешение делается по злому умыслу. Речь не обязательно идет о каком-то целенаправленном заговоре. Просто богословы, отучившиеся в Турции или в арабских странах, часто автоматически переносят в наши реалии то, чему их обучали за рубежом. По-другому они не могут: им сложно мыслить иначе. Другими словами, религиозные деятели, получившие образование в зарубежных религиозных вузах, к сожалению, зачастую не ориентированы на исторические традиции татарской богословской мысли и в лучшем случае вспоминают о ней лишь на уровне красивых лозунгов и постеров, но не более.

В наших же традициях разграничение между учением самого Абу-Ханифы и исторической ханафитской школой осознавалось предельно четко. Вот почему в трудах классиков татарского богословия мы не встречаем нападок на имама Абу-Ханифу, а сложившиеся обычаи и воззрения ханафитов часто становились предметом их самой острой критики. Прежде всего наши богословы выступали против двух вещей: увлеченности ханафитов пустой схоластикой — каламом, которую сам Абу-Ханифа решительно презирал; и некритичности при решении религиозных вопросов, от которой Абу-Ханифа также предостерегал своих последователей. Вообще, все известное из истории изобличение кадимизма — есть не что иное, как изобличение средневековых традиций ханафизма.

ОТХОД ОТ ИСЛАМСКОЙ МЕТОДОЛОГИИ

Первым, кто провел четкую грань между историческим ханафизмом и учением Абу-Ханифы, был выдающийся татарский богослов и мыслитель Габденнасыр Курсави (1776 - 1812). «Не всякий, кто относит себя к какому-либо мазхабу, действует согласно тому мазхабу, так же как не всякий, кто относит себя к суннизму, является суннитом», — писал он. Его главная претензия к ханафитам заключалась в том, что они не следовали критической методологии исламского права, которой строго придерживался сам Абу-Ханифа, и часто на веру принимали тезисы, которые не имели под собой никакого канонического обоснования. И это при том, что, как указывал Курсави, сам Абу-Ханифа запрещал ссылаться на его фетвы тем, кто не знает, на основании чего он принял то или иное решение.

Курсави также констатировал: «Относящие себя к мазхабу Абу-Ханифы выносят фетву и действуют в соответствии с тем, что они находят в некоей книге, автор которой приписывает себя к его мазхабу, хотя и не возводит свои фетвы непосредственно к самому Абу-Ханифе». В результате такого подхода безосновательные положения ханафитского мазхаба разрастались просто в астрономических масштабах. Дело доходило до абсурда. Ханафитские улемы провозгласили, что мусульмане должны беспрекословно следовать всем их постановлениям, даже если они не основаны ни на Коране, ни на Сунне, ибо «противоречие фетве улемов определенной местности есть неверие». Более того, они постановили, указывал Курсави, об «обязательности убийства» всякого, кто повинен в таком «грехе». И это были не пустые угрозы. Ханафитские теологи Средней Азии в полном соответствии с этими мракобесными установками, фундаментально противоречащими учению Абу-Ханифы, приговорили самого Курсави к смертной казни, которой ему, по милости Всевышнего, удалось избежать.

Толкуя знаменитый хадис Пророка о спасшейся общине, Курсави указывал, что те, кто отошли от методологии ислама, не могут быть к ней отнесены и неважно, к кому они сами себя при этом причисляют — к ханафитам или шафиитам. «Невозможно определить некую группу, например, ханафитов или шафиитов как спасшихся [в силу лишь одного названия]», — писал он. Учитывая, что спасшейся общиной именовались последователи суннизма (ахль ас-сунна ва аль-джамаа), фактически Курсави выводил ханафитов своего времени за рамки суннитской ортодоксии, т. е. объявлял их сектантами. Факт того, что заблудших ханафитов среди улемов было подавляющее большинство, ничуть не смущал ученого. В данном контексте он приводил слова исламского авторитета аль-Байхаки, который говорил: «Если сообщество ученых (джамаа) испортится, на тебя [ляжет обязанность совершать] то, что совершали прежде. А если ты окажешься в одиночестве, то поистине в это время ты и есть джамаа». «Истина есть то, на чем стояли сподвижники [Пророка] и их преемники, несмотря на многочисленность людей лжи», — подкреплял он также свою позицию словами Абу-Шама.

Курсави в своих оценках был далеко не одинок. Его взгляды разделяли многие татарские мыслители. Достаточно вспомнить Шихабутдина Марджани, который безмерно восхищался Курсави. В своих трудах он называл его «доблестным имамом, превосходившим своим рвением любого льва, оживителем веры, источником шариата, подвижником ислама». И это неслучайно. Сам, будучи крупнейшим исламским ученым-энциклопедистом и историком с мировым именем, Марджани как никто другой понимал, что именно с Курсави в мусульманском мире началось возрождение подлинного ислама, свободного от средневековых наслоений. Шихабутдин хазрат писал: «Был он уникален для своего века и единственен в свою эпоху <...> Поистине был он личностью, какая не услаждала взор времени на протяжении пятисот лет, ни вблизи, ни в отдалении, и не был известен кто-либо, кого можно было бы сопоставить с ним». Марджани считал Курсави обновителем религии, о приходе которого в начале каждого столетия говорил сам Пророк. Нужно ли напоминать, что ханафиты также ополчились и против великого Марджани и даже дважды отстраняли его от преподавания и руководства мечетью, которая ныне носит его имя?

Жаль, что сегодня все это предано у нас забвению. Когда начинаешь говорить о том, что исторически сложившаяся ханафитская школа сильно расходится с тем, чему в действительности учил имам Абу-Ханифа, многие религиозные деятели ислама полагают, что это какая-то новая идея, появившееся только сейчас. Все это лишний раз подчеркивает, что мы лишь много говорим о возрождении наследия татарских богословов, но на самом деле не удосуживаемся изучить, в чем оно состоит с содержательной точки зрения.

ПОГРУЖЕНИЕ В СХОЛАСТИКУ

Другая важная линия водораздела между Абу-Ханифой и его последователями, как уже было сказано выше, пролегала в их разном отношении к схоластической теологии.

Как известно, великий имам Абу-Ханифа до того как посвятить свою жизнь мусульманскому праву, много лет занимался теоретическим богословием — каламом. Он изучил теологические построения различных школ и направлений. Несмотря на свою молодость, на данном поприще начинающий ученый весьма преуспел и, как он вспоминал позднее, «достиг такой степени, что на меня показывали пальцем». Для того чтобы закрепить успех, Абу-Ханифа принимал участие во многих богословских диспутах, проводимых среди авторитетных теологов того времени, выходя из них неизменным победителем. Более 20 раз он с этой целью выезжал в соседнюю от его родного города Куфы Басру, проводя там в дискуссиях иногда год и более, но и здесь ему не было равных. Как отмечают источники, всего Абу-Ханифа оспорил около 22 богословских школ.

Однако по мере погружения в полемический калам Абу-Ханифа все отчетливее осознавал, что тот представлял собой не науку, а софистику, простое умение вести спор и дискуссию, где конечной целью была не истина, а поражение соперника. Вот почему взобравшись на вершину славы и признания, достигнув своего богословского апогея, Абу-Ханифа понял, что занимается совершенно бесполезным делом. Его охватил глубочайший внутренний кризис. «Предшествовавшие нам сподвижники Пророка и их преемники, — сокрушался он спустя годы, — не растрачивались ни на что из того, что знаем мы, хотя были более способны к этому и более знающие в этом и наиболее сведущие об истинах вещей. Они не предавались спорам и дискуссиям и не погружались в оное. Напротив, они воздерживались от этого и как можно крепче запрещали подобное». Абу-Ханифа убедился, что исход данной науки — дурной, и что не зря предающихся богословским дискуссиям именуют пустословами (асхаб аль-ахва). «Когда это из их деяний <...> предстало перед нами, — вспоминал он позднее, — мы оставили споры и дискуссии и не стали более погружаться в калам, ограничившись тем, что уже знаем. Мы вернулись к тому, на чем стояли наши предшественники, оставив для нас свои заповеди».

Именно бесполезность, оторванность от реальной жизни теологии-софистики питали пренебрежение Абу-Ханифы к данной дисциплине. Поэтому, когда по прошествии многих лет его сын попытается повторить былую богословскую славу своего отца, имам категорически запретит ему предаваться подобным занятиям. «Мы знаем, что Вы сами спорили, но воспрещаете нам оное?» — будет возражать негодующий сын. «Да, мы спорили, [но так осторожно], будто бы над головами у нас парили птицы, — отвечал имам, — ибо боялись довести до заблуждения своих оппонентов. Вы же дискутируете, желая довести до ошибки своего собеседника. А кто желает подобное, тот, по сути, желает, чтобы его собеседник стал неверным. А кто желает другому неверия, тот сам станет неверным прежде, чем обратит в неверие своего оппонента».

Однако средневековые ханафиты не вняли этим наставлениям Абу-Ханифы и сделали штудии по схоластическому каламу одним из любимейших своих занятий. Практически у всех выдающихся татарских мыслителей мы находим осуждение этой сомнительной, с их точки зрения, дисциплины. Одним из первых, кто выступил с подобной критикой, был Утыз-Имяни (1752 - 1836), современник Курсави. С горечью он констатировал, что, путешествуя по разным регионам страны, ему воочию приходилось наблюдать, как ханафиты повсеместно погрузились в схоластику калама, предаваясь вопросам, оторванным от реальных потребностей верующих и подлинной духовности. По самым мелочным вопросам калама писались многочисленные книги, проводились публичные дебаты. «Как печально, что этим путем идет большинство людей», — восклицал с сожалением Утыз-Имяни.

Несмотря на всеобщую увлеченность ханафитов каламом, Утыз-Имяни считал, что «изучение этого является бесполезной тратой времени», ибо калам, по его оценке, есть богомерзкое (макрух) занятие. Более того, «калам — это наука, которая разрушает основы религии, приводит к кровопролитию», — утверждал мыслитель. И в подтверждение своих слов он приводил многочисленные цитаты из слов великих ученых прошлого, из которых следовало, что «калам приносит человеку большой вред».

В чем же Утыз-Имяни видел выход? В том, чтобы не нагромождать ханафитскую традицию излишними и ненужными псевдознаниями каламической дисциплины, а вернуться к основе мазхаба — учению самого имама Абу-Ханифы, в том числе и в части догматики. «Для верующего человека достаточного того, что изложил имам Абу-Ханифа в своем [вероучительном] трактате «аль-Фикх аль-акбар», — писал он по этому поводу и продолжал. — Ведь он в своем трактате не упустил ничего необходимого [из догматов веры] <...> И так как он наш учитель, то мы не имеем права добавлять что-либо лишнее в его труды».

Коротко говоря, реальный исторический ханафизм и путь самого имама Абу-Ханифы — это не просто разные, но порой диаметрально противоположные векторы.

ИСТОРИЧЕСКИЙ ШАНС

Про примеры мракобесия средневековых ханафитов можно писать долго. Чего там только ни было: и педофилия, и милитантизм, и обскурантизм, и ксенофобия, и эксклюзивизм — словом, весь «джентльменский» набор средневековой ментальности. Приведу лишь одну цитату из работы ханафита Гиладжуддина ибн Мухиддина ас-Сардави аль-Казани «Стальной клинок против новой методики», которую он посвятил борьбе с джадидизмом. Он писал: «Новометодные медресе учат девочек писать, а это, как известно, вообще противоречит шариату». Другими словами, средневеково-ханафитская версия шариата запрещает обучать девочек письму. И это воспринималось как аксиома. Добавьте сюда, что оспаривание фетвы улемов данной местности есть неверие, о чем речь шла выше, а носитель всякого неверия заслуживает смертной казни, и вы поймете, будь у ханафитов реальная власть, вы все окажетесь вне закона, точно так же, как некогда подобное случилось с Курсави.

В силу известных причин возврат к подлинному исламу, начатый плеядой просвещенных татарских богословов, не был завершен в полной мере и не успел утвердиться в общественном сознании. Наступило время советского режима. Развитие исламского богословия у татар было прервано. Вместе с тем оборотной стороной данного периода истории стало то, что он исполнил роль «санитара леса» для многовековых религиозных анахронизмов прошлого. То, что в своих трудах пытались преодолеть наши богословы, стерло само время. К сожалению, при этом было уничтожено не только мракобесие, а, по сути, вся религиозная традиция татар как таковая. Как говорится, вместе с водой выплеснули и ребенка.

С одной стороны, это плохо. С другой — это означает, что мы начинаем возрождение ислама с чистого листа. И в данном смысле у нас есть великий исторический шанс озарить наш жизненный путь в религии лишь исконным исламом, без каких бы то ни было средневековых наслоений. Многие думают, что сегодня так все и происходит среди богословского сообщества Татарстана. Увы, но нет. Через личину ханафитского мазхаба в сегодняшних реалиях мусульманского богословия активно реконструируется средневековая ментальность прежних веков со всеми ее темными сторонами. Так, если вы почитаете книги современных авторов, которые издает ДУМ РТ, то увидите там призывы распространять ислам среди неверных с помощью оружия и не признавать законы светского государства. А если откроете учебники, написанные в наши дни преподавателями Казанского исламского университета, то обнаружите, что девочек можно выдавать замуж начиная с 7 лет. Другими словами, призрак умершего когда-то прошлого сегодня вновь воскресает в сознании нынешних мусульманских теологов Татарстана, обретая через них плоть и кровь. Однако об этом мы поговорим в следующий раз, если будет на то воля Божья.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции