Тауфик Ибрагим Тауфик Ибрагим: «Если я и критикую, то не для того, чтобы разрушать, а для того, чтобы исправить. Я против нигилизма, стремления разрушить абсолютно все без исключения. Я хочу, чтобы тело выздоровело, а не умерло»

С ОТЦОМ РАЗНОГЛАСИЙ НЕ БЫЛО

— Уважаемый доктор Тауфик! Не могли бы вы для начала рассказать немного о себе: где вы родились, где прошло детство и, вообще, как вы оказались в нашей стране?

— Родился и вырос я в Сирии, в городе Джабля. Там закончил среднюю школу. И после средней школы по линии государства поехал учиться в Россию: тогда у всех отличившихся учеников была такая возможность.

— У тех, кто закончил школу с золотой медалью?

— У нас другая система: считаются баллы. У меня было 214 из 240 возможных. Сейчас некоторые школьники получают в Сирии и, скажем, 300 из 300, но в те времена все было намного сложнее. Мой результат был среди 10 лучших в стране.

— Какое у вас было отношение к религии?

— Отец у меня был очень религиозным человеком. Он был одним из активистов, благодаря которым в нашем квартале появилась мечеть, и долгое время наряду с другими возглавлял в ней пятничные службы, хотя и не был официальным имамом.

Однако к концу средней школы от религии я в принципе отошел. На какой почве? Я жил в городе, где проживают как сунниты, так и шииты. Слышал да и на себе испытал, что сунниты наговаривали на шиитов и что шииты наговаривали на суннитов. Как и для многих других, этого оказалось достаточно. В этом есть определенный урок: когда мусульманские конфессии начинают дискредитировать друг друга, от этого не будет пользы ни одной из сторон, ни исламу в целом.

— С отцом на этой почве не возникало разногласий?

— У меня с отцом были хорошие отношения и конфликтов на почве личных убеждений не возникало. Однако мне не нравились в религии разные вещи, например сказочные рассказы о вездесущих джиннах и тому подобное. Воспринимать все это всерьез было слишком даже для 10-классника. Но мы мало с отцом обсуждали те вещи, которые меня тогда оттолкнули от религии. Да и сейчас они меня отталкивают, как и многих других людей. Только ошибка, наверное, была в том, что не надо сводить религию к ним. Вот в чем была ошибка. Отец, надо отдать ему должное, когда я все эти вещи критиковал, со многим соглашался. Он вообще был против замкнутости.

— А в целом окружение было религиозным?

— По менталитету — да. Но этого не скажешь в отношении соблюдения обрядности. Мы проживали в суннитской части города. Много лет жили в доме, который был рядом с мечетью Султана Ибрахима, знаменитой чуть ли не на весь мусульманский мир. И когда по утрам мы вместе с отцом и младшим братом ходили в эту мечеть, кроме нас и имама, на утренней молитве частенько больше никого не было.

ПЕРВЫЕ ШАГИ В ФИЛОСОФИИ

— Итак, вы закончили школу.

— Приехал в Россию. Учился на мехмате МГУ. Закончил его с отличием. На факультете нам преподавали гуманитарные науки — тогда была такая хорошая практика, вне зависимости от специализации. На втором курсе читали философию. Наш преподаватель очень увлекательно рассказывал о ней. И меня так заинтересовал этот предмет, что я поступил на вечернее отделение философского факультета и стал изучать философию параллельно с математикой.

В 1973 году, когда я закончил университет, вернулся в Сирию. Два года преподавал в родном городе математику. Перед отъездом в Сирию я поступил в заочную аспирантуру философского факультета МГУ. Над диссертацией работал в Сирии и вскоре вернулся в Советский Союз, чтобы довести работу до защиты.

— А какую философию вы изучали?

— Сначала я увлекался Сартром. После школы, когда решались процедурные вопросы и я еще год ждал отъезда в Россию, устроился работать преподавателем. Так вот на первую свою зарплату купил шесть томов Сартра. После экзистенционализма перешел в марксизм. Но что значит марксизм? Социальная справедливость, богатые не должны жить за счет бедных, все люди братья. Это многих привлекало. Тем более на фоне бедноты и постоянных этнических столкновений и религиозных конфликтов. В войны они, конечно, у нас не выливались, как сейчас, хотя, как показали позднейшие события, почва для них была подготовлена. Все это, помноженное на примитивное понимание религии, немало людей отталкивало от ислама.

Конечно, я тогда увлекался марксизмом, хотя коммунистом не был. Позже я написал несколько работ по марксизму. Они были посвящены в основном критике догматического понимания марксизма. Тогда я смог понять важную идею, которая мне пригодилась позже: основателя учения от того, во что оно превращается потом, отделяет огромная дистанция.

. В книге «Священная история согласно Корану» впервые на русском языке представлена всеохватывающая история мира в том виде в каком она изложена в мусульманских священных текстах, Коране и Сунне, а также прочих авторитетных трудах

СУДЬБОНОСНАЯ ВСТРЕЧА

— А как вы начали заниматься исламской философией?

— Как математик я вначале хотел писать диссертацию по естествознанию, по философии науки в исламе. Однако мой руководитель профессор Соколов хоть и был специалистом по средневековой философии, но не был арабистом и исламоведом. И в конце второго года аспирантуры мне порекомендовали обратиться в качестве консультанта к профессору Артуру Сагадееву, что я и сделал.

— И как вы работали под его руководством?

— Сейчас я понимаю, что для меня это была великая благодать Божья. Мы с ним подружились. И наверное, самое хорошее, что я получил на этом поприще, было от него. Он направлял меня, подсказывал. Причем делал это очень тактично, я бы даже сказал, бережно. Тратил очень много своего времени на меня.

Поскольку у меня было физико-математическое образование, то он меня и сориентировал заняться атомистикой в мусульманской культуре, а точнее, в каламе, особенно у ашаритов. На атомизме, как считалось, построена не только система калама, но и все мусульманское мировоззрение в целом, о чем писали известный французский исламовед Массиньон и другие исследователи. Выдвигались всякие концепции по этому поводу: что семитская ментальность атомарна, дискретна, она видит части, а целого не видит. В общем, в этой теме просматривались далеко идущие обобщения культурологического характера. Я охотно согласился на такую тему и в результате защитил диссертацию по атомистике калама.

Чуть позже я проходил стажировку — своего рода докторантуру — в той же Москве, но в Институте философии АН.

— Можете поподробнее рассказать о своем учителе?

— Профессор Сагадеев — этнический татарин. Он был крупнейшим признанным арабистом-исламоведом в Советском Союзе. Прекрасно владел арабским языком. В основном он занимался классической арабо-мусульманской философией, и его работы в этой области долгое время будут сохранять свою значимость. Он был очень образованным в общегуманитарном плане и не только. Удивительно, как много он знал в области естествознания и техники. Имел блестящее знание не только о мусульманской философии, но и об античной и западной вообще, восточной (в смысле индийской и китайской) и африканской. В Советском Союзе именно он заложил основы такой дисциплины, как философская компаративистика. Он был, конечно, советским, светским человеком. Но в конце жизни он даже совершил хадж, точнее, умру, причем вместе с профессором Анасом Халидовым (крупнейший арабист Советского Союза — прим ред.).

— Артур Сагадеев стал религиозным человеком?

— Религиозным в каком смысле? Не надо сводить религиозность лишь к соблюдению определенных обрядов. И потом учтите, что в конце жизни человек на многие вещи смотрит иначе. Но он всегда был патриотом мусульманской культуры. Хотелось бы здесь обратить внимание на такой факт: профессор Сагадеев много писал про свободомыслие в исламе. Тогда ожидалось, что через эту тему религия будет критиковаться. Однако на деле выходило по-другому. На одном из обсуждений его статьи по данной теме один из оппонентов прямо ему сказал: «Наша задача — критика религии, а вы объективно делаете ей рекламу! Если в исламе было такое свободомыслие, то о каком религиозном мракобесии тогда можно вести речь?!»

И он нисколько не лицемерил, не подыгрывал исламу. Действительно, тем свободомыслием, той открытостью мусульманского общества, о которых писал профессор Сагадеев, можно гордиться. Такого не было в других культурах. Это наша гордость. Наше великое достояние.

. Научная биография о пророке Мухаммаде по фундаментальности не имеет аналогов в мире

— Но сейчас многие совершенно иначе воспринимают исламский мир...

— Естественно. Тогда мы представили миру самую передовую цивилизацию, притом не только в материальной сфере, но и в духовной, особенно в научно-философской области. А чем мы можем особенно гордиться в наше время?!

Надо учесть и следующий очень важный факт. Многие вещи, которые в ту эпоху были передовыми, в наше время выглядят иначе. Возьмите, например, джизью (подушная подать с иноверцев — прим. ред.). Конечно, сегодня надо освободиться от этого. Но это величайшее достижение мусульманской культуры и цивилизации. Тогда, в тех условиях Средневековья и традиционного общества, разрешать людям других религий за мизерную плату свободно исповедовать свою веру — это величайшее достижение. Не надо об этом никогда забывать. Другое дело, что подобное было прогрессивно по меркам того времени. Сейчас это анахронизм.

Нам, мусульманам, не всегда хватает такого исторического взгляда на вещи. В рамках той системы координат, которая была в прошлом, что-то могло быть великим, но сейчас оно совершенно не годится. Пифагор, Гален, Ибн-Сина — все они были светилами. Но для современной медицины Гален и Ибн-Сина — мракобесы. Вы можете себе представить, чтобы сейчас где-то лечили по рецептам Галена или Ибн-Сины? Хотя у них и есть рациональные вещи. Надо всегда смотреть на такие явления в контексте их времени, с учетом того развития. Да, это были великие люди, и мы высоко ценим их наследие и бережно храним память о них. Но это история.

— Насколько профессор Сагадеев изменил ваше понимание исламской культуры?

— Через профессора Сагадеева я стал знакомиться с иным, интеллектуальным видением ислама. Отчасти и через мусульманских философов, которыми он занимался. Он же был специалистом по фальсафе: Фараби, Ибн-Сине, Ибн-Рушду.

И вот однажды он мне говорит: «Ты татарских мыслителей не знаешь. Поехали в Казань. Будешь их изучать!» До переезда в Москву он работал в Казани. У него здесь были связи. Он знал, что и где лежит. И мы с ним ездили в Казань в конце 70-х — начале 80-х. Ездили и читали. То, что было на арабском, например труды Марджани, естественно, я читал сам. Других, кто писал на татарском, мы читали вместе. Помню, как мы штудировали вместе с ним работы Фахретдина про мыслителей ислама: Ибн-Араби, Ибн-Рушда и других. Он мне переводил те фрагменты, что были на татарском, а арабские отрывки я осваивал самостоятельно.

И тогда я понял элементарную вещь: почему я должен судить об исламе по тому примитивному пониманию, которое меня окружало в детстве? Есть же и иное понимание! Так, благодаря нему и татарским мыслителям я вернулся в лоно ислама. Вот почему я всегда с благодарностью говорю о татарской мысли. Именно благодаря ей я осознал: тот ислам, от которого я отдалился, — это на самом деле не настоящий, не подлинный ислам, который есть в Коране и аутентичной Сунне Пророка.

И под руководством профессора Сагадеева я написал и защитил докторскую по каламу.

. «Татарская теология XIX — начала XX веков стояла на самых передовых позициях в мусульманском мире. И это факт. И до сих пор эта мысль сохраняет свое значение»

— Это был какой год? Сколько вам было тогда?

— В 1984-м. Мне было 37 лет. Наверное, было определенная снисходительность к тому, что я иностранец, но получилось, что я оказался самим молодым доктором по истории философии.

— Получается, встреча с Артуром Сагадеевым изменила ваше мировоззрение?

— Конечно! Хотя мое возвращение к подлинному исламу происходило отчасти через профессора Сагадеева, но больше всего через татарских мыслителей. И я до сих пор считаю, а потому не устаю повторять: татарская теология XIX — начала XX веков стояла на самых передовых позициях в мусульманском мире. И это факт. И до сих пор эта мысль сохраняет свое значение. Мы ненамного продвинулись вперед по сравнению с тем, что было в ней. Она абсолютно актуальна и сегодня. Поэтому наша святая обязанность — возродить эту традицию, а для начала хотя бы освоить ее. Наш священный долг — довести ее и до других. К сожалению, мало кто в мусульманском мире знает про эту блестящую страницу мусульманской культуры.

— А почему?

— Конечно же, отчасти потому, что многие произведения писались только на татарском. Тут мы имеем дело со своеобразной диалектикой жизни. Как говорят: не бывает худа без добра, но, наверное, и добра не бывает без худа. В чем-то мы выигрываем, в чем-то проигрываем. Не зря говорят, что любой прогресс всегда сопряжен с регрессом. Почему? Потому что прогресс — это лишь одна реализованная потенция из множества альтернатив, но тем самым закрывается путь для других альтернатив. Так же и в этом случае. Стремясь сохранить татарскую нацию, они были патриотами и писали на татарском языке. Это положительная сторона. Но отрицательной стороной стало то, что они оказались обособленными от остального исламского мира.

Поэтому важно довести до мира их наследие. Я часто говорю своим татарским коллегам: вы же только и говорите о Марджани, его именем называете институты и школы, празднуете юбилейные даты и так далее, а его работы, в том числе «Мукаддима», которая была написана на арабском языке, до сих пор не можете выложить в интернет, в электронном виде. То же самое относится и к работам Мусы Бигиева. Но сейчас, слава Богу, начались подвижки в этом направлении.

Под руководством профессора Сагадеева Тауфик Ибрагим написал и защитил докторскую по каламу

В РОССИИ ЖИТЬ НЕ ПЛАНИРОВАЛ

— Как строилась ваша научная жизнь после защиты?

— В течение многих лет я занимался переводами на арабский язык, прежде всего философскими. На арабском языке написал несколько работ по истории философии, составлял несколько словарей по философии и другим общественным наукам. Эти работы выдержали несколько изданий и до сих пор переиздаются в арабском мире.

Но в основном это были не собственно исламоведческие работы. Хотя некоторые из них и были посвящены теоретико-методологическим вопросам изучения классической арабо-мусульманской культуры. Прежде всего это была полемика с упрощенным, как я считаю, применением марксистской методологии, особенно при изучении нашего культурного наследия, особенно теолого-философской мысли в исламе.

Некоторые работы требовали особых усилий. Например, на статью «О социальном измерении философских учений» я потратил целых два года. Почему так долго? Мне пришлось поднять очень много источников, чтобы преодолеть доминирующую тогда догму о том, что материализм — это всегда прогрессивно, а идеализм — это регрессивно. Был стереотип, что Европа освободилась от средневековщины именно благодаря просвещению, французскому материализму, Вольтеру, Декарту и так далее. В действительности же дело обстояло чуть ли не с точностью до наоборот. Как показали сами Маркс и Энгельс, материализм подчас был реакционным, в то время как прогресс преимущественно продвигали именно религиозные реформаторы.

Отсюда делается вывод: негативные стороны традиции можно преодолеть только с помощью самой традиции. Только так. Причем это справедливо и актуально в отношении и других культурных ситуаций, в том числе и для исламского мира. Здесь примечателен следующий факт. Когда французский философ и историк религии Эрнест Ренан написал, что религия мешает прогрессу, то Джамаладдин аль-Афгани ответил ему, что ту религиозность, которая мешает прогрессу, можно победить только мечом самой религии.

. «Когда рухнул Советский Союз, из арабских стран ко мне стали поступать просьбы, чтобы я высказал свое мнение, ведь там меня знали как критика марксизма. Но я отвечал, что критиковал лишь с одной целью — чтобы преодолеть догматизм. А сейчас кому это будет на пользу? Это даст лишь дополнительный аргумент мракобесам»

— А исламской темой вы занимались в советский период?

— Обе мои диссертации — и кандидатская, и докторская — посвящены исламской теологии. Но надо иметь в виду тот факт, что в Советском Союзе иностранцу публиковаться было крайне проблематично, особенно на тему ислама. Отчасти именно потому некоторые мои работы тех времен выходили в соавторстве с моим учителем и старшим другом Артуром Сагдеевым. Это, в частности, статьи по теологии и философии в известном энциклопедическом словаре «Ислам» и книга «Классическая исламская философия», которая была переведена на английский, арабский и другие языки.

Труд «Коранический гуманизм» произвел среди мусульман эффект взорвавшейся бомбы, став главным событием в мире исламского реформаторства за последние годы

— Почему гражданство тогда не получили?

— Во-первых, не так уж просто было получить гражданство. Во-вторых, я тогда все время думал, что вернусь в Сирию. Меня относительно хорошо знали в арабском мире. Я был одним из учредителей арабского философского общества. Не загадывал остаться здесь на всю жизнь. Только в середине 90-х подал документы на получение российского гражданства.

— Когда уже не было Советского Союза?

— Мое решение получить гражданство и обосноваться здесь никак не связано со сменой режима. Кстати, когда рухнул Советский Союз, из арабских стран ко мне стали поступать просьбы, чтобы я высказал свое мнение, ведь там меня знали как критика марксизма, точнее, его вульгарного понимания. Но я отвечал, что критиковал лишь с одной целью — чтобы преодолеть догматизм. А сейчас кому это будет на пользу? Это даст лишь дополнительный аргумент мракобесам. И я сказал себе, что больше к арабскому читателю не обращусь. С тех пор практически ни одной работы по-арабски я так и не написал. Сегодня я занимаю ту же позицию и по отношению к религиозной косности. Если я и критикую, то не для того, чтобы разрушать, а для того, чтобы исправить. Критика должна помогать улучшению. Я против нигилизма, стремления разрушить абсолютно все без исключения. Я хочу, чтобы тело выздоровело, а не умерло. Всегда надо работать только на конструктив.

Окончание следует.

Беседовал Рустам Батыр