Чулпан Хаматова Чулпан Хаматова: «Гражданская активность — это когда тебе не все равно. Мне было не все равно. Я просто не понимаю, как может быть по-другому» Фото: ©Сергей Пятаков, РИА «Новости»

«ЭТО ПЕРЕШЛО КАКИЕ-ТО ГРАНИЦЫ, ЭТО УЖЕ ВТОРЖЕНИЕ В ТЕ ПРОСТРАНСТВА, КОТОРЫЕ ТЫ ГОТОВ ЗАЩИЩАТЬ ДО КОНЦА»

Жанна Немцова: 23 мая вы приехали к «Гоголь-центру», где проходили обыски, и зачитали письмо-обращение деятелей культуры в поддержку Кирилла Серебренникова. Почему вы именно в этот момент решили, что важно это сделать?

Чулпан Хаматова: Кирилл — мой друг, и я в нем уверена так же, как в самой себе. И мне важно было, чтобы он чувствовал мою поддержку, важно было высказаться по этому поводу. Я была в Москве, и просто никакого другого варианта быть не могло.

— Считаете ли вы ту форму, в которой вы поддержали Кирилла Серебренникова, проявлением гражданской активности?

— Я, честно говоря, не очень понимаю, что значат эти высокопарные слова. Наверное, гражданская активность — это когда тебе не все равно. Мне было не все равно. Я просто не понимаю, как может быть по-другому.

— Но вы ведь и раньше участвовали в акциях протеста?

— Это, конечно, протест, но я бы не хотела рассуждать в таких категориях. Это не единственный случай, безусловно. Например, в случае с Pussy Riot мера наказания несоразмерна была содеянным поступкам. Тогда я была абсолютно уверена в этом контексте: так наказывать за такой поступок было нельзя. В данном случае я точно знала, что Кирилл не вор, что он порядочный человек, уникальный художник, и здесь я была уверена в правильности своих действий, наверное, еще больше.

— Вы стараетесь минимизировать свое участие в политической деятельности. Сейчас публичные люди в России могут полностью отмежеваться от гражданской активности?

— Нет, конечно.

— Почему?

— Потому что, наверное, это перешло какие-то границы, это уже вторжение в те пространства, которые ты готов защищать до конца, и в чем ты уверен. Я страшно не люблю какого-то пустословия, рассуждений на тему. Очень боюсь давать оценки и практически никогда этого не делаю, но когда происходит то, что было 23 мая, то воспринимается это как политическое высказывание по форме. Я не буду говорить, было ли это политикой или нет.

— Вы как актриса чувствуете наступление государства на искусство?

— Честно говоря, ни разу во время подготовки какого-либо спектакля никакого наступления или давления я не чувствовала. Что касается «Гоголь-центра», я не знаю, что за этим стоит. Я просто не буду болтать на эту тему, потому что я не понимаю. Я знаю, что форма и все события вокруг этого устрашающе театральны. Это, конечно, идет вразрез со здравым смыслом. То, что есть некая установка на псевдопатриотизм, безусловно. Дальше от каждого конкретного художника зависит, принимает ли он это, соглашается ли с этим. Может, кто-то это делает абсолютно искренне, кто-то сомневается. Но вторжение непосредственно в творческий процесс будет катастрофой.


— Чулпан, а обращение, которое вы зачитали, поможет Кириллу Серебрянникову и его команде?

— Я надеюсь, что поможет. Но, безусловно, Кириллу это важно, как важно было бы и мне, например, если бы я оказалась в такой ситуации. И я очень надеюсь, что к нам прислушаются.

— Вы не являетесь автором этого обращения, но в интернете бурно обсуждают одну фразу из него: «что следствие должно вестись без излишней жестокости в отношении тех лиц, которых оно затронуло». Считаете ли вы, что эта фраза лишняя?

— Это удивительно, как все это вылилось в совершенно яростный и бессмысленный спор. Нужно было действовать очень конкретно и внятно, потому что все мои прошлые надежды на то, что журналисты у нас компетентные, не оправдались. Это все была какая-то абсолютная бесполезность. Поэтому это все должно было быть внятно артикулировано, нацелено на помощь Кириллу, всей команде, театру и людям, которые в тот момент находились в театре. Имелось в виду: без ненужной жестокости. Но прицепились к этой фразе. Ну и бог с ними! Да, нам не хватило, может быть, какого-то хладнокровия, спокойствия в этой суматохе. Поэтому это очень смешно и трогательно, но и показательно.

— Правильно ли я понимаю, что вы обижены на журналистов независимых российских изданий?

— Я совершенно не обижена. Меня, скорее, очень печалит неумение и нежелание проанализировать ситуацию.

«ТОГДА МЫ ТОЖЕ ВСТАНЕМ И ПОПРОСИМ СЕБЯ НАЗВАТЬ «ИНОСТРАННЫМИ АГЕНТАМИ»

— У фонда «Подари жизнь» есть два партнерских фонда: британский Gift of Life и американский Podari.Life. Из этого я делаю вывод, что фонд «Подари жизнь» получает деньги не только внутри России. Почему фонд «Подари жизнь» не был признан в России «иностранным агентом»?

— Ну, во-первых, прошлой весной должны были принять законопроект в той форме, который уже не давал в принципе никому никаких шансов не стать «иностранным агентом». Были приложены совместные усилия благотворительных общественных организаций и властей, чтобы объяснить, к чему это может в итоге привести. И на каком-то этапе все замерло. Если наши партнерские фонды, которые, как и мы, помогают детям, взрослым, больным, будут объявлены «иностранными агентами», тогда мы тоже встанем и попросим себя назвать «иностранными агентами». Здесь очень важна наша коалиция. У нас нет никаких специальных преференций. Фонд Gift of Life — это отдельная организация, которая зарегистрирована в Англии, собирает деньги там на своей счет, закупает лекарства, которые привозятся в Москву. Фонд Podari.Life — это отдельная организация в Америке, там собираются деньги, и за счет этих денег оплачиваются поездки врачей на обучение и поездки американских врачей сюда для консультаций и обучения наших врачей.


— Чулпан, есть ли у фонда «Подари жизнь» иностранное финансирование?

— Любой житель Украины, Узбекистана, Таджикистана может перевести деньги, я так думаю. Честно говоря, наверное, нам нужно остановиться, потому что мы прошли этот рубеж опасный в прошлом году. Думаю, что да, конечно, поступают деньги, наверняка.

— В прошлом году иностранными агентами были признаны те НКО, которые занимаются профилактикой ВИЧ. Как вы к этому относитесь?

— Плохо. Как я могу к этому относиться? Ужасно. Я не знаю деталей, отношусь я к этому плохо.

— Это связано с тем, что они получают иностранное финансирование, но при этом почему-то власти посчитали, что они занимаются политической деятельностью.

— Жанна, я не могу вот так поверхностно сейчас ответить на ваш вопрос. Но, конечно, наверное, нам нужно вместе решать все эти проблемы. Я, честно говоря, даже не слышала. Мне стыдно, я должна это признать, но я не в курсе.

— А есть ли какие-то проблемы у вашего фонда, связанные с закупкой иностранных лекарств?

— Проблема в том, что мы должны собирать намного больше денег. Именно поэтому появился фонд Gift of life в Лондоне, и сейчас, конечно, на него приходится большая нагрузка. Наши врачи настолько милосердны и уникальны, что они не будут ставить эксперименты на детях, применяя лекарства, в которых не уверены. Поэтому, если вместо какого-то импортного лекарства предлагается российский аналог, а врачи в нем не уверены, они обращаются в фонд, и фонд покупает импортное лекарство, в котором уверены врачи.

— 29 мая президент России объявил о «десятилетии детства»...

— Я не успеваю за новостями.

— Это не такая сногсшибательная новость, которую нужно непременно знать?

— Смысл какой?

— Пока что правительству поручено наполнить смыслом это решение. Но в России, к сожалению, действует закон, который запрещает американцам усыновлять российских детей (так называемый "закон Димы Яковлева — прим. ред.). Каково ваше отношение к этому закону?

— Крайне отрицательное, и я уже высказывала это свое мнение везде.

— А у вас есть возможность убедить власти в необходимости отмены закона?

— Нет, я пробовала.

— А почему?

— Потому что это — большая политика. И в большой политике как-то так получается, что человек им вообще не очень интересен, видимо. Я предполагаю.

«ПРЕДЛОЖЕНИЕ НАВАЛЬНОГО РАССМОТРЕЛА БЫ, ДА. НО ЕСЛИ БЫ БЫЛ КАКОЙ-ТО ПОДРОБНЫЙ РАЗГОВОР И ОБЪЯСНЕНИЕ, ПОЧЕМУ Я ДОЛЖНА ЭТО СДЕЛАТЬ»

— Вас уже неоднократно спрашивали об участии в рекламном ролике в поддержку прзидента Путина в 2012 году. Вы говорили, что вас об этом просили. А были ли в вашей жизни просьбы со стороны властей, которые вы отклоняли?

— Конечно.

— Что это были за просьбы?

— Раз уж мы возвращаемся к этому ролику, мне кажется, главная проблема в нашей стране в том, что когда начинается вот этот «девятый вал», то теряются из виду крайне важные вещи. Это некий рубеж, который перешли наши детские врачи-онкологи, когда они вышли на международный уровень. И появление этой больницы, которая не произвела никакого впечатления, например, на Ксению Собчак, для меня — огромная веха в истории моей страны, потому что это — спасенные жизни.


— И все же, были ли просьбы со стороны властей, которые вы отклоняли?

— Они были, я сейчас, если честно, не могу вспомнить... участие в каких-то мероприятиях, в которых я не вижу смысла.

— Вас просили подписать письмо в поддержку действий президента Путина в Крыму, которое было в свое время подписано многими деятелями культуры.

— Да.

— Почему вы отказали?

— Потому что я не понимаю в этом вообще ничего. Я не понимаю, кто прав, кто виноват. То есть, я предполагаю, что виноваты одни, но тут же появляются аргументы, что нет. Я не могу подписывать то, в чем я не компетентна.

— Если бы к вам обратился Алексей Навальный с просьбой записать ролик в его поддержку, вы бы рассмотрели его предложение?

— Рассмотрела бы, да. Но если бы был какой-то подробный разговор и объяснение, почему я должна это сделать. И мое понимание, почему я должна это сделать. Но какой был бы мой ответ? Я сейчас сказать не могу. Потому что я сама его не знаю.

— В интервью Наталье Синдеевой (телеканал «Дождь») в марте 2015 года вы обсуждали, что критикующие власть люди часто не понимают, что есть «пределы компромисса». Где для вас на текущий момент проходит та грань, когда компромисс уже не возможен? Речь идет о компромиссе с властями.

— Грань — это моя совесть. Если я понимаю, что я не могу разобраться со своей совестью в этот момент, то все: компромисс уже не возможен.

— Вы какое-то время жили и работали в Германии, но потом уехали. Почему вы приняли такое решение?

— В Москве было намного интереснее с творческой точки зрения. Мое пребывание в Германии было формой творческой несвободы. Все было в какой-то степени интересно, но в Москве тогда появился Серебренников и другие очень интересные режиссеры и драматурги. Было интереснее и свободнее.

— А сейчас это ощущение свободы сохраняется?

— Что касается театра, то да. Я, конечно, счастливый человек. Что касается кинематографа, то нет. Но это, наверное, просто касается меня. У нас есть прекрасные режиссеры. Просто им не очень интересно, видимо, снимать одних актеров, а интересно — других. Но я вообще не очень понимаю кино, я больше театральная актриса. Те предложения, которые есть в театре, это, конечно, не так все свежо и остро, как было 10 — 14 лет назад. Но пока театр — это территория свободного высказывания.

— Какие главные мифы в отношении вас существуют в обществе?

— Расскажите!

— Я вам расскажу после вашего ответа...

— Предполагаю, есть мифы, что я обласкана властью и могу открыть любой кабинет. Наверное, есть миф, что я прикрываюсь больными детьми. Это моя любимая претензия ко мне. Не знаю, Жанна, мне неинтересно рассуждать на эту тему Я сама себе никогда не задавала этот вопрос...

— Главный миф в отношении вас — то, что вы были доверенным лицом Владимира Путина в 2012 году...

— Да. Это миф.


Источник: dw.com