Первый оркестр, 1937 год Из архива Игоря Зисера

ФИЛАРМОНИЯ, «ШАНХАЙЦЫ» И КНИГА РЕКОРДОВ ГИННЕССА

Среди достижений Татгосфилармонии – создание Государственного симфонического оркестра РТ (ровно через неделю, 28 августа 1937 года, после учреждения самой филармонии ее первый директор Л. Галеев подписал приказ №4 по вверенной ему организации о создании под ее эгидой симфонического оркестра – прим. ред.); концертная и просветительская деятельность в мирное и военное время (многие артисты филармонии во время Великой Отечественной были призваны в действующую армию, оставшиеся дали 1700 шефских концертов в госпиталях и воинских частях на территории республики, 60 артистов в составе 17 фронтовых бригад выступали с концертными программами на фронте – прим. ред.). Благодаря филармонии Казань стала одной из ведущих эстрадных площадок страны. В 1967 году сюда приезжали Мирей Матье и Поль Мориа, дав кроме столицы Татарии концерты лишь в Москве и Ленинграде; усилиями филармонии Казань баловали своими посещениями продвинутые исполнители из таких соцстран, как Югославия, Польша, Венгрия, ГДР – «Скальды», Джордже Марьянович, «Сине-черные», «Йохем Брауэр-секстет» и другие. К нам приезжали и отечественные звезды первой величины: Булат Окуджава, Алла Пугачева, Александр Градский, Михаил Жванецкий… А Владимир Высоцкий работал в нашем городе почти неделю, выходя на сцену по два-три раза в день. Такого в его концертной биографии больше не было…

Особым пунктом в перечне заслуг филармонии значится защита и патронат в эпоху гонений, а затем и вполне официальный прием под крыло такого известного джазового коллектива, как оркестр Олега Лундстрема. О том, как в ноябре 1947 года в Казань из Шанхая на волне патриотизма после победоносного окончания Великой Отечественной войны приехали 19 русских музыкантов с семьями, как их встретила Родина и как в дальнейшем сложилась судьба коллектива и некоторых его участников, «БИЗНЕС Online» уже рассказывал в публикации к 100-летию Лундстрема. 

Олег Лундстрем Фото из архива Игоря Зисера

Об этом немало сказано и в книге «Татарская государственная филармония им. Габдуллы Тукая. 1937 - 2007», которую написал один из наиболее авторитетных и компетентных музыкальных летописцев республики Георгий Кантор (Кантор Георгий Михайлович (1930 - 2013) – музыковед, педагог, основатель и заведующий кафедрой истории музыки Казанской консерватории; заслуженный деятель искусств РФ и РТ, член союза композиторов России, профессор – прим. ред.). Благодаря Татарской филармонии этот уникальный оркестр не только выжил, а буквально в течение нескольких лет получил всесоюзную известность, по оценке того же Кантора, «не имел себе равных в России» и даже вошел в книгу рекордов Гиннесса как самый долгоиграющий биг-бенд в мире…

Оркестранты Алексей Котяков, Олег Лундстрем, Александр Гравис, Игорь Лундстрем, Илья Уманец. 1935 год, Шанхай

О ВРЕДЕ «МУЗЫКИ ДЛЯ ТОЛСТЫХ»

Но сначала музыкантам в Казани чудовищно не повезло. Оркестр Лундстрема поначалу хотели сделать джазовым оркестром Татарской филармонии. Но буквально через четыре месяца после его приезда в Союз, в феврале 1948 года, выходит постановление Политбюро ВКП(б) «Об опере Вано Мурадели «Великая дружба», которое осуждало формализм в музыкальном искусстве и потакание Западу. Не забыли в нем и про «музыку толстых» (такое определение джазу дал писатель Максим Горький, когда услышал его во время посещения Америки по поручению Владимира Ленина в 1906 году – прим. ред.). После этого постановления джаз на несколько лет, вплоть до смерти Иосифа Сталина в 1953 году, в Советском Союзе был неофициально запрещен. Стало понятным, что после такого драконовского документа с джазом ничего не выйдет. Но в эти годы огромную поддержку «шанхайцам» оказал художественный руководитель филармонии композитор Александр Ключарев, который по возможности помогал с трудоустройством, давал им шанс все-таки время от времени выступать, настойчиво советовал поступить в Казанскую консерваторию. Его совету последовали 13 музыкантов, в том числе и сам Лундстрем.

Оркестр Олега Лундстрема в Шанхае,1945 год

«Конечно, они понимали, что страна после войны и жизнь тяжелая, – рассказывает в одном из интервью Наталья Брыксина, президент фонда поддержки культуры и искусств Лундстрема. – Ко всем бытовым трудностям они относились достаточно легко – об этом рассказывал Олег Леонидович Лундстрем. Первое время часто работали в ресторанах, на танцах, где их и увидел впервые знаменитый писатель Василий Аксенов, который в своих многочисленных произведениях упоминал оркестр Лундстрема, постоянно вспоминал и до последнего времени был его поклонником. Со его слов, «по сравнению со всем окружением, которое было, – бедность, нищета, разруха – появились шикарные музыканты в белых плащах, роскошно одетые, сразу было видно,что это иностранцы. На них ходили смотреть, они пользовались большим успехом.

Оркестр удалось восстановить не сразу. Для этого потребовалось много усилий, видимо, руководство первое время относилось как-то с недоверием к началу деятельности коллектива, поэтому музыканты работали в различных симфонических оркестрах. Олег Леонидович Лундстрем работал скрипачом в Татарском симфоническом оркестре».

«В 1955 году оркестр Лундстрема с огромным успехом дал первые 10 концертов в залах и театрах Казани. Узнали об оркестре в Гастрольбюро СССР. Пришел приказ: «Полгода работать в Татгосфилармонии, полгода – в Союзном Гастрольбюро!» Тогдашний министр культуры Закиров запретил подобную «вольность», не отпускал оркестр в поездки. Последовал новый, грозный приказ министра культуры России Зуевой: «Созданный в Казани эстрадный оркестр под руководством Лундстрема передать в Госконцерт». Все уехали в 1956 году, но спустя некоторое время несколько музыкантов вернулись в Казань, где у них были семьи, друзья», – так пишет Кантор о «проделанной работе» в книге «Татарская государственная филармония им. Габдуллы Тукая. 1937 - 2007».

АКСЕНОВ И «ШАНХАЙЦЫ»

Нумерология – штука хитрая. Мистическая связь чисел с судьбой людей и их сознанием; хитросплетения, взаимосвязь, взаимное влияние друг на друга считаются предметом ненаучным, граничащим с суеверием, но все же… Днем раньше 80-летнего юбилея филармонии, 20 августа текущего 2017 года, исполнилось 85 лет со дня рождения другой знаковой фигуры из жизни нашего мегаполиса в ХХ веке – писателя Василия Аксенова. Магия чисел в нашем случае достаточно проста: и писатель, и люди филармонии неровно дышали к оркестру Лундстрема.

Сказать про Аксенова, что он был большим поклонником джаза, значит не сказать ничего. Вот высказывание знаменитого отечественного джазового музыканта, хорошего друга писателя Алексея Козлова: «Для меня Василий Аксенов всегда был своим, то есть джазменом. Не в узко музыкальном смысле, а в общечеловеческом. Он обладал даром импровизации, потрясающим чувством драйва, был абсолютно независимым и свободным от догм и властей, не мог делать как все, то есть быть частью толпы. И терпеть не мог приспособленцев». Это цитата из неопубликованного пока необычного литературного материала – сценария литературно-музыкальной композиции «Аксенов и «шанхайцы», который его автор – известный казанский исследователь и знаток джаза Игорь Зисер – любезно предоставил «БИЗНЕС Online». Некоторые выдержки из него мы и предлагаем вашему вниманию.

«При всей неоднозначности оценки Василия Аксенова как русского писателя (каких только эпитетов не найти в интернете), без сомнения Аксенов: а) один из самых известных во всем мире русский писатель поколения «шестидесятников»; и б) наш самый «джазовый» литератор во всех смыслах…

Что для меня важно, Аксенов вырос в Казани и был не только свидетелем явления «шанхайцев» в нашем городе, но и был довольно близко знаком с ними. След юношеских джазовых впечатлений сохранился в его творчестве до самых последних дней, когда он работал над романом о своем казанском детстве 40-х годов «Ленд-Лизовские». В начале 50-х Аксенов общался с музыкантами из лунстремовского оркестра, которые играли в казанских ресторанах, но с самим Олегом Леонидовичем, которому в это время уже претило играть в подобных заведениях, вряд ли встречался.

ДВА МЭТРА: ПРОСТАК И ГЕНИЙ В МИРЕ ДЖАЗА

Лундстрем и Аксенов впервые встретились и познакомились лично в 1967 году, когда молодой «продвинутый» писатель был командирован от журнала «Юность» на джазовый фестиваль «Таллин-67». Для нашего джазового сообщества – знаковое событие, о котором тогда говорили все: впервые «обнаглевшие» и удаленные от Москвы эстонские джазовые функционеры пригласили на фестиваль не только подозрительного поляка Збигнева Намысловского, но и живых врагов-американцев, квартет Чарльза Ллойда с Кейтом Джарретом и Джеком ДеЖонеттом…В редакции, конечно, знали об отношении Аксенова к джазу, поручили написать очерк. В результате – «Простак в мире джаза», один из ярких примеров джазовой журналистики, на мой взгляд, пока недостижимый для собратьев по перу… Но об этом позже, история взаимоотношений Аксенова с лундстремовцами началась за 20 лет до этой знаменательной встречи.

Конечно, Василий знал о приезде в город «шанхайцев», как их тогда звали в Казани. В конце 1947 года, он, сын репрессированных родителей, учился в восьмом классе школы №19 имени Белинского… К этому моменту семя джаза уже упало на благодатную почву. Американские трофейные фильмы были источником первых юношеских музыкальных впечатлений: «Эпоха трофейных фильмов! Даже у тебя, козявка, есть возможность пересечь все границы. Запах свежайших пирожных «наполеон» и компота из сухофруктов. Все это приготовлено услужливыми частниками (скоро их время закончится). Нетерпение в каждом жесте счастливчиков, которым достались билеты. Отстояв в очередях, мы входили победителями то в «Пионер», то в «Спартак», где… на нас обрушивалась «Чаттануга Чу-Чу». Эй, машинист, поддай-ка жару, поехали, поехали, поехали! Вверх, вверх, вверх! В горы! Элегантный, невозмутимый, гениальный Гленн Миллер посверкивал стеклышками очков, и мы замирали от предвкушения чудес. Всем нам просто не верилось, что джаз может так переворачивать душу…(В.Аксенов. «Вольтерянцы и вольтерьянки»)».

«Я смотрел «Путешествие будет опасным» не менее 10 раз, «Судьбу солдата в Америке» не менее 15 раз. Было время, когда мы со сверстниками объяснялись в основном цитатами из таких фильмов. Так или иначе, для нас это было окно во внешний мир из сталинской вонючей берлоги.

Кто-то первым записал песенку «Грустный бэби» на рентгеновскую пленку, и с тех пор среди теней ребер и альвеол уже поселилось откровение о том, что «Every cloud must have a silver lining». Приходи ко мне, мой грустный бэби! О любви, фантазии и хлебе… (пардон, это уже несколько позднее – 1955, и не из той оперы) будем говорить мы спозаранку – есть у тучи светлая изнанка…(В. Аксенов «В поисках грустного бэби»)».

«СТАРЫЕ ЛЮДИ ИХ ПЛОХО СЛУШАЛИ, ТАТАРСКИЕ ПАРТИЙЦЫ ВООБЩЕ НЕ ПОНИМАЛИ»

Относительно появления «шанхайцев» в Казани у Аксенова была своя версия: он не был бы Аксеновым, если не относился бы к историческим фактам как к источникам, питающим неуемную авторскую фантазию. В интервью 2003 года он излагает свою версию этих событий: «В 1947-м из Шанхая в СССР репатриировался оркестр Олега Лундстрема. Приехали, дали два сенсационных концерта в «Метрополе». Но пошла кампания против космополитизма, и их р-раз – в смокингах и со всеми свингами – в Зеленодольск, чудовищный городишко под Казанью. Они там, бедняги, совсем зачахли. Но добились разрешения переехать в Казань, все-таки музыканты были высокого класса. В Казани их раскидали: кого в оперный театр, кого в музыкальную школу. Они и на танцах играли. А я тогда учился в Казани. И мы бегали на танцы, где играли «шанхайцы». Старые люди их плохо слушали, татарские партийцы вообще не понимали… Но все равно то и дело где-то играл настоящий джаз».

Вскоре после появления «шанхайцев», летом 1948 года, мать писателя, Евгения Гинзбург, добивается разрешения для переезда сына из Казани, где его довольно престарелые дядя и тетя уже не справлялись со слишком самостоятельным юношей, в Магадан (он в те годы был закрытым городом)… На фотографиях этого времени Василий выглядит гораздо старше своих лет: «дворовые университеты» Казани выковали твердый и независимый характер. На Дальнем Востоке он оканчивает среднюю школу, набираясь опыта и впечатлений, в 1950-м возвращается в Казань… Василий окунается в студенческую жизнь, становится заметной частью золотой молодежи, завсегдатаем ресторана «Казанское подворье». Его любовь к джазу, взращенная на трофейных фильмах, получает новую подпитку от общения с живыми джазовыми музыкантами. Отзвуки ярких впечатлений молодости звучат в его американских записках «В поисках грустного бэби», где он в свойственной ему ироничной манере описывает поход студентов-оболтусов в ресторан в день смерти Сталина. В ресторанных музыкантах мы узнаем наших «шанхайцев», правда, под вымышленными именами. В те дни в «Казанском подворье» играл ансамбль под руководством Виктора Деринга, и вместе с ним трубач «Кеша» Горбунцов которого часто подменял Жора Баранович, пианист Юрий Модин, саксофонист Алексей Серебряков, барабанщик «Кеша» Бондарь и гитарист/басист «Оноша» Козлов.

ОТПЕВАНИЕ СТАЛИНА В СТИЛЕ «ДЖАЗ»

Здесь литературная история сплетается с подлинными событиями и переживаниями этого знаменательного для всей истории России дня, 5 марта 1953 года (день смерти Сталина – прим. ред.). Так совпало, что именно в этот день отмечал день рождения казанский друг Аксенова Саша Котельников. С удовольствием привожу отрывок [из романа «В поисках грустного бэби»]: «С ханжескими физиономиями появились музыканты, мужчины-репатрианты Жора, Гера и Кеша и их выкормыш из местных, юноша Грелкин. Первые трое происходили из биг-бенда Эрика Норвежского, что возник в недалеком прошлом в международном китайском порту, захваченном ныне красными ордами Мао Цзэдуна. Оказавшись, хочешь не хочешь, под властью самой передовой теории в китайском варианте, русские джазисты преисполнились патриотических чувств и устремились в объятия исторической родины России-СССР. Увы, объятия были какими-то наждачными, у музыкантов задымилась кожа. Руководителя Эрика Норвежского отправили адаптироваться за Полярный круг, а остальные, теряя американские ноты, попрятались малыми отрядами по местным кабакам.

Что касается юноши Грелкина, то он, хоть и из исконной комсомолии происходил, попал под тлетворное влияние «музыки толстых», выказал значительные таланты и был приобщен «шанхайцами» к тайнам запрещенного искусства.

Официально в репертуаре у четверки значились народные шедевры вроде «Березки» и «Голубки», однако за полчаса до закрытия заведения, «под балду», играли они «Сент-Луис Блюз» и «Грустного бэби». Увидев знакомых футуристов-мушкетеров, Грелкин подошел к сверстникам и стал угрюмо лицемерить. «Ах, какая большая лажа стряслась, чуваки! Генералиссимус-то наш на коду похилял, ах, какая лажа...»

Еще один отрывок из интервью с Аксеновым, продолжающий эту тему: «Что творилось в тот день на танцах в Казани, описано мной в рассказе «День смерти товарища Сталина». Сначала все пили водку. А потом вдруг Жора Баранович, трубач-«шанхаец», начал играть, да так, что всех просто снесло на танцпол! А тут Юра Модин вступил – пианист. И понеслось! Забавно – Жора Баранович незадолго до того сдал в комиссионку свое пальто. А я его купил – протертое, но очень стильное. И щеголял в нем. Тетка возмущалась: «Ты стал люмпеном, Василий!» В этом пальто я уехал в Питер. А там начались другие влияния… Другие мифы…» Я нашел фото Аксенова в этом историческом пальто с подписью писателя, сделанное в 1956 году, в год окончания Ленинградского мединститута. В нем же он появился и в Москве.

«ДАЙТЕ МУЗЫКАНТАМ ИГРАТЬ: ЖИЗНЬ КОРОТКА, А МУЗЫКА ПРЕКРАСНА»

Только через 10 лет в 1967 году в Таллине Аксенов смог наконец-то пообщаться со своим джазовым кумиром юношеских лет, легендарным «Эриком Норвежским» – Лундстремом. Себя Аксенов в джазе справедливо считал дилетантом, поэтому заголовок его очерка недвусмысленно сообщал: «Простак в мире джаза». Действительно, в музыкальных тонкостях джазового исполнительства он не разбирался, о чем в тексте оговаривался не раз, но чувствовал джаз как слушатель просто превосходно, претворяя музыкальные интонации, ритм и настроение в тех частях очерка, где писал о музыке…

Ну и конечно, при этой встрече с джазовым мэтром не мог Василий Павлович обойти такую острую тему, как судьба оставшихся в Казани музыкантов (окончательное разделение оркестра произошло в 1963 году, после прописки шести лундстремовцев в Москве). Самые яркие впечатления его студенческих лет связаны с музыкантами, знакомыми Аксенову по ресторану «Казанское подворье», их имена звучат в вопросе к Лундстрему в первую очередь. И особенно его интересует судьба трубача Жоры Барановича, эта яркая личность запала ему глубоко в душу... Звучит «неудобный» вопрос Лундстрему о судьбе знакомых по Казани Аксенову музыкантов – и скупой односложный ответ, за которым скрыта трагедия оставшихся за бортом «шанхайцев» …

«Лундстремовцы группами играли на танцах в Доме офицера, в кинотеатрах и ресторанах, а мы ходили их слушать, потому что они иногда играли не только падепатинеры. Вся моя юность была слегка озарена этими «шанхайцами», как огнями далекого ночного мира.

– А где сейчас Модин, Деринг, Бондарь, Баранович? – спрашиваю я Олега Леонидовича.

– Этот там-то, этот там-то, – отвечает он, – а Баранович умер.

– Как?

– Очень просто. Жора Баранович умер…»

Аксенов свой разговор с Лундстремом в своем очерке заканчивает кратким панегириком любимому трубачу: «Ну что ж, он умер, и сейчас его нет на сцене, но я и мои товарищи никогда не забудем, как он вставал в синем табачном тумане дрянного ресторанчика, розовощекий и здоровый, и играл «Сан-луи блюз» на своей золотой трубе».

И в завершении очерка – слова незабвенного исследователя и философа джаза Леонида Переверзева в передаче Аксенова: «Я вспомнил слова Лени Переверзева: «Прошу вас, сядьте, – говорил он публике со сцены перед началом большого концерта однажды, – прошу вас, прекратите стучать стульями, хрустеть фольгой, цокать языками, щелкать пальцами, сморкаться носами и хохотать языками при помощи зубов. Прошу вас – дайте музыкантам играть: ведь жизнь коротка, а музыка прекрасна».