Валерий Соловей Валерий Соловей Фото: ©Алексей Филиппов, РИА «Новости»

«ДА НЕ БУДЕТ СЕЙЧАС НЕПРИКОСНОВЕННЫХ, КРОМЕ САМОГО УЗКОГО КРУГА»

— Мы с вами разговариваем в день ареста Джабраилова...

— Уже арест? Не задержание?

— Пока задержание, но обвинение предъявлено: хулиганство. Стрелял в отеле. Four Seasons. У Красной площади.

— Ну, ничего страшного. Думаю, отпустят. Максимум — под подписку. (Пока писал, отпустили под подписку. Либо кто-то ему стучит, либо он сам пишет сценарий. — Д. Б.)

— Но раньше он вообще был неприкосновенным...

— Да не будет сейчас неприкосновенных, кроме самого узкого круга. Проблема не в том, что в России нет институтов, а в том, что перестает работать типично русский институт — крыша. Месяц назад мне намекнули, что под ударом два банка — «Открытие» и еще один, считающийся этническим, и что средств на спасение обоих не хватит. Только что «Открытие» спасли. Значит, оставшемуся банку приготовиться? А уж там-то такая крыша!

— А Кадыров? Его не хотят сменить?

— Его хотели сменить уже давно.

— После убийства Немцова?

— После убийства Немцова он даже на время покинул Россию. Но идея была еще раньше, даже, говорят, нашли замену — но тот человек давно не бывал в Чечне и не подошел. Впрочем, для Кадырова это было бы почетное смещение: речь шла о статусе вице-премьера. Но без портфеля.

— А в Чечне знали об этой предполагаемой з­амене?

— Да. И Кадыров, естественно, знал. Ведь эта его знаменитая фраза, что он — «пехотинец Путина», означает готовность подчиниться любому приказу Верховного главнокомандующего.

«ЭТО ДАЖЕ НЕ ПОСЛЕДНИЙ СРОК, А ТРАНЗИТ»

— Путин уже твердо принял решение идти на выборы?

— Судя по тому, что предвыборная кампания идет полным ходом, — да. Собственно, все стало понятно, когда начались встречи с молодежью: в Кремле поняли, что упускают ее. Впрочем, президент встречается с молодыми людьми не только по обязанности: ему, похоже, нравится с ними общаться.

— А им?

— Им — не уверен.

— Почему, интересно же: Шуберт, сифилис...

— Сифилис у Шуберта был. И проблемы с женщинами были. Но все-таки молодежи интереснее другое, и Путин говорит не совсем на их языке. Его пиар вообще пока не выглядит блестящим: фотосессия с голым торсом — не самая удачная реплика фотосета десятилетней давности.

— Как вы думаете, это последний срок — или он останется навсегда?

— Я думаю, что это даже не последний срок, а транзит. Он изберется и уйдет по ельцинскому сценарию через два-три года.

— Когда четыре года назад Ходорковский дал такой прогноз — как раз «Собеседнику», — все смеялись, а сегодня это почти общее место...

— Ну, сейчас уже точно не до смеха. Есть признаки того, что ситуация выходит из-под контроля. Как именно выйдет, насколько травматично — пока неясно: в подобных исторических переплетах всегда колоссальное количество неизвестных переменных, и они прибавляются. Есть гладкий сценарий — что-то вроде повторения 31 декабря 1999 г. Есть негладкий, но мирный — с участием улицы, но без насилия. Как показывают события 1991 и 1993 годов, армия крайне неохотно стреляет в соотечественников. Ну а если, не дай бог, прольется кровь, то по опыту киевского Майдана видно, что даже мирная революция после первых убитых резко меняет характер. В Киеве убили порядка 120 человек, и после этого режим Януковича был обречен, на какие бы условия и компромиссы он потом ни шел. Если все произойдет гладко, Путин просто передаст власть преемнику.

— Шойгу?

— Вряд ли. К Шойгу нет полного, безоговорочного доверия. Вроде бы президент и министр обороны очень близки, но впечатление, что наряду с притяжением существует и какое-то психологическое отталкивание. Возможно, потому, что Путин и Шойгу в чем-то очень важном похожи: обоим присущ некоторый мессианизм. При этом Шойгу чуть ли не самый популярный министр России, в чем немалая заслуга его блестящей, еще со времен МЧС, пиар-службы. Правда, я нисколько и никогда не поверю, что, несмотря на свой мессианизм, министр обороны способен на какие-то дерзкие самостоятельные действия.

— Рогозин?

— Нет, конечно. Он, наверное, этого очень хотел.

— Тогда кто?

— Силовики — и армейцы, и спецслужбисты — обсуждают как предрешенную кандидатуру Дюмина.

— И что такое Дюмин-президент?

— Очень сомневаюсь в его способности удержаться и удержать ситуацию. Видите ли, путинская система — это система, заточенная персонально (подчеркиваю: персонально!) под Путина. Это пирамида, стоящая на вершине: шатко, но держится. Если вершину убрать, пирамида упадет, а вот как упадет — это уже непредсказуемо.

ТРИ СКРЕПЫ РОССИИ

— И тогда территориальный распад?

— Господи, ну какой территориальный распад? С чего вдруг, откуда? Страну удерживают три, простите за выражение, скрепы, каждой из которых было бы вполне достаточно. Русский язык. Российский рубль. Русская культура. Главное же — никто не рвется вон из Российской Федерации, даже в Татарстане центробежные силы ничтожны — максимум могут попросить о каких-то символических преференциях... Даже Северный Кавказ, самый опасный в этом смысле регион, не понимает, к кому ему приткнуться вне России и как жить.

— А кто может прийти к власти, если не удержится преемник? Фашики?

— Во-первых, я и «фашиками» не стал бы их называть, потому что нет у них ни настоящей идейности, ни программы, ни организации. Давать интервью они способны, а построить работающую организацию — нет. Вдобавок сейчас они загнаны в подполье и порядком деморализованы. Во-вторых, если дать им избираться в парламент, они получат пять — семь процентов (это еще при лучшем для них раскладе). И я за то, чтобы ввести их в парламент — это очень цивилизует и снижает уровень опасности. Никакого фашизма сейчас быть не может, потому что всем лень. Вспомните настоящий фашизм: Италия, Германия — колоссальное напряжение сил. А сейчас вообще никто не хочет напрягаться, идей нет, а такие вещи без идеи не делаются. А у тех, кого вы называете «фашиками», весь антураж из прошлого века, никакой качественной новизны они не промыслили.

— Массовые репрессии вы тоже исключаете?

— А смысл?

— Чистое удовольствие.

— Даже генералы ФСБ не получат от этого настоящего удовольствия, то ли дело личная яхта. А их дети и подавно. Я понимаю, почему вы спрашиваете о репрессиях, но дело Серебренникова — это просто попытка силовиков показать, кто тут хозяин. Ненавязчиво так. А то некоторые уже подумали, что могут влиять на первое лицо. Никто не может, да и потом — первое лицо в вечности, в Истории. А здесь и сейчас управляют силовики. Как там скандировали на оппозиционных митингах 2012 года? «Мы здесь власть!»

— А мне показалось, что это подкоп под Суркова.

— Суркову ничто не угрожает. Он как раз неприкосновенен, потому что ведет все сложные переговоры по Украине, по Донбассу.

«НЕ БАБАХНЕТ»

— Кстати, об Украине. Какова, по-вашему, судьба Донбасса?

— Чем дольше он будет вне Украины, тем труднее будет его туда интегрировать, и временной рубеж, как мне кажется, — пять лет. После этого отчуждение и вражда могут стать труднопреодолимыми. Как говорит на переговорах российская сторона: если мы ослабим поддержку Донбасса, туда войдут украинские войска и начнутся массовые репрессии. Впрочем, существует некий компромиссный вариант: Донбасс переходит под временное международное управление (ООН, например) и туда входят «голубые каски». Несколько лет (не меньше пяти — семи) уйдет на реконструкцию региона, формирование местных органов власти и прочее. Потом проводится референдум о его статусе. В настоящее время Украина яростно отказывается от идеи федерализации, потому что ее предлагает Россия. А если федерализацию предложит Европа, то Украина эту идею может принять.

— И никакого Захарченко?

— Уедет куда-нибудь... Если не в Аргентину, то в Ростов.

— Как вы полагаете: летом 2014 года можно было пойти на Мариуполь, Харьков, далее везде?

— В апреле 2014 года это можно было сделать гораздо легче, и защититься никто не смог бы. Один местный высокопоставленный персонаж, не станем называть имен (хотя знаем), звонил Турчинову и говорил: будете сопротивляться — через два часа десант высадится на крышу Верховной рады. Он не высадился бы, конечно, но это звучало так убедительно! Турчинов пытался организовать оборону — но в его реальном распоряжении была только полиция с пистолетами. А сам он готов был с гранатометом и в каске лезть на крышу...

— И почему не пошли? Испугались, что SWIFT отключат?

— Не думаю, что отключили бы. По-моему, проглотили бы это так же, как проглотили в конце концов Крым: ведь главные санкции у нас за Донбасс. Но, во-первых, обнаружилось, что в Харькове и Днепропетровске настроения далеко не те, что в Донецке. А во-вторых, допустим даже, вы аннексировали Украину целиком — и что делать? В Крыму всего два с половиной миллиона человек — и то его интеграция в Россию идет, прямо скажем, негладко. А тут — около сорока пяти миллионов! И что вы с ними будете делать, когда со своими непонятно, как разобраться?

— Вообще-то есть еще один сценарий. Ким Чен Ын бабахнет — и все наши проблемы перестанут существовать.

— Не бабахнет.

— Но почему? Ракету-то над Японией он запустил?

— У него мало этих ракет. И с Гуамом он ничего не сделает. Единственное, чему он угрожает реально — это Сеулу. Но Южная Корея имеет статус стратегического союзника США, и после первого удара по Сеулу — а там действительно ничего не сделаешь, расстояние 30—40 км до границы — у Трампа развязаны руки и режим Кимов перестает существовать.

— То есть там все кончится ничем?

— Думаю, что при Трампе — да. Мои друзья из Сеула...

— Тоже источники?!

— Коллеги. И они говорят, что никакого предчувствия войны и даже военной угрозы не ощущается: мегаполис живет обычной жизнью, люди не паникуют...

«ОБАМА ПОПРОСИЛ, И ПУТИН ПЕРЕСТАЛ»

— Какова, по-вашему, реальная роль России в победе Трампа?

— Россия (или, как это назвал Путин, «патриотически настроенные хакеры») действительно предпринимала атаки, после чего Обама, по его словам, предупредил Путина, и атаки прекратились. Но все это было еще до сентября 2016 года! В остальном победа Трампа — результат его удачной политической стратегии и ошибок Хиллари. Ей нельзя было играть на факторе предопределенности. Если все время говорить о своей безальтернативной победе — вас захотят проучить. Это, кстати, одна из причин, по которой Путин медлит с объявлением кампании.

Что сделал Трамп? Его команда четко поняла, в каких штатах надо победить. Трамп успешно политизировал реднеков, белый средний класс, озлобленный и отчасти стагнирующий. Он показал им альтернативу: вы голосуете не за человека из истеблишмента, а за простого парня, плоть от плоти подлинной Америки. И выиграл на этом. Но Трамп — и это здесь понимали — не так уж хорош для России: скорее Москве просто очень не нравилась Клинтон.

— А нет ли в мире глобального реванша консерваторов?

— В эти мифы можно было верить в шестнадцатом году, когда одновременно случился брекзит, победил Трамп и некоторые шансы появились у Ле Пен. Но Ле Пен никогда не имела шансов пройти дальше второго тура. Да и потом... Рецидивы бывают, без них эпоха не уходит, но как закончилась эпоха Гутенберга — так закончилось и время политического консерватизма, каким мы его прежде знали. Люди живут другими противопоставлениями, другими желаниями, а борьба с глобализмом — удел тех, кто хочет жить в «ментальном Донбассе». Такие люди будут всегда, это их личные представления, ни на что не влияющие.

— А большая война не просматривается на российских путях?

— Мы точно ее не инициируем. Если другие начнут, что крайне маловероятно, — придется участвовать, но у самой России нет ни идеи, ни ресурса, ни желания. Какая война, о чем вы? Посмотрите вокруг: многие ли поехали добровольцами в Донбасс? Война — прекрасный способ решения внутренних проблем, пока она не приводит к самоубийству: сейчас именно такая ситуация.

— Но почему тогда взяли Крым? Отвлекали от протестов?

— Не думаю. Протесты не были опасны. Просто Путин задался вопросом: что от него останется в истории? Олимпиада? А если он действительно поднял Россию с колен, в чем это выразилось? Идея присвоения/возвращения Крыма существовала до Майдана, просто в более мягком варианте. Давайте мы его у вас как бы купим. Об этом с Януковичем можно было договориться, но тут власть на Украине рухнула, а Крым фактически сам упал в руки.

— И останется русским?

— Полагаю, да. В украинской Конституции будет записано, что он украинский, но все смирятся.

БОЛЬШОЕ ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

— А вот как вы себе представляете ту идею, с которой будет жить постпутинская Россия?

— Очень просто: выздоровление. Потому что сейчас страна и общество тяжело больны, и мы все это чувствуем. Проблема даже не в коррупции, это частный случай. Проблема в глубочайшем, торжествующем, всеобщем аморализме. В абсолютном абсурде, идиотизме, который ощутим на всех уровнях. В средневековье, куда мы падаем — не по чьей-то злой воле, а просто потому, что если нет движения вперед, то мир катится назад. Нужно возвращение к норме: нормальному образованию, спокойному бизнесу, объективной информации. Этого хотят все, причем, за небольшим исключением, даже в окружении Путина. И все вздохнут с огромным облегчением, когда вернется норма. Когда перестанут нагнетать ненависть, а главной эмоцией перестанет быть страх.

И тогда довольно быстро в страну вернутся деньги — в том числе российские, выведенные и спрятанные. И мы станем одной из лучших стартовых площадок для бизнеса, и экономический рост в течение десяти — двадцати лет может оказаться рекордным.

— А как же мы все будем опять жить вместе — так сказать, Крымнаш и Намкрыш?

— Ну а после Гражданской войны как жили? Вы не представляете, как быстро все это зарастает. Люди выясняют отношения, когда им делать нечего, а тут у всех появится дело, потому что сегодня в стране тотальная обессмысленность и бесцельность. Это закончится — и все найдут себе занятие. Кроме тех, конечно, которые захотят остаться непримиримыми. Таких во всяком обществе процентов пять, и это уж их личный выбор.

— Напоследок объясните: как вас терпят в МГИМО?

— Вы на собственном опыте знаете, что в МГИМО разные люди. Есть ретрограды и либералы, есть правые и левые. А я не тот и не другой. Я смотрю на все с позиций обычного, неангажированного здравого смысла. И всем, кто хочет тут быть успешным толкователем реальности, могу дать единственный совет: не ищите коварных планов и злого умысла там, где действуют банальные глупость, жадность и трусость.

Беседовал Дмитрий Быков

«Собеседник», 08.09.2017