Поэтому даже в случае, если будут введены санкции на какой-то российский банк, никаких проблем с депозитами валютными или рублевыми у наших граждан абсолютно не будет.

Антон Силуанов, министр финансов РФ.

«Всего лишь за три дня до первого в российской истории дефолта тогдашний президент страны Борис Ельцин заявил, что «Девальвации рубля не будет» «Всего лишь за три дня до первого в российской истории дефолта тогдашний президент страны Борис Ельцин заявил, что «девальвации рубля не будет» Фото: ©Владимир Родионов, РИА «Новости»

«РОССИЯ УМУДРИЛАСЬ ОСУЩЕСТВИТЬ ТО, ЧТО РАНЕЕ СЧИТАЛОСЬ НЕМЫСЛИМЫМ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКЕ» 

20 лет назад, 17 августа 1998 года, произошел первый в российской истории дефолт. Государство заявило о невозможности выполнить свои обязательства по ГКО-ОФЗ – и о реструктуризации этих бумаг. Масла в огонь добавляло то, что всего лишь за три дня до этого тогдашний президент страны Борис Ельцин заявил:  «Девальвации рубля не будет. Это твердо и четко». Но в результате дефолта последовала именно она. Более того, Россия умудрилась осуществить то, что ранее считалось немыслимым в экономической науке, – объявить дефолт в национальной валюте; очевидно, здесь имеется в виду, что уж чего-чего, а напечатать денег государство всегда может, а негативные последствия этого – суть дело десятое. Помимо прочего, привело это к тому, что само понятие дефолта обрело черты чего-то абсолютно ужасного и чудовищного, чего следует избегать всеми способами, и этот паттерн поведения сохраняется и сейчас, сменив лишь имя на «поддержание макроэкономической стабильности». Есть, однако, в экономике и иные опасные вещи, но об этом чуть позже.

Итак, когда 17 августа 1998 года РФ объявила о реструктуризации имеющихся долгов по ГКО-ОФЗ, многие этому поначалу даже не могли поверить. В пользу недоверия играло много факторов – от веры в то, что Россия идет по категории too big to fail и что какие-либо (заграничные) добрые дяди ей помогут просто потому, что иначе, в результате краха, все будет еще хуже – до, по сути, привычки. Дело в том, что к этому моменту осознание того, что в РФ наступил капитализм, полностью овладело всеми наблюдателями, возможный «коммунистический реванш» 1996 года не состоялся, и раз так, то и показатели экономики следовало рассматривать по-капиталистически.

Надо сказать, что привычно-важнейшим из них является отношение объема долга к ВВП страны, и в этом смысле Россия действительно выглядела достаточно прилично – на конец 1997 года это отношение составляло 21% в сравнении с куда более суровыми 57% у Германии, 66% у США и 107% у Японии. В каком-то смысле это затуманивало взгляд, вымывало из поля зрения другие, не менее важные вещи. Так, государство, в рамках борьбы с инфляцией, с одной стороны, занималось сокращением денежного предложения, с другой – поддерживало в рамках «валютного коридора» завышенный курс рубля по отношению к доллару. Все это происходило на фоне перманентно дефицитного госбюджета, и этот дефицит финансировался за счет дополнительных выпусков ГКО-ОФЗ, объем размещения которых вырос со 160 млрд рублей в 1995 году до 502 млрд рублей в 1997 году. При этом – ради поддержки спроса – ставки поддерживались относительно высокими, кроме того, были внедрены меры сокращения контроля за оттоком капитала, что позволило привлечь горячие деньги из-за рубежа. В целом же экономика была очень слабой, также усилиями государства на рынке ГКО-ОФЗ сформировался пузырь, и это дополнительно оттягивало средства из экономики на финансовые рынки. Общая же конструкция была, во-первых, весьма небольшой и, во-вторых, нестабильной – и, соответственно, даже небольшого изменения внешних условий было достаточно, чтобы сильно ее поколебать; по сути, это было лишь вопросом времени.

Таковым триггером для России выступил азиатский кризис 1997 года. Капитал традиционно для него побежал с развивающихся рынков на развитые, и этот процесс не обошел стороной и Россию. Хуже того, как и при всяком кризисе, произошло падение цен на нефть, которая и тогда, два десятка лет назад, составляла основу российского экспорта. Соответственно, сократился приток денег в страну, но правительство, озабоченное инфляцией, не допустило балансирования этого сокращения ослаблением рубля. Вместо этого была произведена попытка форсировать приток денег за счет повышения ставок ГКО-ОФЗ: если в третьем квартале 1997 года средняя доходность их составляла 19%, то ко второму кварталу 1998 года она увеличилась до 49,2%. В результате в сочетании с короткими сроками погашения это означало, что объемы чистого привлечения средств (за вычетом погашения прежних выпусков и уплаты процентов) резко сократились. Так что, сравнивая сокращающиеся объемы чистого привлечения и динамику дефицита, нетрудно было предсказать, когда они сойдутся. Этот рост, конечно, привлекал горячие деньги, но отпугивал институциональных инвесторов, соответственно, рост ставок переломить ситуацию оттока денег и стремительно растущего дефицита бюджета никак не мог. Дефолт был лишь вопросом времени – и он произошел; отметим, что альтернативой здесь было лишь эмиссионное финансирование дефицита бюджета, но от такой политики правительство принципиально отказалось еще в 1994 году, и, когда она могла бы быть активирована (скажем, в начале августа 1998 года), для этого просто не было никаких механизмов.

Говоря точнее, 17 августа появилось постановление правительства о реструктуризации основных бумаг ГКО-ОФЗ, большая часть их была конвертирована в пятилетние облигации с уменьшающимся купоном. Одновременно был резко расширен до того довольно узкий валютный коридор. Рубль отреагировал немедленной девальвацией, за полгода (к февралю 1999 года) он ослаб примерно вчетверо до 23 рублей за доллар, а к концу того же года – до 27 рублей за доллар.

«НЕ СТОИТ ПЕРЕОЦЕНИВАТЬ МАСШТАБОВ РАЗРУШЕНИЯ, КОТОРОЕ ОКАЗАЛОСЬ СИЛЬНЫМ, НО КРАТКОСРОЧНЫМ»

Разумеется, не обошлось без политических изменений. Уже неделю спустя в отставку ушло правительство Сергея Кириенко, и. о. премьера стал Виктор Черномырдин, но его как постоянного премьера не утвердил парламент. Затем на этот пост была предложена кандидатура Евгения Примакова, и ему как раз доверие было высказано. Первым зампредом при нем стал Юрий Маслюков, одновременно произошла смена руководства ЦБ, ушел в отставку Сергей Дубинин, на его место вернулся Виктор Геращенко, который до того возглавлял Госбанк СССР (в 1989–1991 годах) и ЦБ РФ (в 1992–1994 годах). По сути, с точки зрения политики, в этот момент произошел первый заметный и значимый откат от «либералов» в сторону «патриотов». Мол, «побаловались и хватит», «до чего страну довели», «пришло время грамотных национально-ориентированных профессионалов». Этот запрос социума был учуян парламентом и поддержан президентом Ельциным.

Краткосрочные последствия для экономики страны были весьма плачевными. По сути, из-за назревшей и перезревшей девальвации рубля пострадал весь сектор экономики, связанный с работой с импортом. Пострадали собственно импортеры, просела розничная торговля, очень сильно был прорежен финансово-банковский сектор, те его структуры, которые не смогли выполнить свои обязательства. Разумеется, упал и уровень жизни населения – того, которое было сконцентрировано (в экономическом смысле) в той части экономики, где были деньги. По сути, ситуация на тот момент развивалась по принципу домино – одни провалы (разорения фирм и банков) тянули за собой другие, при этом (важное отличие от ситуации поздних лет) государство фактически самоустранилось от той или иной помощи пострадавшим от кризиса. Это, впрочем, и логично: проблем у самого государства было очень много, да и запасов, из которых можно было бы финансировать оказание помощи, тоже не было – все ушло на поддержание пирамиды ГКО-ОФЗ. Хотя, если говорить строго, оказанием помощи в той ситуации было то, что, после того как госаппарат преодолел первичный шок дефолта, государство свернуло курс на зажим инфляции всеми средствами и просто начало выполнять свои обязательства.

Понимая это, не стоит и переоценивать масштабы разрушения, которое оказалось сильным, но краткосрочным. Экономика России достаточно быстро пошла в рост. Этому способствовало несколько факторов.

Во-первых, сыграла свою роль нормализация денежного предложения. Большое значение имела девальвация и курс на наращивание резервов. Теперь каждый доллар, проданный Центробанку, вбрасывал в экономику в четыре-пять раз больше рублей, причем владельцы долларов охотно продавали их, в частности, чтобы покупать подешевевшие рублевые активы. Крах пирамиды ГКО с ее заоблачными доходностями вынуждал искать доходность в реальном секторе.

Во-вторых, надо понимать, что в результате дефолта произошло «очищение поляны», фактически это было классическое «созидательное разрушение» по Шумпетеру. Активы поменяли хозяев, уйдя к тем, кто вел более осторожную политику и остался при деньгах (долларах США) во время дефолта и после него, аналогично изменился состав игроков на рынках сбыта. При этом сами рынки сбыта никуда не делись, более того, они стали неспешно, но уверенно наполняться. В этом смысле дефолт и кризис были благом для экономики страны.

Наконец, третьим и самым главным фактором было то, что произошла передевальвация рубля. Он ушел вниз и достаточно быстро пробил равновесные уровни, составлявшие тогда около 15 рублей за доллар. Более того, он еще и надолго закрепился на них, и это, соответственно, имело долговременные последствия.

Передевальвация, очевидно, привела к тому, что резко, в разы, подорожал импорт – и завозить его в Россию стало невыгодно. Соответственно, таким образом, была убрана конкуренция со стороны импорта отечественному производству, которое ранее было вынуждено с ним конкурировать. При этом ключевым отличием тогдашней ситуации от нынешней было то, что в 1998–1999 годах российская экономика не была так тесно интегрирована с мировой, как сейчас.

Это понимание является крайне важным для осознания происходившего в те годы. Да, передевальвация привела к тому, что смог задышать отечественный производитель, но в те годы этот производитель отличался тем, что подавляющая часть его производственной цепочки находилась внутри страны. Не было острой потребности в валюте для обслуживания импортного оборудования, не было массовых закупок импортного сырья и импортных комплектующих, не было необходимости платить нанимаемым за рубежом техническим специалистам, не было программ стажировки и т. д. и т. п. При этом качество  отечественной продукции тех лет было низким, поскольку эта продукция производилась на низкокачественном оборудовании из столь же низкокачественного сырья – и нельзя сказать, что это плохо, поскольку иных вариантов, в общем-то, у российских промышленников и не было. Эти самые иные варианты требовали денег, инвестиций, а их не было. По сути, в результате передевальвации вновь зажили старые советские производственные мощности – с очень редким вкраплением мощностей более новых, тех, что были поставлены в 90-е годы.

Это немедленно отразилось ростом экономики: так, за 1998 год спад ВВП составил 5,3%, в 1999 году он сменился весьма бодрым ростом на 6,4%, а следующий год принес очень щедрый рост ВВП – аж на 10%. Соответственно, в сознании народном произошло своего рода психологическое закрепление: «поганые либералы» довели страну до дефолта, а пришедшие «патриоты» исправили ситуацию. Увы, данное суждение стоит отнести в область мифологии, поскольку отработала не мудрость государственных деятелей, а нормальные экономические механизмы. Более того, этой девальвационной нормализации не хватило надолго, да и не могло хватить – уже в 2001 году рост экономики замедлился до 5,1%. Но это уже совершенно отдельная история.

«ЗА ИСТЕКШИЕ ГОДЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ПРОИЗОШЛА ПРИВЯЗКА ЭКОНОМИКИ РФ К ЭКОНОМИКЕ ПЛАНЕТАРНОЙ»

Вернемся в наше время. Каковы отличия нынешней ситуации от той, что была 20 лет назад?

Во-первых, у России как государства сейчас нет такой острой зависимости от долгового финансирования. Внешний долг минимален за 6 лет и составляет сейчас $47 млрд, и резервы, даже с учетом вложенности в низколиквидные инструменты, кратно покрывают эту сумму. Внутренний долг составляет сейчас 8,9 трлн рублей, его обслуживание съедает примерно 6% от расходной части бюджета. Это неприятно, конечно, но ничего критичного здесь нет. В целом ситуация, с экономической точки зрения (не будем касаться политических аспектов, санкций и так далее), является вполне нормальной и стабильной.

Во-вторых, за истекшие годы действительно произошла привязка экономики РФ к экономике планетарной. Более 70% фирм используют в своей деятельности импорт – как оборудование, сырье, закупаемый промежуточный продукт, и это не говоря об импорте услуг обслуживания оборудования, стажировки, обучения и тому подобного. Обусловлено это было рыночной ситуацией: импортная продукция в очень многих отраслях является куда более качественной (во всех смыслах), чем отечественная (если таковая вообще есть), и не включать ее в свой производственный процесс эквивалентно вылету с рынка. Соответственно, передевальвация рубля по образцу 20-летней давности никак не может рассматриваться как мощный катализатор экономического роста, даже если забыть о денежных потерях граждан. Экономика в этом случае очень сильно просядет вниз, поскольку будут нарушены включающие в себя импорт устоявшиеся производственные цепочки.

В-третьих, не стоит забывать, что в экономике бывают и иные опасности. Падение цен на основной экспортный продукт РФ – нефть – способно нанести экономике очень серьезный вред, как мы это видели в 2008 и 2014 годах, и никакого дефолта для этого не нужно. Скорее уже дефолт как событие может являться продолжением, апофеозом такого вот ухудшения внешнеэкономической конъюнктуры. Соответственно, не стоит опасаться дефолта как некоего внезапного события – плачевность ситуации будет видна сильно заранее.

В-четвертых, за эти годы окончательно сформировался фундаментальный каркас российской экономики. Входящий денежный (долларовый) поток трансформируется (ранее более жестко, пока в рабочем режиме была политика currency board, теперь менее) в рубли, которые просачиваются по экономике, в том числе и через бюджеты всех уровней, и на этих рублевых потоках и сформировался внутренний рынок. Проблема в том, что потенциал этой структуры практически исчерпан, это процесс объективный, и продолжающаяся с 2013 года стагнация (даже без учета санкций) тому живое свидетельство. При этом смена модели (на что именно – и кто и почему будет это делать?) не представляется возможной без слома существующей – и это будет, если будет, крайне болезненно и опасно.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции