Андрей Нечаев: «Обещали колбасу в обмен на свободу, свободу отобрали, а теперь и колбасу»

Андрей Нечаев: «Сегодня уже абсолютно очевидно, что российская экономика находится в системном кризисе» Фото: ©Валерий Мельников, РИА «Новости»

«НАС ЖДЕТ ЭТАКОЕ ДЛИТЕЛЬНОЕ ПРОЗЯБАНИЕ ВОКРУГ НУЛЯ»

— Андрей Алексеевич, вы с 1980-х «варитесь» в среде экономических управленцев и даже занимали пост министра экономики РФ. Сегодня эта экономика пребывает в очевидном кризисе. Экономический рост на уровне статистической погрешности, потребительский спрос на дне, доходы населения практически не растут, как и уровень жизни населения. На каком этапе что-то пошло не так, на какой развилке мы не туда свернули?

— И в 90-е годы было немало ошибок и отступлений. Но в целом все-таки было серьезное продвижение на пути создания основ рыночной экономики. Мне кажется, самая серьезная ошибка была где-то в середине нулевых годов, когда была выбрана тупиковая модель экономического роста, связанная исключительно с сырьевой ориентацией развития, а также чрезмерным уровнем вмешательства государства в экономику, причем и как регулятора всего и вся, и, самое главное, как прямого хозяйствующего субъекта. Это оказало крайне негативное влияние на конкурентную среду и развитие инноваций. Успех бизнеса стал зависеть в большей степени от отношений с госструктурами и конкретными чиновниками в частности, чем от тех же инноваций или высокого уровня корпоративного управления. Ну и, конечно, ужасающий уровень коррупции. Эта ущербная по своей сути модель еще как-то функционировала, когда лился «золотой поток» нефтедолларов, но с 2008 года она стала давать сбой, и сегодня уже абсолютно очевидно, что российская экономика находится в системном кризисе. Это связано ни с санкциями, ни с ценами на нефть, которые сейчас более чем комфортные, а именно с кризисом выбранной модели развития национальной экономики, с кризисом системы управления.

— Ну и куда, по-вашему, мы идем с этой моделью? Куда нас ведет нынешнее руководство страны в конечном итоге? У него есть видение конечной точки пути? План, концепция?

— Формально есть какие-то стратегические документы. И послания президента, и другие. Но ни Путин лично, ни его окружение не готовы к каким-то серьезным, радикальным реформам, многие из которых перезрели. В частности, те проблемы, которые сейчас связаны с пенсионным возрастом и состоянием пенсионной системы в целом, заложены тем, что система была недостаточно реформирована в начале нулевых. А в последние годы в этой сфере были совершены и вовсе серьезные ошибки, когда многократным замораживанием накопительных отчислений граждан фактически похоронили накопительную модель пенсионного обеспечения. Теперь результат собственных провальных действий переложили на плечи все тех же граждан, просто механически и резко повышая пенсионный возраст.

Кроме того, нельзя, конечно, жить в состоянии постоянных конфликтов со своими соседями и вмешиваясь в конфликты в других странах. Это в свое время похоронило Советский Союз.

Суммируя все эти факторы и глядя в будущее, я думаю, что нас ждет эдакое длительное прозябание вокруг нуля в смысле нулевых темпов роста экономики и стагнации развития страны в целом. При положительной мировой конъюнктуре и высоких ценах на сырьевые товары будет один — полтора процента роста ВВП, при ужесточении санкций и негативных явлениях на мировых рынках — минус два процента, но, как бы там ни было, при любом сценарии мы будем все больше и больше отставать от своих конкурентов. И самое главное, что оно будет связано именно с технологическим отставанием. Мы уже проигрываем технологическую революцию и соперничество в новом технологическом укладе. К примеру, в той же цифровой экономике, за которой в значительной степени будущее. А мы ей на голову надеваем «пакет Яровой», блокировку Telegram и так далее.      

«С 2008 года мы пережили два мощнейших кризиса. Падение реальных доходов населения продолжалось еще в этом году» Фото: «БИЗНЕС Online»

— 6 сентября Дмитрий Медведев заявил: «Развитие экономики России уже не сопровождается внешней уязвимостью, создана неплохая база вопреки негативной ситуации на рынках». Это я дословно цитирую. Вы согласны с таким утверждением?

— Это такая примитивная агитация и самоуспокоение. Успокоение ближайшего окружения. Потому, что граждане-то всё чувствуют на собственном кармане. Их этими лозунгами не очень убедишь.   

Есть объективная реальность. А она такова: с 2008 года мы пережили два мощнейших кризиса. Падение реальных доходов населения продолжалось еще в этом году. Уровень девальвации рубля с соответствующими последствиями — налицо. Поэтому говорить о том, что мы неуязвимы для внешних шоков, — либо легкомыслие, либо непрофессионализм.

— Я в свое время общался с нашим известным экономистом Гринбергом, так вот, он говорил, что у нас внешняя зависимость по целому ряду направлений хозяйственной деятельности колоссальная. Вплоть до семенного фонда. Самый простой пример: Германия и Голландия поставляют нам 90 процентов семян картофеля. «Если они нам перекроют эти поставки, картошка моментально не поднимется, а взлетит в цене», — говорил Руслан Семенович. 

— Это как раз в духе времени. Сегодня ни одна экономика не может развиваться в одиночку. Все они уже тесно переплетены между собой. Другой вопрос — какую роль вы играете в мировом разделении труда. Роль технологического лидера, локомотива, когда вы за счет новых технологий формируете рынок, новый тип потребления, как это произошло с айфонами, айпадами и так далее. Или вы являетесь примитивным поставщиком сырья и покупателем готовой продукции по всей ее товарной номенклатуре. Это разные роли и разное претензии на участие в дележе глобальной прибыли. Вторая позиция очень уязвима, поскольку вы критически зависите от внешнеэкономической конъюнктуры и всяких торговых войн.     

— В тот же день, когда премьер успокаивал, как вы говорите, свое окружение, министр экономического развития Максим Орешкин заявил, что не видит долгосрочных причин для ослабления рубля. А вы видите?

— Смотря что называть долгосрочными причинами. Если брать горизонт, скажем, в 30 лет, то я бы на эту тему вообще не рассуждал. Если брать горизонт в два-три года, то я не вижу основания для его какого-то серьезного скачкообразного укрепления. Но и причин для глубокого обвала рубля я тоже не вижу, если, подчеркиваю, не произойдет неблагоприятного для нас изменения внешнеэкономической конъюнктуры, связанного с сырьем вообще и углеводородами в частности.

Следующий вопрос — какими могут быть очередные санкции. Если они будут приняты в более жестком варианте, как предлагал, скажем, сенатор Маккейн, то есть санкции а-ля Иран, то особенно на первом этапе, что называется, мало не покажется. Ни о какой стабильности рубля и мечтать не придется.

«Последняя капля — очень зримое повышение пенсионного возраста» Фото: «БИЗНЕС Online»

 «СЕГОДНЯ СОЦИАЛЬНЫЙ КОНТРАКТ СО СТОРОНЫ ВЛАСТИ НАРУШЕН»

— Теперь давайте немного разбавим чисто экономическую повестку политической. В частности, поговорим о треугольнике взаимоотношений: президент — олигархат — народ. Существует мнение о том, что Путин просто нанятый, скажем так, серьезными состоятельными людьми менеджер по управлению АО «Россия» и его чиновничье окружение, его менеджмент работают в большей степени не на Россию, не на ее широкие слои населения, а на узкую группу заинтересантов. Это соответствует действительности, как вы считаете?

— Это все вопрос интерпретаций и толкований. Никто из нас свечку не держал при заключении этого, скажем так, в кавычках трудового договора. Но мы знаем факты — так называемая равноудаленность олигархов, которая была провозглашена в начале путинского правления, по факту вылилась в то, что просто более близкие к нему люди стали долларовыми миллиардерами. Это, конечно, фактор, способствующий сплочению команды, хотя понятно, что кадровая скамейка достаточно короткая. И мы, за малым исключением, видим довольно узкий круг людей, которые попадают на ключевые с точки зрения экономики и политики позиции.

Что касается отношений с гражданами, то в период, когда лился «золотой поток» нефтедолларов в середине нулевых годов, сложился такой негласный, не подписанный общественный договор между властью и значительной частью населения о том, что оно  закрывает глаза на ограничение демократических свобод, на отсутствие сменяемости власти путем свободных демократических выборов, на отсутствие свободы информации и так далее, в ответ на что, власть обеспечивает постоянно растущий уровень жизни. Сегодня этот социальный контракт со стороны власти нарушен. Падение уровня жизни на протяжении последних пяти лет, причем устойчивое падение, — это существенное нарушение этого контракта. И последняя капля — очень зримое повышение пенсионного возраста. Образно говоря, людям обещали колбасу в обмен на свободу. Свободу отобрали, а теперь отбирают и колбасу. Дальше, что называется, слово за гражданами. 

— Вы считаете, что какая-то реакция со стороны граждан будет?

— Пока каких-то массовых протестов мы не видим. Во многом это связанно с тем, что политическое поле просто укатали в асфальт. Но тем не менее первые отклики на происходящее из людских масс есть. Пенсионная реформа привела к значительному падению рейтинга президента и особенно правительства. Да и протестное движение по стране идет. Эти протесты — во всяком случае пока — не приобрели того размаха, который был в начале 90-х, на момент, когда заканчивался СССР. Они меньше, чем были Болотные протесты. Но тогда в основном это были протесты в Москве и еще паре-тройке крупных городов, а сейчас их география значительно увеличилась. Сейчас протесты носят более широкий характер, хотя и менее массовый.

— С Ельциным Россия вошла в эпоху либеральных реформ и рынка, которая запомнилась гражданам не только новыми возможностями, но и тяжелейшим кризисом. Нынешняя власть как-то странно относится к тому времени. С одной стороны, называет распад СССР трагедией (хотя эта трагедия была рукотворной и состоялась в Беловежской пуще вопреки результатам референдума, прошедшего по республикам Советского Союза, в ходе которого население однозначно высказалось за единое государство), и «мрачными» 90-ми годами; с другой — строит за бешеные деньги «Ельцин-центр». Как это все сочетается, что называется, в одном стакане? Так мы правильно сделали, что повернули в сторону свободы и рынка, или это была трагедия распада и поворот в «мрачные годы»? Как вы можете прокомментировать все это?

— Это, как вы понимаете, вопрос не ко мне, а к тем, кто подобную пропагандистскую политику проводит. Я далеко не ее сторонник. Это все лежит в русле достаточно проверенных рецептов: когда у тебя огромное количество проблем, тяжелая ситуация в экономике и падает уровень жизни, надо либо развязать маленькую победоносную войну, что мы регулярно делаем, и/или активно искать врагов. С 2008 года мы активно делаем и то и другое. Наша пропаганда именно по этому пути идет. Внешний враг — это в первую очередь Соединенные Штаты, которые обеспокоены якобы вставанием России с колен, правда, непонятно, в чем это выражается, а с другой стороны, такими врагами объявлены 90-е годы в целом, а также их наследие в виде демократов и либералов. Все это, конечно, не очень прилично, потому что бо́льшая часть людей, которые находятся сейчас у власти, в 90-е были далеко не школьниками, а занимали вполне себе руководящие посты. И если это были «мрачные годы» ошибок, то они несут за них такую же ответственность, как и те, кого они осуждают, критикуют и предают анафеме. С другой стороны, объективно говоря, реформы 90-х имели некоторый лаг в их позитивном эффекте. Скажем, тот довольно значительный экономический рост, который мы наблюдали в начале 2000-х годов, как раз является результатом реформ 90-х — именно тогда, после тяжелого кризиса 1998 года, они начали проявляться. Поэтому приписывать заслуги этого роста начала нулевых только и именно себе со стороны нынешних руководителей страны, конечно, не совсем порядочно.      

«Почему я Ксению Собчак выдвинул и помогал? Любая партия должна участвовать в выборах, в особенности высшего уровня, вне зависимости от результатов» Фото: «БИЗНЕС Online»

«У НАС, В ОТЛИЧИЕ ОТ ЗАПАДА, КОСТЯК СРЕДНЕГО КЛАССА ВО МНОГОМ СОСТАВЛЯЮТ ЧИНОВНИКИ И СИЛОВИКИ»

— Зачем Ксения Анатольевна Собчак пошла на президентские выборы – 2018, наверняка заранее зная их результат? 

— Я полагаю, этот вопрос прежде всего надо задать ей. Она хочет активно участвовать в политике, и участие в выборах, тем более таких крупных, — хороший ход. Почему я ее выдвинул и помогал? Любая партия должна участвовать в выборах, в особенности высшего уровня, вне зависимости от результатов. Пользуясь теми информационными возможностями, которые ей представляет выборный процесс, доносить до граждан свою позицию. В особенности если эта позиция и стратегические разработки, сделанные на ее основе, несут в себе разумную альтернативу той политике власти, которая сейчас проводится.

— А почему мы сейчас не слышим ее активных комментариев по поводу того, что на данный момент происходит? По пенсионным делам, по повышению НДС, по другой проблематике?

— Это не совсем так. Она выступает. Но это, опять говорю, вопрос не ко мне.

— Как вы считаете, в стране существует некий «политический кран», благодаря которому людей пускают в политику или не пускают? Если он есть, то конкретно в чьих он руках (сообщество силовиков и олигархов, сложившейся касты бюрократов, лично Путина или кого-то еще)?

— Безусловно, этот кран, как вы его называете, существует. Массу примеров тому видим. На уровне правоприменения — это, конечно, силовики и администрация президента. Кроме того, многие вещи при посредничестве партии власти приняли форму закона. Например, так называемые муниципальные фильтры, введенные и используемые в очень жесткой форме. Хочу заметить, что вообще почти нет стран, где используются муниципальные фильтры. Редкий пример — они есть во Франции, но там они тысячекратно мягче, чем у нас. В России же стать кандидатом в мэры Москвы, если ты не имеешь поддержку мэрии и «Единой России», просто невозможно. Так устроена эта система фильтров. Точно так же регулируются и выборы губернаторов, где в большинстве случаев кандидаты партии власти фактически сами выбирают и назначают себе соперников. А там где всенародного голосования нет и руководителя региона выбирают местные парламенты, уж вообще всё под контролем. При этом все делается формально в рамках соответствующего закона.

В результате всего этого, а также фальсификаций и других обстоятельств «Единая Россия» почти полностью контролирует подавляющую часть и законодательных собраний, и муниципальных образований, и, как следствие, губернаторов.

— То есть законным путем оппозиционеру или человеку с иными взглядами вообще во власть не прорваться?

— Во всяком случае, сделать это крайне сложно. Тем не менее на муниципальном уровне уже что-то удается. В отдельных региональных парламентах есть представители реальной, а у нас ее почему-то называют — несистемной, оппозиции. Но, конечно, этот путь, что называется, через тернии. Я это знаю хотя бы на примере нашей партии, когда во многих регионах (последний прецедент был в Калмыкии) нас по абсолютно надуманным предлогам не допускают до выборов.

— Недавняя статистика показала, что средний класс в России крайне неоднороден и противоречив по своему составу. Так, например, по уровню доходов в регионах, к среднему классу причисляют людей, зарабатывающих от 60 тысяч рублей в месяц, в то время как в Москве, чтобы быть причисленным к этой категории населения, нужно получать 121 тысячу рублей. И такие перепады отмечаются не только в отношении Москвы и регионов вообще. Они очень сильно колеблются от региона к региону по всей стране. Но ведь с такой разницей в доходах у людей формируется совершенно разная структура потребностей, интересов, круга общения и так далее. И что в итоге: класс вроде бы один, а люди внутри него, получается, абсолютно разные, даже, можно сказать, настроенные антагонистично по отношению друг к другу.

— Начнем с того, что понятие среднего класса достаточно размыто во всем мире. Да, обычно его определение связывают, как вы сейчас это сделали, с уровнем доходов и/или потребления. Ну, скажем, наличие недвижимости, автомобиля и определенного набора товаров длительного пользования. Но это все достаточно условный набор характеризующих факторов. Гораздо важнее то, что средний класс должна составлять та часть населения, которая предъявляет запрос на демократическое устройство общества, на свои возможности влиять на принятие решений всех уровней, в первую очередь, конечно, через свободные выборы.

У нас специфика среднего класса состоит не только в региональных различиях. Прежде всего она заключается в том, что если на Западе костяк среднего класса составляют фрилансеры, топ и средний уровень менеджмента крупных и средних компаний, университетские преподаватели, техническая интеллигенция, врачи, учителя, представители среднего и малого бизнеса, то у нас этот костяк во многом составляют чиновники и силовики. Причем если мы говорим об уровне доходов и благосостояния этой категории населения, то он зачастую никак не соответствует уровню их номинальной заработной платы. Понятно, что это во многом средства от коррупции, разного рода злоупотреблений и так далее. Высокая доля именно этих групп — может быть, основная специфика российского среднего класса, что, разумеется, не делает его тем фундаментом и хранителем демократии и свободной рыночной экономики, как это имеет место на Западе.

— Выходит, что наш средний класс и его собрат в развитых странах мира — это совсем не одно и то же, а между ними дистанция огромного размера?   

— Во всяком случае, они, скажем так, заметно отличаются.

— В целом наш средний класс является надеждой и опорой того государства, которое его кормит и которое у нас сейчас существует. 

— В достаточно заметной своей части, я бы так сказал.

«Если у вас успех бизнеса зависит не от инноваций, а от того, как у вас складываются отношения с государством и чиновником, который обеспечит вам доступ к госзаказу, то вам инновации не нужны» Фото: «БИЗНЕС Online»

«НАШИ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ ЭКОНОМИСТЫ ИЗОБРЕЛИ ЗАБАВНЫЙ ТЕРМИН — «ОТРИЦАТЕЛЬНЫЕ ТЕМПЫ РОСТА»

 — «Мозги» и «золотые руки», все, кто могут, стараются страну покинуть, зато менеджеры по продажам нужны в неограниченном количестве и во всех городах и весях. Почему в современной России главное из искусств — не что-то придумать и хорошо сделать, а что-то чужое хорошо и выгодно перепродать? Кто и почему заинтересован в такой экономике, ведь она не меняется уже много лет?

— С одной стороны, это общемировая тенденция. Скажем, в Соединенных Штатах традиционная промышленность дает только 20 процентов ВВП. Основным же наполнителем ВВП являются всякого рода услуги, начиная с финансовых, а также информационных и кончая торговыми, о которых вы говорите. Это, в принципе, нормально для современной экономики. А вот почему у нас не развиваются инновации, не модернизируются на их основе производства, не создаются высокотехнологические сектора, — это другой вопрос. Ведь что такое во всем мире инновации? Это способ на каком-то промежутке времени получить сверхприбыль. Это способ сохранить свою и занять какую-то новую нишу на рынке. В идеале сделать то, что сделали Билл Гейтс или Стив Джобс, — это самим сформировать новые потребности и новый рынок. Но оба эти господина — дети свободы и конкуренции. А в несвободе, в ГУЛАГе инновации не рождаются. Если у вас успех бизнеса зависит не от инноваций, а от того, как у вас складываются отношения с государством и чиновником, который обеспечит вам доступ к госзаказу, то вам инновации не нужны. Это абсолютно другая картина мира. Совершенно другие мотивации. Если конкуренция подавлена, если государство играет ключевую роль в экономике, то кому и зачем нужны такие «мелочи», как инновации? Ну зачем «Газпрому» инновации? Он и так в целом ряде секторов абсолютный монополист. Можно, конечно, указами президента, законом, декретом, заставлять крупные госкомпании заниматься инновациями, но эффекта не будет. Потому что у них внутри нет мотивации.

— Наша страна, имеющая колоссальное количество земли, воды, людских ресурсов, могла бы не только кормить себя, но и полностью обеспечивать продовольствием всю Европу, причем не только ее. Однако в 2017 году импорт продовольственных товаров и сельскохозяйственного сырья составил 28 миллиардов 819 миллионов долларов, экспорт — 20 миллиардов 706 миллионов долларов, то есть отрицательное сальдо — 8 миллиардов 113 миллионов долларов. Импорт семян для всей сельхозпродукции составляет около 90 процентов от всего количества. Абсолютное большинство стран мира в буквальном смысле задыхается от недостатка этого природного простора и изобилия ресурсов, а мы их не используем. Иначе как объяснить, что при всем том, что мы имеем, в торговле результатами сельхозпроизводства у нас отрицательное сальдо. Что вы обо всем этом думаете? Как нам рядом с углеводородами вырастить «вторую ногу» в экономике в виде продуктов питания?

— То, что мы не используем имеющиеся ресурсы, — это не так. Мы стали крупнейшим в Европе экспортером пшеницы. Если довольно неплохие подвижки и в других сегментах сельхозсектора.

Что касается импорта, то это не показатель. Какую бы страну мира вы ни взяли, включая те государства, которые имеют самое высокоразвитое и передовое сельское хозяйство, везде будет присутствовать довольно весомая доля импортных продуктов питания. Например, при очень высоком уровне развития американского сельского хозяйства вы найдете в США огромное количество импортных продуктов. Или, скажем, в Германии вы обязательно найдете французские сыры или голландские тюльпаны. Просто потому, что Франция — лидер этого направления. Я уже не говорю о всякого рода климатических ограничениях. Понятно, что бананы в России не растут и у нас невозможно произвести вино, аналогичное вину из Бордо. А в Испании не растет клюква и морошка.

Другое дело, что у нас, безусловно, нужны меры по поддержке фермеров. Весь мир их так или иначе дотирует. Особенно это активно делается по части продукции, которая идет на экспорт, но при достаточно жестких требованиях к качеству, разумеется. При этом всячески поддерживается и стимулируется конкуренция. Я думаю, что здесь нам, конечно, многое нужно и предстоит сделать. Но сельскохозяйственная сфера — это как раз та, к которой мы можем предъявить гораздо меньше претензий, чем ко многим другим.

В том, что отрицательное сальдо за прошлый год по сельхознаправлению у нас составило 8 миллиардов долларов, не вижу никакой трагедии. Конечно, было бы лучше, чтобы было не минус восемь, а плюс восемь, но совсем ничего не ввозить невозможно. Тем более в такой стране, как Россия, с ее климатическими условиями. Клубнику можно вырастить в теплицах, а, скажем, киви и им подобные культуры — нельзя.

— Тот бизнес, который сегодня есть в стране, способен кардинально изменить ситуацию в экономике к лучшему или нужен совсем другой предпринимательский пласт — и качественный, и количественный? А если способен и этот, то что ему для этого нужно?

— Да все дело в том, что, несмотря на все декларации о строительстве рыночной экономики, у нас ключевую роль играет не бизнес, а назначенцы-чиновники, которые являются топ-менеджерами государственных компаний. Какую бы сферу хозяйственной жизни страны вы не взяли, у нас ключевую роль играют государственные или подконтрольные государству компании. Газ, нефть, банковский сектор почти полностью национализированы в последнее время, военно-промышленный комплекс, судо- и авиастроительная корпорации. И прочее, прочее, прочее. Поэтому, например, в отличие от Германии, где малый и средний бизнес дают 70 процентов ВВП, у нас 70 процентов ВВП — это государственный сектор.

«Несмотря на все декларации о строительстве рыночной экономики, у нас ключевую роль играет не бизнес, а назначенцы-чиновники, которые являются топ-менеджерами государственных компаний» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Еще совсем недавно правительство клятвенно заверяло, что не собирается повышать налоговую нагрузку на бизнес. Теперь же с 18 до 20 процентов будет увеличен такой важный налог, как НДС. Оправдан ли этот шаг?

— Повышение налогов всегда тормозит экономический рост, это аксиома. Но дело в том, что оно происходит на фоне многолетних разговоров с высоких трибун о моратории на повышение налогов. Причем идет оно постепенно и уже давно, на протяжении последних нескольких лет. Сначала в скрытой форме, когда менялась налоговая база, например, как переход на кадастровую стоимость при налогообложении недвижимости. Плюс система так называемых неналоговых сборов типа платежей за капремонт, платежей в системе «Платон» и так далее. Это плохо, во-первых, самим фактом, а во-вторых, тем, что подрывает доверие к экономической политике властей в целом. Ко всем их тезисам и декларациям. Бизнес слышит одно, а на практике видит прямо противоположное. Почему не идут инвестиции? Потому что нет доверия. Когда вы замышляете и рассчитываете какой-то проект, ориентируясь на одну налоговую базу, а по факту его завершения имеете совершенно другую, то как же можно такой проект реализовать? Поэтому бизнес не рискует и частные инвестиции падают и очень сильно колеблются. Поэтому идет отток капиталов из страны большой.

— Последствия повышения НДС эксперты оценивают по-разному. По одним прогнозам, это поднимет цены на потребительские товары (ведь НДС будет платить вся производственная цепочка) на 3–5 процентов, по другим — на 19. Это все серьезно ударит по спросу, по инвестициям в модернизацию производств, по технологиям?

— Конечно, это мера, которая усилит инфляцию. Официальные оценки — что до полутора процентных пункта. Я думаю, что несколько больше. Но 19 процентов, если мы говорим конкретно об этой мере, — явный перегиб. Повторяю, если мы отвлекаемся от девальвации рубля, санкций, в данном случае также и контрсанкций, которые нанесли колоссальный удар по рынку, по потреблению, от других факторов. Повторяю, это конечно перегиб, но, безусловно, данное повышение будет сдерживать экономический рост, и это, без сомнения, серьезная проинфляционная мера. Этого никто и не оспаривает.

Окончательно потребительский спрос все это, безусловно, не добьет, но то, что он перестанет быть таким мощным фактором экономического роста, каким он был еще несколько лет назад, это действительно факт. Это мы видим по темпам экономического роста с начала года — их падение, а теперь вот болтание вокруг нуля. И даже официальные прогнозы все время снижаются. Так было и в 2012, и в 2013, и в 2014 году, а потом перешли уже просто в падение и поиск дна. Даже термин такой забавный наши правительственные экономисты изобрели — «отрицательные темпы роста». Еще они говорили: «Темпы роста перешли в негативную плоскость». Я считаю, что это просто Нобель по экономике.

— И последний вопрос. Ваш прогноз хотя бы на среднесрочную перспективу. Как вы считаете, есть у нас где-то в руководстве какие-то здравомыслящие, экономически мыслящие, стратегически мыслящие люди, которые дали бы какие-то рецепты, включили бы какие-то механизмы по выправлению ситуации? Мы же, судя по тому, что вы говорите, катимся по нисходящей.

— Я некоторое время назад написал статью «Реформы или рейтинг», в которой сделал достаточно печальный вывод о том, что никаких серьезных реформ кроме повышения пенсионного возраста и налогов у нас не будет, потому что любая реформа — это всегда риск. Риск снижения популярности, снижения рейтинга — а Владимир Владимирович к этому относится очень внимательно, я бы даже сказал трепетно. Он лидер, который не готов идти ни на какие риски. Поэтому никаких радикальных изменений в политике у нас не будет, а будет такое вот прозябание.

Если ничего, что называется, не делать, кардинально не менять экономическую и социальную политику в сторону стимулирования экономического роста, то никакого широко разрекламированного рывка не будет. Готовности к каким-то серьезным переменам я пока не вижу.