Бросил футбол и стал реабилитологом…

Игорь Степанов: «Я должен вселять в спортсмена уверенность. Понимаю, что он может не вернуться, но не имею права дать слабину. Как и футболистам, мне не хочется проигрывать» Фото: Алексей Белкин

«В «УФЕ» У МЕНЯ БЫЛА СКРОМНАЯ ЗАРПЛАТА, ЖИЛ НА ПРОЦЕНТЫ ОТ ПРЕМИАЛЬНЫХ»

— Игорь, с кем из известных игроков вы пересекались во время игровой карьеры?

— Я играл в «Уфе» с Антоном Заболотным. С Павлом Аликиным мы часто жили вместе на выездах. В молодежном составе «Локомотива» пересекался с Денисом Глушаковым, Аланом Гатаговым, Антоном Коченковым. Футбольный мир очень узкий — практически все друг друга знают. С теми, с кем не общался в команде, я встречался на футбольном поле. С кем-то собирались в общих компаниях.

— Ожидали, что через несколько лет Заболотный перейдет в «Зенит», станет чемпионом России и будет вызываться в сборную?

— Антон — воспитанник ЦСКА. Если посмотреть на его игру в академии, то он уже тогда был талантливым и перспективным футболистом. Если мне не изменяет память, его привлекали к работе с основным составом, он даже выходил в каких-то играх. Когда Антон приходил в «Уфу», было видно, что это очень обученный игрок. Спортсмен прошел хорошую школу, у него отличные физические данные, и я, честно говоря, не удивился, когда он начал забивать за «Тосно» в премьер-лиге, а потом его купил «Зенит». Находясь в одной команде с этим футболистом, я понимал, что у Заболотного большой потенциал. Единственное — Антону понадобилось много времени, чтобы его раскрыть и выйти на высокий уровень. Думаю, что он еще заявит о себе. Заболотный может выступать с лучшей статистикой.

— Сколько вы зарабатывали в «Уфе»?

— У меня была очень скромная зарплата.

— Больше миллиона рублей в год?

— Конечно, меньше. Все значительно скромнее, чем вы думаете.

— И как на скромную зарплату запасного вратаря ФНЛ жилось в Уфе?

— Счастливо. Клуб мне снимал квартиру и полностью оплачивал расходы по ней. Основной частью моего заработка были премиальные за результаты команды. Вратари тогда получали высокий процент. Обычно у голкиперов жесткая конкуренция, а место в составе лишь одно, и если первый номер показывает стабильную игру, то запасной вратарь имеет низкие шансы для выхода на поле, если не случится ничего с основным: травма или серия неудачных игр. Потому у резервных голкиперов был высокий процент премиальных, на этот процент я и жил. Основная часть зарплаты по контракту у меня была очень маленькая, но я не жаловался.

— Зарплата работника частной клиники сильно отличается от той, которую получают игроки в ФНЛ?

— Смотря какой сотрудник. Я знаю, какие зарплаты в ФНЛ. Мало кто из игроков из этой лиги получает такую зарплату, которая выходит у меня в клинике. Но здесь нужно отметить, что мой рабочий день может длиться до 14–15 часов и я регулярно работаю шесть дней в неделю. Я не просто получаю эти деньги, а реально их зарабатываю.

— Почему так рано завершили карьеру? 

— Меня ничего не беспокоило. Здоровье позволяло еще играть. Просто наступил такой момент, когда необходимо было принимать решение: либо двигаться дальше и развивать карьеру игрока, либо начинать идти в другом направлении. Я выбрал путь реабилитации и индивидуальной работы со спортсменами.

«У меня изначально было высшее спортивное образование в РГУФК. После я проходил много курсов повышения квалификации. Переломный с точки зрения уровня работы курс был в США»Фото: Алексей Белкин

— После завершения карьеры вы куда-то поступили учиться?

— У меня изначально было высшее спортивное образование в РГУФК. После я проходил много курсов повышения квалификации. Переломный с точки зрения уровня работы курс был в США.

— Расскажите.

— Это курс дистанционного обучения. Он длится 40 недель. Чтобы туда попасть, нужно было заполнить вступительную анкету. Если тебя отбирают, то ты поступаешь на этот дорогостоящий курс. Мне пришлось очень сильно поднять уровень английского, потом, по ходу обучения, еще прогрессировать в языке.

С одной стороны, кажется, что 40 недель — не так много, но мы привыкли учиться по пять-шесть, а потом отпуск — как в школе или в институте. Здесь же было 40 недель непрерывного обучения на чужом языке. Очень сложный контент, и, честно говоря, на 30-й неделе уже было крайне тяжело. Просто на зубах дожимал, но, когда начинал практиковаться и работать, результаты становились лучше и лучше.

— Что делали после завершения обучения? Как правило, люди идут в фитнес-центры.

— Когда я заканчивал карьеру, выстраивал определенную последовательность шагов, которые я хочу преодолеть, и примерные сроки по ним. Первым этапом был фитнес: чтобы обрести уверенность, получить практику и строку в резюме. В фитнес большинство людей приходят с дискомфортом либо с болью, которая еще позволяет им жить. То есть это не клиника, куда человек идет как в последнюю инстанцию, и подобное позволяет работать немного расслабленно. С самого начала я ориентировался на людей, которые желают улучшить какие-то конкретные физические качества (например спортсмены-любители), и на людей, которые хотели бы повысить качество жизни и избавиться от каких-то проблем.

— Что делали после фитнеса?

— Около 6–7 месяцев персонально занимался с игроком премьер-лиги. Это Никита Бурмистров, который тогда играл в тульском «Арсенале». С ним мы работали с начала сезона до окончания первой части чемпионата.

Эдуард Безуглов Фото: ©Виталий Тимкив, РИА «Новости»

«БЫВАЕТ, ИГРОК ПОЛУЧАЕТ ТРАВМУ, А КЛУБ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ПЛАТИТЬ ЗА РЕАБИЛИТАЦИЮ»

— Вы называете главного врача сборной России Эдуарда Безуглова одним из главных своих наставников. Где и как вы с ним познакомились?

— В структуре «Локомотива». Когда я был в академии, Эдуард возглавил медицинскую службу «Локо», а у меня были сложности со здоровьем — беспокоили боли в области паха и приводящих мышц. Врачи около месяца не могли диагностировать причины. Когда до Безуглова дошла информация, что в детской школе есть игрок, который мучается и не может избавиться от болей, он в выходной день нашел время и приехал в интернат. Врач провел осмотр прямо в комнате и дал свое заключение. Буквально через неделю я уже начал заниматься в общей группе. В принципе, там не было ничего страшного. Так мы и познакомились. Пусть и редко, но поддерживали связь. Потом, в 2016 году, я приехал в клинику с одним из игроков. Тут пообщался с Эдуардом и директором медцентра — и они позвали меня на собеседование. Я отправил резюме, прошел интервью и начал работу.

Артем Ребров Фото: Сергей Дроняев, еженедельник «Футбол»

— У каждого клуба есть медицинский штаб, тренеры по физподготовке. Почему они не занимаются реабилитацией игроков, а отправляют их в клиники? 

— Начнем с того, что далеко не во всех клубах есть реабилитологи. Зачастую игроки из ФНЛ и нижней восьмерки РПЛ вынуждены искать место, где смогут восстанавливаться. Игроки из премьер-лиги (допустим, недавно у нас был вратарь «Спартака» Артем Ребров) могут приехать во время отпуска и межсезонья. Основную часть восстановления Ребров проходил в команде. В «Спартаке» хорошо выстроена система взаимодействия между тренером, врачом и реабилитологом. Это дает свои плоды. Но такая картина далеко не во всех командах.

Случается, что игрок оказывается в подвешенном состоянии, не знает, что ему делать, потому что в клубах просто нет нужных людей, которые могли бы ему помочь. Хотя необязательно держать реабилитологов в штате. В Европе, например, очень популярно сотрудничество с клиниками. Если игрок получает травму и в штате нет физиотерапевта, то футболист сразу идет в какую-то конкретную клинику, где он может восстановиться. На самом деле это хорошее решение.

— Клиника частная, услуги в ней платные. Игроки приходят сюда и работают за свой счет или реабилитацию оплачивают их клубы?

— Я знаю эту информацию, но предпочитаю в нее не лезть. Но мне приходится с подобным сталкиваться, потому что бывают ситуации, когда игрок получает травму, клуб отказывается финансировать его реабилитацию и он платит сам.

— Какие самые частые травмы, с которыми вам приходится работать?

— Мышечные. Задняя поверхность бедра, приводящая мышца, мышцы передней поверхности бедра — эти три встречаются чаще всего. И различные травмы коленей: мениски, крестообразные связки и так далее.

— Можно ли как-то обезопасить себя от травм «крестов»?

— Всегда можно снизить вероятность получения травмы, но на 100 процентов исключить ее невозможно. Чтобы уменьшить риск, нужно придерживаться целого комплекса определенных мер, причем регулярно, без выходных и перерывов. Это сбалансированный рацион, адекватное потребление жидкости, разумные нагрузки. Под словом «адекватные» я подразумеваю, что после нагрузок должен быть период восстановления. Это нормальное количество и качество сна. Если спортсмен не высыпается, то нужно сразу корректировать нагрузку, потому что он просто не будет успевать восстанавливаться.

Плюс ко всему медицинский персонал, например, в сборной берет анализы крови, игроки перед началом сборов выполняют определенные тесты. Все это доля того, чтобы следить за функциональным состоянием игрока. Когда вот такой процесс налажен, тогда вероятность того, что игроки будут получать травмы, минимальна.

Если вы посмотрите на статистику национальной сборной за период чемпионата мира, когда игроки приезжают в команду в конце сезона, то там была только одна мышечная травма. Очень хороший показатель, учитывая, что ранее все футболисты провели сезон в своих клубах. Но это параметр не двух волшебных упражнений или двух чудесных таблеток, а комплексный подход, за таким процессом регулярно должны следить множество специалистов. Не так, чтобы шесть дней в неделю я профессионал, а седьмой у меня выходной. Так это не работает.

— Вы сказали про потребление жидкости. Правда, что самый вредный напиток для спортсменов — это газировка?

— Самый вредный напиток для спортсменов — алкоголь.

— Некоторые считают, что пиво в умеренных количествах, напротив, помогает спортсменам эмоционально разгрузиться. Вы с этим не согласны?

— В данном предложении ключевые слова «умеренное количество». Если игрок после матча выпьет один-два бокала пива, то ничего критичного не произойдет. Лучше бы не пил вообще, но если нужно психологически разгрузиться, то бывают такие ситуации, когда футболисты после игры могут себе позволить расслабиться. Но ведь случается, когда одним-двумя бокалами дело не ограничивается. Игроков, с которыми сотрудничаю, я стараюсь настраивать на то, чтобы после матча алкоголя не было. Когда спортсмен отыграл 90 минут, его функциональное состояние в конце матча находится в самой низшей точке. Он очень сильно истощается, и ему требуется качественное восстановление. Это самый важный период с точки зрения реабилитации. В данный промежуток времени необходимо жестче всего соблюдать все сферы, которые помогают игроку: сон, питание, жидкости.

— После матча игроки любят выпить?

— Кто-то да, кто-то нет, но послабление режима встречается все реже. Поверьте мне, большинство футболистов — профессионалы.

— Есть какие-то типичные ошибки спортсменов, которые они совершают во время восстановления?

— Значимый аспект в восстановлении — объем нагрузок. Также важно выполнять все упражнения в реабилитационной программе в безболевом режиме. Между болью и дискомфортом очень тонкая грань. Я зачастую общаюсь с игроками и говорю им, что при выполнении упражнений может появиться определенная чувствительность. Если спортсмен считает, что эта чувствительность опасная, то мы прекращаем конкретное занятие. Но я держу в голове, что это потенциальная зона, в которой игрок может получить травму, и я ее должен улучшить.

Плюс, на мой взгляд, очень важно, чтобы на тренировке создавалась позитивная атмосфера, потому что спортсмен получает повреждение. Он теряет возможность выступать, конкурировать за место в основном составе. Если у него еще и заканчивается контракт, то зачастую человек находится в депрессивном состоянии. Важно, чтобы тренер создавал атмосферу, при которой футболист мог бы расслабиться, обрести уверенность и приходить на тренировки с улыбками.

— Часто шутите на тренировках?

— Тут все зависит от игрока. Я подстраиваюсь под каждого индивидуально. Если вижу, что у меня со спортсменом такие отношения, что мне нужно быть сдержанным, спокойным, то я буду это делать. Если обстановка чуть-чуть проще, то я могу пошутить на какую-то интимную тему.

— Как Миодраг Божевич, который считает, что шутки про секс психологически помогают игрокам…

— Я работал с Божевичем в «Амкаре». Он действительно шутит на такие темы, но в этом нет ничего криминального. Я предпочитаю, чтобы даже при наличии каких-то шуток сохранялись дистанция и четкое понимание, что мы пришли работать: игрок — восстанавливаться, я — ему помогать. Когда и я, и он понимаем, что мы находимся на работе, то мне проще доносить до спортсмена какую-то информацию, а ему легче требовать с меня результат.

Денис Глушаков Фото: «БИЗНЕС Online»

«ПЕРЕД ПЕРЕХОДОМ В «АХМАТ» ГЛУШАКОВ ПРИЕЗЖАЛ НА ТРЕНИРОВКИ»

— Вы работаете только с футболистами?

— Нет, со мной занимаются спортсмены и из других видов, но их значительно меньше. Допустим, сегодня на тренировке у меня был баскетболист Дмитрий Хвостов (этим летом перешел из команды «Локомотив-Кубань» в «Зенит» — прим. ред.), который восстанавливается после травмы крестообразной связки колена.

— Хоккеисты приезжают?

— Да. Последний хоккеист, с которым я работал, — Дмитрий Кугрышев из «Салавата Юлаева».

— Подготовка футболиста отличается от подготовки спортсмена из другого вида спорта?

— Да. Скажу больше — реабилитация футболистов, которые играют на разных позициях, будет значительно отличаться, даже если травмы схожие.

— Почему?

— Очень много в восстановлении зависит от требований к конкретному игроку, к его позиции, от стиля игры, его антропометрических данных. У спортсменов, даже со схожими травмами, реабилитационный процесс может очень сильно отличаться.

— Вы работаете с иностранцами?

— Очень редко. Последний, кто был, — это Лукаш Секульски, польский нападающий из клуба «СКА-Хабаровск». В основном у нас занимаются игроки из России или ближнего зарубежья.

— На днях у вас был новичок «Ахмата» Денис Глушаков. Его что-то беспокоит?

— С Денисом мы проводили предсезонную подготовку. Ее целью было подведение игрока к тренировочным сборам — чтобы он приехал на сборы и чувствовал себя максимально уверенно и подготовлено, чтобы ничего не беспокоило.

— Его визит как-то связан с переходом в «Ахмат»?

— Нет, как я и говорил, это касается подготовки к сборам. Естественно, когда я общаюсь со спортсменом, спрашиваю о его планах. В случае с Денисом ответ был простой: «В любой день могу подписать контракт и уехать. Вариантов много, переговоры ведутся». Ничего конкретного он не называл, и о подписании контракта с «Ахматом» я узнал из новостей.

Алан Дзагоев (слева) Фото: «БИЗНЕС Online»

«ВСЕ ГОВОРИЛИ ПРО САЛАХА. НО ПРОБЛЕМА ЖИРКОВА БЫЛА СЕРЬЕЗНЕЕ»

— Вы помогали восстанавливаться Алану Дзагоеву во время чемпионата мира, хотя в медицинский штаб сборной России не входили. Как так получилось?

— Не знаю всей внутренней кухни, которая способствовала тому, что я попал на чемпионат мира. Мне позвонил мой руководитель и сказал, что я должен несколько дней поработать с Аланом, так как сборная уезжает на матч против Египта (3:1) в Санкт-Петербург. Мы несколько дней занимались его восстановлением в клинике. Потом сборная вернулась, Дзагоев вновь присоединился к команде, а меня попросили, чтобы я продолжил этот реабилитационный процесс.

— В каком эмоциональном состоянии он к вам попал?

— Алан — стойкий парень, и он с самого начала верил, что у него будет возможность выступить на чемпионате мира. Мне с ним было очень комфортно работать. Я не испытывал никакого негатива из-за его психологического состояния, потому что оно было хорошим.

— Дзагоев сравнительно быстро вернулся в строй. Форсирование событий не могло привести к еще бóльшим травмам?

— Я не могу сказать, что мы форсировали процесс, потому что каждый шаг, который делали в реабилитации, не вызывал никаких симптомов. Все этапы были последовательными и безопасными. С каждой тренировкой мы по чуть-чуть прогрессировали. Его организм и конкретно задняя поверхность бедра позволяли двигаться с определенной скоростью. Мы это учитывали и двигались именно в том темпе, в каком он мог, поэтому Дзагоев приступил к тренировкам в общей группе через определенный период времени, данная травма его больше не беспокоила. Если не ошибаюсь, заднюю поверхность бедра после ЧМ он больше не травмировал.

— Вы присоединились к сборной по ходу турнира. Как жила команда?

— Я пересекался с ними в тренировочной зоне в зале и на футбольном поле. Не жил в расположении сборной. Приезжал, проводил реабилитационную тренировку, наблюдал за тем, как Алан выходит в общую группу. Потом мы делали с ним определенный комплекс перед занятиями, чтобы снизить вероятность рецидива и подготовить его к тренировке. После занятий я заходил в столовую, выпивал кофе и уезжал с базы.

Юрий Жирков Фото: «БИЗНЕС Online»

— В сборной работали только с Дзагоевым?

— Я провел буквально пару тренировок с Юрием Жирковым. Потом его передали физиотерапевту сборной Серхио Габриэлю.

— Какие проблемы были у него?

— У Юрия был воспален ахилл. Несмотря на это, он играл. Когда был матч против Египта, все говорили, что Салах вышел на поле с травмированным плечом и совершил подвиг. Если сравнивать ту травму, с которой играл Жирков, то у нашего игрока дискомфорт ощущался значительно сильнее. Но даже при наличии этой боли он показывал очень высокий уровень игры и нейтрализовал на фланге того же Салаха.

— Мы часто слышим, что футболисты выходят на поле на уколах и играют через боль. Подобное же наверняка вредит здоровью спортсмена.

— Тут все зависит от команды и тренера. Допустим, Станислав Черчесов очень уважает здоровье игроков. Он выпускает на поле спортсмена, который может показать высокий уровень игры, не испытывает боли и функционально подготовлен. Домашний чемпионат мира — это тот турнир, на котором необходимо рисковать. Юрий понимал все сложности, с которыми может столкнуться. Он осознанно принимал решение о выходе на поле. Никто не заставлял его это делать. Жирков был готов, выходил и понимал, что может случиться.

Если не ошибаюсь, тот же Роман Зобнин с травмой запястья в теории мог выйти на поле в матче с Бельгией в отборе к Евро-2020, но тренерский штаб решил его не выпускать, потому что он мог получить повторную травму.

— Как в сборной выстроен процесс восстановительных тренировок?

— У игроков, которые провели весь матч, были короткие занятия в зале, а потом они выполняли беговую работу. У каждого были свои маркеры крови. У кого-то восстановление длилось чуть-чуть дольше, у кого-то — быстрее. Реабилитационный тренировочный процесс после матчей был максимально индивидуализирован. Это делалось для того, чтобы все спортсмены подходили к играм в наилучших кондициях.

Если вы посмотрите на сборную, то увидите, что когда игроки проводят со штабом Черчесова семь дней и более, то в играх они выступают очень прилично. В матче против Сан-Марино команда действовала просто безжалостно, отсюда такое количество мячей. Мне нравится, что у них нет жалости к сопернику. Если им нужно забить 12, то они играют и реализовывают 12. Если взять матч с Кипром, то, несмотря на некрупный счет, на поле Россия доминировала все 90 минут. Лично я не испытывал никакого стресса за результат, потому что видел, насколько наша сборная превосходит соперника.

— После чемпионата мира вас снова привлекали к работе с национальной сборной?

— Да, я работал с Артемом Дзюбой перед матчем России со Швецией в Лиге наций (0:2). У него была травма коленного сустава, поэтому он на несколько дней остался в Москве, мы здесь проходили реабилитацию. Потом Артем присоединился к команде и провел на поле все 90 минут.

«САМЫЙ ТРУДНЫЙ СЛУЧАЙ БЫЛ С РЕБКО. ОН ПОТЕРЯЛ ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ В ЛЕВОЙ НОГЕ»

— Кто-то из ваших бывших партнеров приходил к вам восстанавливаться?

— Да, но не сразу. Сперва ко мне присматривались. Первый, кто ко мне пришел, — Анзор Саная. Это было спустя три или четыре года после того, как я закончил играть в футбол и уже работал тренером. До данного периода никто ко мне не приходил. Считаю, что это правильно.

— Почему?

— Потому что не нужно приходить к тренеру-реабилитологу только потому, что ты его знаешь. Спортсмен по-хорошему должен быть эгоистом и выбирать лучших специалистов, которых может себе позволить. Неважно — друг, брат, сват, необходимо всегда оценивать результат. Если тренер не может дать результат, то идти к нему не стоит, даже если это лучший друг. Когда ко мне не ходили спортсмены, я не то что не обижался, я понимал их и работал еще больше, чтобы заслужить доверие и уважение, а не выклянчить его.

— Расскажите про самый сложный случай в вашей карьере тренера-реабилитолога.

— С Алексеем Ребко. У него была травма спины. Он выполнял удар по мячу левой ногой. Во время этого был быстрый и амплитудный разворот таза в правую сторону, и вот такое ротационное движение травмировало суставные диски, в результате чего он потерял чувствительность в левой ноге. Ему сделали операцию.

— Как долго вы с ним занимались и каких результатов удалось достичь?

— Мы с ним работали около года и добились хороших результатов в реабилитации. Он мог бегать на достаточно хорошей скорости и совершать много действий с мячом, но до уровня игры, которую показывал до травмы, мы восстановиться не смогли — и Алексей принял решение завершить карьеру. Ему делали очень сложную операцию, после которой не все возвращаются в профессиональный футбол. Ребко это осознавал. И я тоже. Но мы работали и приложили максимум усилий. Сейчас Алексей встречается с друзьями, играет с ними в футбол и получает столько удовольствия, сколько он может получать от игры с товарищами.

Для меня самые тяжелые кейсы — это те, которые не удалось решить. Пока за мою карьеру такой случился только раз — с Ребко. Но я думаю, что таковые еще будут. Это футбол — исключать ничего нельзя.

— Сложно работать с футболистом, который мог не вернуться на поле?

— Да. Игрок это осознает, и психологически ему очень сложно. Он может прийти на тренировку в плохом расположении духа. Я, даже если у меня мрачное настроение, не должен этого показывать, потому что мне необходимо вселять в спортсмена уверенность. Понимаю, что он может не вернуться, но не имею права дать слабину. Как и футболистам, мне не хочется проигрывать.