Альфрид Бустанов: «Памфлет Дамира Исхакова вполне объясним, хоть и анахроничен»

Альфрид Бустанов: «В медресе я старался всячески просвещать студентов и преподавал им разные науки. Заказывал газеты и журналы, объяснял студентам необходимость стремления к знаниям»

МЫСЛИТЬ В НАЦИОНАЛЬНОЙ ПАРАДИГМЕ ДЛЯ МНОГИХ ПРИЯТНО НЕ ТОЛЬКО В СИЛУ ИХ ВОЗРАСТА

«В медресе я старался всячески просвещать студентов и преподавал им разные науки. Заказывал газеты и журналы, объяснял студентам необходимость стремления к знаниям с прицелом на будущее и делился с ними своими идеями. Руководству медресе это не понравилось. Они пожаловались на меня куда следует (тиешле урынга данус) и объявили меня атеистом-реформатором, вернувшимся домой после учебы за границей. Они обвинили меня в распространении политических идей среди студентов и приобретении турецких газет, но так и не смогли мне навредить».

Так описывал свое возвращение из Медины на родину в 1908 году Габделмажит Кадыйри (1881–1962), специалист по рецитации Корана из деревни Эстерлебаш. С тех пор мало что изменилось в нашей интеллектуальной атмосфере. К 1970-м годам жанр политического доноса стал привычен даже в исламской среде, не говоря уже про сферу науки. Поэтому памфлет Дамира Исхакова с его риторикой борьбы с западными врагами вполне объясним, хоть и анахроничен. Содержательно текст моего оппонента либо подтверждает уже высказанные мною положения, либо просто иллюстрирует их. По этой причине я воспользуюсь возможностью развернуть свой аргумент, обращаясь не столько к содержанию памфлета Исхакова, сколько к самому факту его высказывания.

Мой оппонент занимает охранительную позицию: время наций не прошло, а любая критика этого концепта должна быть безжалостно предана анафеме. Для меня очевидно, что мыслить в национальной парадигме для многих приятно не только в силу их возраста, но и в связи с политическими процессами на постсоветском пространстве — на наших глазах национализмы разных цветов лишь набирают силу и в России, и на Кавказе, и в Средней Азии. Поэтому повестка постнации, которую я предлагаю, актуальна не только для татар. Это касается всех, и было бы чрезвычайно полезно услышать продуктивные мнения коллег из других регионов и интеллектуальных традиций.

«Многие исследователи, работавшие с открывшимися архивными данными, социализировались в эпоху холодной войны, поэтому политический пафос их работ был антисоветским»

«АРХИВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ» ФАКТИЧЕСКИ ЛЕГИТИМИРОВАЛА НАЦИОНАЛЬНЫЕ НАРРАТИВЫ «УГНЕТЕННЫХ НАРОДОВ»

Важно заметить, что современное увлечение нацией объясняется не только советским наследием. Как известно, после развала Советского Союза ранее недоступные архивы нашей страны открыли двери для многочисленных исследователей. Работа с рассекреченными архивами известна сейчас в качестве кратковременной «архивной революции» 1990-х, после которой многие архивы вновь закрылись. На мой взгляд, одним из интеллектуальных последствий «архивной революции» стало усиление национальной парадигмы на постсоветском пространстве, а во многом и в самой международной науке.

Дело в том, что многие исследователи, работавшие с открывшимися архивными данными, социализировались в эпоху холодной войны, поэтому политический пафос их работ был антисоветским. Главным объектом их подспудной критики стала политика Москвы, да и на региональные сюжеты во многом они смотрели через призму архивов в Москве и Петербурге. На этом фоне национальные элиты оказывались в роли молчаливых жертв, чьи взгляды на собственную историю в XX веке и субъектность в рамках советского проекта модернизации просто-напросто игнорировались.

Одним из последствий такого взгляда на бывшее советское пространство стало доминирование, как это ни парадоксально, национальной парадигмы в научных исследованиях. Критикуя советский проект нациестроительства, в целом международная наука восприняла или оказалась под влиянием национальной матрицы. Иными словами, Советский Союз представал в глазах ученых лишь как совокупность наций. Такой взгляд, несмотря на декларируемую критику национальных нарративов (они плохи просто из-за своей «советскости»), по-прежнему очень заметен.

«Я не вижу в дореволюционных или альтернативных советских моделях панацею для будущего развития. В одну и ту же реку дважды войти не получится»

Внимание международной науки к национализмам льстило местным интеллектуальным элитам и поддерживало их критику московской политики. Тем самым «архивная революция» фактически легитимировала национальные нарративы «угнетенных народов». Постколониальная критика на постсоветском пространстве оказалась лишь антиколониальной, не предлагающей новой повестки дня и свежего взгляда на прошлое и, самое главное, на будущее. Даже когда в англоязычной литературе ставятся кавычки в слове «татарский» применительно к эпохе до XX века и брезгливо отзываются о «национальной историографии», все равно мы имеем дело лишь с зеркальным отражением советского взгляда на нацию.

РЕСПУБЛИКА ТАТАРСТАН СЕГОДНЯ КАК НИКОГДА НУЖДАЕТСЯ В СМЫСЛОВОЙ ПЕРЕЗАГРУЗКЕ

Все это я пишу не для того, чтобы в стиле моего оппонента обвинить Запад во всех грехах. Моя критика имеет целью нащупать иную повестку дня и не в качестве очередного псевдоидеолога-одиночки, а как исследователя со своим взглядом на прошлое и будущее. Альтернатива — это наше все. И чем больше таких альтернативных вариантов, тем лучше. Ведь каждый человек в течение своей жизни является не только частью воображаемых сообществ, но и включен в массу иных прагматических связей и смыслов.

«Одни традиции были маргинализованы и прервались, другие же развивались в течение XX века согласно своей внутренней логике»

Здесь же я бы хотел пояснить свою позицию по отношению к прошлому в проектах будущего. Мой оппонент приписывает мне лишь отрицание всего советского. Во-первых, история гораздо сложнее и динамичнее, чем непрерывные блоки, к которым привыкла национальная историография. В одно и то же время люди прошлого могли жить и в Буинском уезде Симбирской губернии, и в регионе под названием Джабалистан — «Горная сторона». Речь идет о разном культурном восприятии пространства. Более того, татары жили сразу в двух хронотопах — по христианскому и мусульманскому (а то и иранскому!) календарю. В такой перспективе разговоры об «имперском» и «советском» — лишь вынужденная условность. Внутренняя динамика культурно обусловленного времени и пространства куда богаче и интереснее!

Во-вторых, не имеет никакого смысла лишь отрицать и упрощать все «советское» или «западное». И в том, и другом случае мы имеем дело с гетерогенными традициями, в которых много места для разнообразия и альтернативности. Одни традиции были маргинализованы и прервались, другие же развивались в течение XX века согласно своей внутренней логике. Именно поэтому очень важно изучать разные языки (само)описания — это позволит нам со временем уйти от доминирования национальной проблематики в науке, а также существенно расширить культурный репертуар, доступный для строительства сценариев будущего.

И, в-третьих. Я не вижу в дореволюционных или альтернативных советских моделях панацею для будущего развития. В одну и ту же реку дважды войти не получится. Невозможно реанимировать те социальные формы, что уже канули в Лету. Однако какие-то полезные элементы, в том числе рожденные советским опытом модернизации, хорошо бы сохранить и переосмыслить, наполнить их новым содержанием. Это касается в первую очередь Республики Татарстан. Очевидный результат советского (да и постсоветского!) нациестроительства, Республика Татарстан сегодня как никогда нуждается в смысловой перезагрузке. После непродления договора о разграничении полномочий и ударов по татарскому языку содержание слов «Республика Татарстан» не могло не поменяться. Хочется верить, что наша повестка постнации послужит отправной точкой для более широкой дискуссии о новых смыслах для старых институтов.