«Когда закончится нефть»: есть ли у России шансы в эпоху «после углеводородов»

«Когда закончится нефть,

Ты будешь опять со мной.

Когда закончится газ,

Ты вернешься ко мне весной».

—   ДДТ — «Когда закончится нефть».

Александр Виноградов: «Осмелюсь указать, что режим существования «добытый с территории ресурс в обмен на промышленный импорт при слабой локальной промышленности» существовал на территории нынешней РФ не один век» Фото: «БИЗНЕС Online»

Доходы, получаемые от экспорта ключевых товаров, имеют мультипликативный эффект на экономику

Прошлая заметка была посвящена встрече ОПЕК+ и решению этой структуры постепенно отходить от политики сокращения поставок, наращивая объемы добычи. Очевидно, что рост данных объемов повлечет за собой тренд на снижение стоимости, особенно с учетом того, что превышение цены барреля в $55–60 прямо провоцирует всплеск добычи нетрадиционных углеводородов в США. Иначе говоря, роскошных сверхдоходов от нефти на обозримом горизонте не предполагается никак. Соответственно, в данной заметке мне бы хотелось в первом приближении потрогать тему «А чем может торговать Россия, когда закончится нефть?».

Здесь следует обозначить несколько ключевых рамок.

Сразу надо отметить, что физически она, конечно же, не закончится. Нефти в мире еще много, нефти в РФ тоже. Речь идет, если конкретизировать, о фундаментальном долговременном сокращении доходов, получаемых от экспорта данного товара, и о том, что же делать в таком случае.

Вопрос непраздный и совершенно не новый. Осмелюсь указать, что режим существования «добытый с территории ресурс в обмен на промышленный импорт при слабой локальной промышленности» существовал на территории нынешней РФ не один век. Что пушнина и воск, что пенька и хлеб, что нефть и газ — все эти ресурсы уходят на внешний рынок по простой с точки зрения организации схеме. Это фактории как места первичного сбора вывозимого товара плюс локальные торговые пути по территории страны от факторий к портам плюс оборона рубежей плюс политическое удержание своего места в мировой торговле.

Сейчас ситуация точно такая же. Вместо факторий, где у местного населения купцы брали белку и соболя, теперь месторождения, речные торговые пути обернулись трубопроводами, а дискурс обороны рубежей и места в мире не изменился ничуть. Поправка лишь в схеме расселения — из крестьянского оно стало городским: обучающимся, живущим, получающим пенсию и обслуживающим эти потоки рентных товаров. Да — в некоторых крупных городах завелся более-менее свободный рынок товаров и услуг («свободный» в данном случае означает, что на него можно зайти без чьей-либо протекции, просто начать что-то делать), но и это не ново. Так, к этой же категории можно отнести допетровских еще «государевых вольных гулящих людей», не несших государевого тягла и кормившихся от своих трудов на кого-либо.

Почему это важно с сугубо денежной точки зрения? Потому что доходы, получаемые от экспорта ключевых товаров (нефти и газа), имеют мультипликативный эффект на экономику. В данном смысле довольно смешно видеть победные реляции о том, что Россия слезает с нефтяной иглы на основании того, что, мол, ранее доля нефтегазовых расходов бюджета была больше, а теперь она меньше, ура, вперед. Это, увы, не так.

Предельно упрощая, можно говорить о том, что такой подход фиксирует лишь налоги, поступающие с нефтяника, получившего за нефть свой твердый доллар и продавшего его на рынке за рубли. Но этот нефтяник рубли тратит: он, например, вкладывается в квартиру себе (скорее всего, где-то в теплых края), тем самым финансируя стройкомплекс, от которого живут арматурщики, кабельщики, логисты, сами строители (здесь сразу же возникает подкормка стран СНГ), и т. д. и т. п., вплоть до вебмастеров на фрилансе, собравших сайт строительного проекта. Все эти категории, получив деньги, предъявляют уже свой спрос на свои товары и услуги, вплоть до удовлетворения базовых потребностей вроде еды и одежды. И все эти люди платят налоги с каждой же покупки чего бы то ни было. Соответственно, если предположить, что исходный нефтяник своих рублей не получил, то вся эта цепочка схлопывается — и это я не говорю о кормящихся с налогов бюджетниках. Как это бывает, мы видели в 2008–2009 годах.

«В проекте генеральной схемы развития нефтяной отрасли, разработанном минэнерго, прямо заложено падение добычи — наиболее вероятный инерционный сценарий прямо предполагает, что пик добычи 2019 года в 561 миллион тонн не будет превзойден никогда» Фото: © Максим Богодвид, РИА «Новости»

Пока же фактура выглядит угрожающе

Здесь надо сделать еще одну оговорку о том, что с того момента негативный эффект подобных событий был определенным образом демпфирован посредством, в частности, проводимой ЦБ политики инфляционного таргетирования, но факт остается фактом. Внешний спрос является катализатором большой волны спроса внутреннего, и его отсутствие (или даже снижение) моментально сказывается на всей экономике страны.

Наконец, почему нефтяник? Потому что по итогам 2019 года (последнего «нормального») в стоимостном выражении экспорт углеводородов дал 62,1% от общего объема экспортных доходов, составившего $424 миллиарда. Металлы дали 8,9%, химия — 6,4%, машины и оборудование — 6,5%, продукция сельского хозяйства — 5,9%, наконец, лес принес 3% денег. Что будет, если уполовинится доход от экспорта леса и продукции из дерева? Думаю, подобное мало кто заметит, кроме участников отрасли, но вот с нефтью и газом это, очевидно, не так.

При этом надо помнить, что основной потребитель российских углеводородов — условно общий Запад — твердо взял курс на декарбонизацию. Можно сколько угодно говорить о дороговизне всей этой «зеленой энергетики», о необходимости субсидирования, даже о глобальном похолодании вместо глобального потепления (что, кстати, вполне вероятно, в Северном полушарии второй год снега выпадает на полторы сигмы больше многолетнего среднего) — это все не имеет значения. Решение о декарбонизации Европы — политическое, без оглядки на цену, «мы так решили». Но, поскольку цену платить не хочется, ее было бы неплохо перевалить на кого-либо еще — и здесь кроется генезис того самого «углеродного налога», вводимого в ЕС в ближайшие годы. Москва, кстати, заявила, что будет сражаться с данной инициативой посредством механизмов ВТО, возможно, здесь даже будет успех, но всяко это дело небыстрое.

Пока же фактура выглядит угрожающе. Bloomberg пишет, что «Белый дом рассматривает обязательство сократить выбросы парниковых газов в США на 50 процентов или более к концу десятилетия, эта цель почти вдвое превышает предыдущие обязательства страны и требует кардинальных изменений в электроэнергетике, транспорте и других отраслях». Французский парламент единогласно проголосовал за прекращение продаж грузовиков на ископаемом топливе до 2040 года — и, очевидно, легковых автомобилей этот тренд настигнет куда раньше. В Норвегии, по данным на март этого года, зарегистрировано менее 10% новых а/м на бензине и дизеле, электромобилей — более половины, треть составили различные гибриды. Наконец, в проекте генеральной схемы развития нефтяной отрасли, разработанном минэнерго, прямо заложено падение добычи — наиболее вероятный инерционный сценарий прямо предполагает, что пик добычи 2019 года в 561 млн т не будет превзойден никогда.

Трансформация – достижение пика – деградация – трансформация

Итого, что же имеем с гуся?

Экспорт в 2019 году составил $424 млрд, из них 62% углеводородов, что дает $262 миллиарда. Предположим, что в условном 2030-м доход от продажи этих товаров уполовинился; возможно, в реальности будет даже жестче, но это всего лишь модельный расчет. Значит, его надо скомпенсировать, т. е. продать за границу чего-то на $130 млрд чисто для поддержания статус-кво (да-да, вопросов профицита торговли касаться сейчас не будем). Что именно это может быть?

Во-первых, это продукция сельского хозяйства. Я отлично помню 90-е и стенающих аграриев, вечно обещающих накормить Россию и постоянно просящих помощи. История эта растаяла аки дым в нулевых, после принятия Земельного кодекса и обретения возможности действительно работать на земле. Сейчас продовольствия экспортируется на $25 млрд в год, и я полагаю, что за указанный срок нет никаких фундаментальных проблем данную сумму удвоить.

Во-вторых, это, внезапно, золото. Отказ от скупки его Центробанком в закрома и продажа его на внешний рынок вполне могут приносить $10–15 млрд в год.

В-третьих, это лес и продукция из древесины. Скромные $12–13 млрд экспорта может быть, по моему мнению, более чем удвоено. Из древесины можно производить очень много чего, вплоть до стекла (да-да!), при этом оно вполне отвечает требованиям экологичности, на которой сфокусирован тот самый Запад.

Это все, если можно так выразиться, «быстрые деньги». Но их мало, лишь порядка $50 млрд, а надо бы втрое больше. Соответственно, проблему дисбаланса, вполне вероятно, придется решать с другого конца — через секвестр бюджета. Вопрос лишь один: за чей счет? С одной стороны, на различных силовиков уходит порядка 30% бюджета, что есть около $80 млрд, но укрощать аппетиты этого слоя, разгулянные в сытные годы дискурса «осажденной крепости», будет крайне сложно. С другой — заметную часть расходов составляет раздутая, но не особо эффективная «социалка», нельзя забывать и о трансфертах в вечно дефицитный пенсионный фонд. Но, предположим, где-то $25–30 млрд тут удастся добыть.

Собственно говоря, и все. Наверное, еще около $10 млрд сверху сможет выдать IT-сектор, но для этого надо как минимум прекратить дурацкие эксперименты с торможением сервисов, призывами отказаться от западных соцсетей и YouTube, хтоническим законом №85-ФЗ о просветительской деятельности и прочими элементами того же охранительского дискурса. Может быть, удастся сократить кормление всех этих «братьев наших меньших» — стран СНГ, одна лишь Беларусь получает из РФ более $5 млрд ежегодно на разнообразных преференциях; впрочем, раньше было вдвое больше.

Дальше — фантастика, достижимая лишь теоретически.

Это продажа экологических квот тому самому сфокусированному на устойчивом развитии Западу, «а то, ишь, наши леса забесплатно ваш углерод перерабатывают». Это может быть продажа воды (или технологий опреснения таковой) в те регионы мира, где с ней сложности, но сначала надо решить водную проблему Крыма, где сейчас вода подается по графику. Это может быть сокращение вывода капитала, но это вековая история, и она очень приятна реципиентам капитала, так что здесь я не жду никаких прорывов. Наконец, это может быть водородная отрасль, но для подобного надо мириться с Западом и просить его об инвестициях деньгами и технологиями. От атома я прорывов в деньгах, увы, также не жду, равно как и от продажи вооружения, которое традиционно идет по офсетным контрактам, ибо «геополитика».

Но все эти расчеты, пусть даже сугубо модельные, не могут дать ответа на простой вопрос: кто и почему будет этим всем заниматься? Полагаю, что это никак не могут быть нынешние элиты, поскольку такой путь в развитии страны будет прямо требовать увеличения числа экономических акторов, занимающихся разными видами деятельности, что входит в противоречие с текущим положением государства РФ как вертикально интегрированной корпорации, дислоцированной на данной территории. Множество сравнительно равных по мощи акторов, локальных элит, бурление локальной политики, муниципальное самоуправление, действительная, а не мнимая федерализация страны — это все нехарактерно для нынешней РФ и видится ей как враждебное.

Посмотрим. Эмпирика последних полутора веков показывает, что история в стране движется 36-летними циклами. Трансформация – достижение пика – деградация – трансформация.

Посмотрим.