Луиза Батыр-Булгари: «За надругательство над татарскими песнями республика платит огромные деньги!»

Луиза Батыр-Булгари: «Я ведь много лет была абсолютно без голоса. Это было тяжелое для меня время. Врачи мне запрещали даже просто слушать музыку, не говоря о том, чтобы ее писать» Фото: Андрей Титов

«Врачи мне запрещали даже просто слушать музыку»

— Луиза Миннигалеевна, чтобы найти ваши контакты, пришлось немного потрудиться. Кто-то говорил, что вы уехали из Казани и чуть ли не из страны...

— Да, в последние годы я часто бывала по семейным обстоятельствам в Китае, восстанавливая свое сильно пошатнувшееся здоровье, параллельно расширяя свой жизненный и творческий кругозор. Я ведь много лет была абсолютно без голоса. Это было тяжелое для меня время. Врачи мне запрещали даже просто слушать музыку, не говоря о том, чтобы ее писать. Причина болезни — отдельный разговор.

В Китае я вылечила голос, поправила здоровье, к тому же немного увидела мир, побывала во многих городах и провинциях Юго-Западного Китая, параллельно объездила весь экзотический Таиланд: и юг, и север, который мне больше понравился, была на Филиппинах, где узнала много нового. Мне посчастливилось побывать на 7 островах (а их там более 7 тысяч), но и этого вполне хватило, чтобы иметь представление о далеком островном государстве с до сих пор живущими в джунглях в первобытных условиях людьми, где главным развлечением мужчин считаются петушиные бои. 

При огромной бедности основного населения народ там очень жизнерадостный, в отличие от наших россиян, практически голые и полуголые аборигены, все от мала до велика свободно говорят на английском языке, вера католическая, от некогда испанской колонизации. Название страны — от имени младенца Филиппа — наследника испанского короля. Вот так издревле богатые монархи раздаривали своим только что родившимся отпрыскам целые государства. 

Но что меня удивило — это то, что их язык очень близок к тюркскому, музыка также похожа на нашу пентатонику, большинство филиппинцев — с лицами, очень похожими на казанских татар. Но больше всего меня впечатлило другое: как они живут, а порой выживают в постоянной круглогодичной жаре от 35 градусов. Отсюда, вероятно и очень короткая жизнь у них. Я почти не видела пожилых людей. «Страна молодых» — так называют Филиппины. С тех пор я радуюсь, что мы живем в нормальном климате с четырьмя временами года. 

 — Да, вы вернулись в страну, как вы говорите, с «нормальным климатом». Но как так случилось, что вы живете практически в лесной глуши, в сотне километров от Казани? Почему не в столице РТ?

— Когда я поселилась в конце 80-х годов на проспекте Победы, это был довольно тихий и зеленый район. Единственное, что меня напрягало, — это огромная слышимость в бетонном доме. Тяжело было в той обстановке работать, когда понимаешь, что мешаешь соседям. 

— Но это же не ребенок пытается музицировать, а профессионал за работой.

— А разницы особой нет, когда звуки музыки кому-то мешают. А инструмент у меня довольно громкий — рояль. Под нами жила семья профессора, жена — учитель татарского языка. Но как только я садилась за инструмент, даже в 9 часов утра, она всегда стучала по трубам, мол, прекращайте, нам мешает. А в последние годы под моими окнами построили большую развязку, и стало совсем невыносимо от шума и выхлопных газов. Единственный выход остался — переселиться в частный дом.

Я 2–3 года подряд искала место вокруг Казани, даже подавала заявление в администрацию Высокой Горы, кстати, с ходатайством от союза композиторов РТ, но, видимо, не слишком выгодным просителем я там оказалась, мне отказали, отдав свободные участки желающим из нефтяных районов… А потом в 2011 году случайно возник этот дальний лесной поселок, глубинка российская, где природа и земля по недорогой цене меня устроили.

— Ваши соседи знают, что рядом с ними живет известный татарский композитор?

— Я стараюсь жить закрыто, не афишируя себя… А мои соплеменники везде живут, тем более здесь, за пределами родной республики, они более дружны и отзывчивы. В общем, у меня нет чувства, что живу не у себя на земле. Кругом свой народ, те же люди.

«Мое удостоверение члена союза подписал Тихон Хренников, автор многих известных песен и музыки к кинофильмам, в частности к известному фильму — исторической комедии «Гусарская баллада» Фото: www.kremlin.ru

«Творческие союзы в нашей стране были созданы в конце 1930-х по указанию НКВД»

— Вы в последние годы перестали сотрудничать с союзом композиторов РТ, не участвуете в публичных дискуссиях о развитии татарской музыкальной культуры. Что думаете о происходящем в этой сфере?

— Во всем мире нет никаких союзов композиторов, есть авторские агентства и различные фонды. В России до революции было Русское музыкальное общество, которое помогало композиторам, делая им заказы. Причем конкретно помогали композиторам и сами русские цари, в частности, композитору Глинке за его оперу «Иван Сусанин» царь Николай I подарил перстень ценою в 30 тысяч рублей царским золотом. В то время годовое жалование царского генерала было 1,2 тысячи рублей. Чайковского, чьей музыкой ныне гордится Россия, поддерживали финансово Русское музыкальное общество, меценаты и лично царь Александр III, который постоянно материально поддерживал композитора, даже отправил его в трехлетнее творческое путешествие в Европу. Чайковский никогда ничего не писал без предварительной оплаты. Все эти факты есть в открытом доступе. В отличие от этого, мы, композиторы богатой нефтяной республики, порой годами ждем оплаты своего творческого труда, часто работая бесплатно, просто на энтузиазме. 

Вот эту правду должны знать в первую очередь наши чиновники, от которых зависит дальнейшая судьба национальной культуры, а следовательно, и будущее народа, поскольку народ без духовной культуры и в первую очередь без музыкальной культуры — это просто население. Именно музыкальная культура, наши прекрасные древние духовно-душевные песни («моңлы» жырлар) помогли сохраниться народу, даже невзирая на религию (учитывая кряшен), после потери в 1552 году государственности.

— Значит, в творческие союзы вы не очень верите?

— Творческие союзы в нашей стране были созданы в конце 1930-х по указанию НКВД — для контроля над творческой личностью. Я никогда не считала своей целью вступление в данную организацию. Люди, занимающиеся творчеством, всегда были свободными художниками. В моем представлении союз — это добровольное сообщество уважающих и почитающих друг друга творческих деятелей, готовых помочь и прийти на взаимовыручку. В XIX веке в России существовал прообраз творческого союза — известный в истории музыкальный кружок «Могучая кучка». Членами его являлись известные ныне русские композиторы, у которых между собой была тесная творческая дружба, член данного кружка после смерти кого-либо из композиторов даже дописывал незаконченное сочинение другого автора, чтобы выпустить его в свет. Вот такие раньше были высокие отношения.

Что касается наших современных союзов, то они далеко не добровольные, а скорее вынужденно-добровольные, поскольку благодаря ним создается мнение: если ты не имеешь членскую книжку, то ты не профессионал, даже если отучился, получил диплом и стал известным в народе композитором. Я с таким отношением столкнулась еще в 80-е годы, когда, уже будучи давно дипломированным музыкантом, популярным композитором, работая музыкальным редактором и издавая произведения членов союза композиторов республики (в те годы самодеятельному автору невозможно было выпустить в свет свои произведения), исправляя порой грубейшие ошибки в нотах наших профессионалов, в свой адрес слышала, что Батыркаева (это моя прежняя фамилия) — самодеятельный автор. 

В 1988 году, будучи уже известным в республике композитором, матерью троих детей, я вступила в союз композиторов России. Мое удостоверение члена союза подписал Тихон Хренников, автор многих известных песен и музыки к кинофильмам, в частности к известному фильму — исторической комедии «Гусарская баллада».

Однако с момента вступления в данную организацию, точнее, в ее татарстанское отделение, называемое союзом композиторов Республики Татарстан, я никакого дружеского к себе отношения со стороны коллег не ощутила, а скорее наоборот, именно с тех пор началась многолетняя скрытая травля моей персоны со стороны руководства данной организации. Постепенно я поняла, что подобное отношение руководства к талантливым членам — это давняя традиция, идущая с самого основания организации.

«Шурале» молодого композитора Фарида Яруллина Фото: Андрей Титов

«Много лет подряд по установлению истинного авторства балета шли суды в Ленинграде»

— Вы о судьбе Фарида Яруллина?

— Коснемся истории. 1941 год. В республике идет подготовка к декаде татарского искусства в Москве в декабре 1941-го. Оперный театр республики репетирует новый балет «Шурале» молодого композитора Фарида Яруллина. Начинается война, однако репетиции продолжаются, поскольку декада не отменена. Автор торопится завершить редакцию балета, параллельно с ним работает оркестровщик музыки, работают костюмеры, артисты балета, музыканты, а автора (члена творческого союза, у которого должна быть бронь) неожиданно отправляют на фронт. 

Я имела счастье встретиться в 80-х годах с современниками Яруллина, которые мне в подробностях рассказали эту историю. Фатыйма Валеева — хорошая знакомая композитора — встретила его на Булаке, около Пединститута, уходящего со слезами на фронт, переживающего, что не успел доделать окончательную редакцию балета. Спрашивается: почему же автора, главного сопричастного к постановке балета, отправили на фронт в то время, как в Татарстан был эвакуирован в полном составе союз писателей страны, союз композиторов отправлен в тыл в Самару, союз кинематографистов — в Казахстан и так далее.

После ухода Яруллина на фронт балет сняли с постановки и театр начал репетиции оперы «Алтынчеч» композитора и председателя союза композиторов республики Назиба Жиганова. После скорого ранения Яруллин попал в госпиталь в Самаре, где ему посоветовали друзья-композиторы, в частности его педагог Генрих Литинский, написать в Казань с просьбой прислать справку, что он член союза. Два месяца безуспешно композитор ждал ответа, но, так и не дождавшись, ушел на фронт.

— Кто ему должен был прислать справку?

— Справку на бронь должен был дать союз композиторов, и я считаю, что это на совести ныне покойных Жиганова и Джаудата Файзи, который работал тогда юристом союза и не был в действительности, как теперь о нем говорят, профессиональным композитором, он был просто любителем, играл на гармошке.

Еще более драматичной оказалась судьба балета «Шурале», который был поставлен в 1945 году, после войны, под новым названием «Али батыр» и под авторством двух московских композиторов, Власова и Фере, которым всего лишь поручили сделать новую оркестровку балета и отредактировать его, но данные товарищи посчитали: раз автора нет, то можно авторство приписать себе. Много лет подряд по установлению истинного авторства балета шли суды в Ленинграде. В них активно участвовала музыковед, общественница Фатыма Валиева, она тогда была студенткой пятого курса консерватории. Через суд, наконец, удалось доказать, что автором балета является Яруллин. Однако после этого Жиганов не дал защитнице авторства Яруллина окончить консерваторию, получить диплом и устроиться на работу, вынудив ее таким образом надолго уехать в провинцию. По воспоминаниям самой Валеевой, не одна она так же пострадала от жесткой руки коммуниста и главного композитора республики того времени. 

— Да, молва часто обвиняет в произошедшем с Яруллиным Назиба Жиганова, который уже тогда возглавлял союз композиторов ТАССР. Но родные и близкие последнего это решительно опровергают, называя грязными сплетнями.

— Конечно, их понять можно, но я описала то, что было в исторической реальности. В середине 80-х годов, будучи штатным музыкальным редактором Татарского книжного издательства (в котором проработала 13 лет), я решила издать авторское факсимиле балета «Шурале», приложив к нему и авторские рукописи, сохраненные известным музыковедом, бывшим худруком Татарской филармонии Махмутом Нигметзяновым. Дело в том, что каждый раз при переписке нот многочисленные и порой не совсем добросовестные переписчики музыки балета делали множество ошибок, из-за которых авторская рукопись порой производила впечатление неграмотного текста. Отсюда пошло широкое мнение, что автор не был профессионалом.

Моей задачей было восстановить в оригинале авторский текст и довести его черновой рабочий клавир до законченного и готового к печати произведения. Я хотела этим изданием прекратить все негативные отзывы о профессиональной несостоятельности безвременно погибшего композитора Яруллина, показав общественности, что он был достаточно профессиональным автором, создавшим мировой шедевр в области балетной музыки. 

Параллельно с работой над рукописями я изучала документы тех лет, в том числе и судебные, где товарищи Власов и Фере были без стеснения названы «разбойниками с большой дороги». Я все это хорошо помню. Документы мне предоставила тогда Фатыма Валеева. 

Но что меня больше всего тогда поразило — это настойчивые звонки в дирекцию издательства из союза композиторов ТАССР и консерватории с требованием не издавать авторский вариант балета! Бывший проректор по науке Бахтиярова мне сообщила, что руководство консерватории в лице Жиганова требует снять с плана издание балета, поскольку Яруллин является… «самодеятельным композитором» и тому подобное. Такое же мнение было и у руководства союза композиторов, что меня особенно удивило, поскольку председателем союза тогда являлся Мирсаид Яруллин — брат Фарида Яруллина. Как потом выяснилось, Мирсаид Яруллин, всю жизнь купавшийся в лучах славы своего брата, в действительности, однако, был не его братом, а приемным сыном отца композитора — Загидуллы Яруллина, причем весьма средне одаренным, не как автор «Шурале». Возможно, здесь сыграла роль зависть и беспринципность Мирсаида Яруллина.

— Но авторский вариант балета вы все же издали.

— Несмотря на протесты со стороны Жиганова (которому, видимо, даже мертвый Яруллин не давал покоя) и оказанное на меня и дирекцию издательства огромное давление, я смогла выпустить авторский клавир балета, что было для меня тогда большой победой. Зато впоследствии, когда я стала уже членом союза композиторов, мое упорство и принципиальность обернулись против меня тихой мстительной травлей со стороны руководства союза, которая, кстати, продолжается до сих пор…

Мало кто сейчас знает, что балет «Шурале» в 50-е годы был поставлен в 36 странах мира и шел многие годы с огромным успехом за рубежом. К моему огорчению, я не увидела постановки этого великолепного национального балета в интернете. В таких случаях у меня всегда напрашивается вопрос: почему мы, татары, не показываем и не рекламируем всему миру лучшее и достойное, что у нас есть в национальном искусстве? Весь интернет забит порой примитивной татарской эстрадой, а достойную музыку, которая у нас есть, мы не выставляем. Еще великий Габдулла Тукай призывал народ к прогрессу, уйти от дикости, стремиться к цивилизации, однако до сих пор, слыша нашу опустившуюся порой до примитивизма национальную эстраду, нельзя сказать, что мы цивилизованный народ. Отсюда к нам такое же отношение. Наша республика известна и интересна только как нефтяная республика, которую можно постоянно доить.

«О Жиганове как о человеке всегда было неоднозначное мнение. Его в кулуарах называли «Сталиным в музыке». У меня о нем, к сожалению, не осталось положительного мнения, особенно после того, как я многое узнала о судьбе Сайдашева, Яруллина» Фото: Владимир Зотов

«Жиганова в кулуарах называли «Сталиным в музыке»

— Кто-то еще из больших татарских композиторов пострадал от подобного отношения?

— Хочу несколько слов сказать о драматичной судьбе Салиха Сайдашева, о судьбе его творческих архивов. В самый творчески зрелый период жизни выгнанный из театра, служебной квартиры, он фактически остался на улице, как сейчас говорят, бомжом, его народ подкармливал, сердобольные люди пускали иногда ночевать. Мой отец, больший любитель музыки, рассказывал, как часто мужики, в том числе и он, приглашали бездомного композитора вместе выпить рюмочку — лишь для того, чтобы накормить голодного, всеми любимого, но брошенного властью композитора. В самый трудный период жизни союз композиторов не протянул ему руку помощи, а после смерти автора исчез хранившийся в библиотеке союза его творческий архив. В народе был пущен слух, что его якобы сожгли на Казанке, но кто в этот абсурд может поверить? Кому нужно сжигать архив? Однако… именно после этого уже у не юриста, а композитора Джаудата Файзи появляются его замечательные песни. Выводы можете сделать сами.

Описывая все вышеуказанное, я не преследую цели очернить кого-либо. Просто рано или поздно должна восторжествовать истина. В истории иногда открываются такие невероятные факты, в которые трудно поверить.

— Факты, которые вы сообщаете, невероятны. Даже трудно их как-то комментировать… А о Жиганове как о педагоге и организаторе вы какого мнения?

— Жиганов сыграл и в моей жизни определенную роль. Из-за него я не смогла уехать в Ленинград, поступать в консерваторию, куда я планировала поехать по рекомендации моего преподавателя по композиции Юрия Васильевича Виноградова. После окончания Казанского музыкального училища меня вызвал к себе директор, предупредив о том, что если я поеду в Ленинград, то туда позвонит лично Назиб Гаязович и меня не примут, поэтому я непременно должна поступать только в Казанскую консерваторию. Если бы я поехала в одну из лучших в стране консерваторий, судьба у меня могла бы быть другой. Но сейчас я нисколько об этом не жалею.

В жизни у меня было множество возможностей жить и работать за рубежом. Меня приглашали в Америку, в Израиль, в Норвегию, в Китай. Однако душа моя и творчество навеки связаны с родной страной и с моим народом. Моя судьба — быть национальным композитором, хотя я свободно пишу и на русском языке и в различных национальных стилях. Я легко в музыке перевоплощаюсь, меняю кожу. Я ведь родилась в год змеи.

— Жиганов в консерватории у вас что-нибудь преподавал?

— Он преподавал инструментовку, но у него из-за своей занятости общественной деятельностью и постоянными разъездами имелась своя специфика преподавания. Не объясняя азов инструментовки, по которым должен быть специальный учебный курс, он студентов всех курсов объединял в одну группу. Меня таким образом на первом курсе соединили с дипломниками, пишущими дипломные партитуры. Это как первоклассника посадить с выпускниками школы. Что я помню из уроков Жиганова, так это то, что он, ничего не объясняя, рисовал у меня в нотах крупные очки, мол, смотри внимательно, и все на этом. Конечно, меня в присутствии взрослых ребят-выпускников это очень унижало, и уроки долго были для меня пыткой. Я сама себе удивляюсь, как смогла при таком методе обучения написать партитуру своего дипломного концерта для скрипки с оркестром, получив пять.

О Жиганове как о человеке всегда было неоднозначное мнение. Его в кулуарах называли «Сталиным в музыке». У меня о нем, к сожалению, не осталось положительного мнения, особенно после того, как я многое узнала о судьбе Сайдашева, Яруллина. Мне достаточно было, работая редактором, пообщаться с композиторами, в частности с Рустемом Яхиным, увидеть его нервные трясущиеся руки, узнать, что его, первоклассного пианиста и композитора, Жиганов не допустил к преподаванию композиции и фортепиано, а «доверил» лишь учить музыкальной грамоте вокалистов на подготовительном отделении. 

«С 12 лет я начала серьезно обучаться композиторской науке»

— Немного расскажите о вашей учебе как композитора. Все-таки далеко не каждый выбирает такой путь в жизни.

— Музыку я начала писать с 11 лет, учась еще в музыкальной школе, в которую сначала не очень любила ходить. У меня была очень нервная учительница музыки, часто бившая меня по рукам и заставлявшая играть скучные гаммы и этюды. Но зато я любила играть на фортепиано, то, что мне нравилось, то есть свободно импровизировать, сочинять что-то свое. Мое увлечение заметили в школе, и директор Роза Шамсеевна Болгарская серьезно занялась мной, ученицей четвертого класса, как будущим перспективным композитором. Вот такое раньше было отношение к способным детям. Так, с 12 лет я начала серьезно обучаться композиторской науке у известного тогда преподавателя Казанской консерватории, пианиста и композитора Юрия Васильевича Виноградова, человека энциклопедических знаний, выпускника Петербургской консерватории, последователя старой русской композиторской школы. 

Таким образом, всю основную учебную базу композиции я успела получить в школьные годы у этого мудрого педагога, сумевшего во мне разглядеть природную  индивидуальность. Он бережно, не ломая мою музыкальную натуру, учил меня на образцах мировой музыки основам композиции, при этом поощряя мои смелые творческие поиски своего индивидуального языка, я очень благодарна ему за это на всю жизнь.

— А учеба в консерватории оправдала ваши ожидания?

— Поступив в Казанскую консерваторию, я оказалась в классе композиции Рафаэля Белялова — композитора, тяготеющего к авангарду. Виноградова, к сожалению, к преподаванию композиции в консерватории железная рука ректора не допускала, он преподавал там только гармонию. А с Беляловым я, будучи мелодистом по натуре, не смогла найти общего языка. Рафаэль Нуриевич мой мелодизм называл старомодной музыкой, стараясь направить меня в сторону современных авангардистских течений того времени. Не выдержав натиска, запутавшись в себе, я после первого же курса поехала в Московскую консерваторию на консультацию к известному педагогу и композитору Альберту Леману, когда-то преподававшему в нашей Казанской консерватории, но затем из-за конфликта с Жигановым уехавшему в Москву. 

Мне было достаточно одной консультации у этого мудрого маэстро, сказавшего: «Вы умеете хорошо развивать музыкальный материал, но вам надо больше работать над мелодикой и тематизмом». И все! Этих слов мне хватило, чтобы продолжать отстаивать себя и писать то, что просит душа, а не заниматься авангардными поисками. Поэтому, несмотря на упорные усилия Белялова, чтобы сломать мою мелодическую натуру, мне удалось себя сохранить.

— Что было по окончании консерватории?

— После окончания консерватории я решила уехать во Владимирскую область, в детский санаторий в трех часах езды от Москвы, где мне сразу предложили работу и квартиру. Я уже собирала вещи, когда мне позвонили, пригласив на должность музыкального редактора в Татарское книжное издательство вместо Хуснуллы Валиуллина, который уже был немолод и которому надо было оставить кого-то после себя. Так я стала музыкальным редактором издательства, освоив все тонкости профессии нотного редактора, корректора и даже планово-финансового работника.

Хочу к этому добавить: задолго до издательства, учась еще в музучилище, я с 16 лет начала свою трудовую деятельность. Где и кем только я не работала, пройдя большую школу жизни в музыкальной сфере. Много лет была концертмейстером в детском хоре, вокальном ансамбле, хореографическом кружке, преподавателем фортепиано в Пединституте, руководителем женского эстрадного коллектива «Ассоль» в Казанском доме офицеров, где я научилась писать эстрадные аранжировки и неплохо освоила игру на соло- и ритм-гитаре, играя со своим ансамблем на концертах и танцплощадках. Очень жаль, что мы не сохранили записи многих наших выступлений, где я пела и играла на гитаре. Особенно было бы интересно сейчас посмотреть, как я наяривала гитарные соло из популярных в то время западных хитов. 

Мало кто знает, что я еще работала и в сборной команде Республики Татарстан по художественной гимнастике в качестве композитора-аккомпаниатора (в те годы спортсмены выступали под живую музыку). Я составляла и сама писала музыкальные композиции для выступлений спортсменок, с которыми объездила почти весь Союз. Вот такую бурную трудовую деятельность я вела параллельно с учебой, пока не начала творческую деятельность в качестве национального композитора-песенника. Таким образом, я на практике в различных сферах музыкальной жизни ощутила вкусы и духовные потребности простого народа.

«В принципе, и сейчас обстановка в союзе композиторов РТ не слишком отличается от политики прежнего руководства. В 2015 году я вынуждена была выйти из союза композиторов Татарстана» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Союз композиторов Татарстана только на бумаге называется союзом»

 — Какими заботами ныне живет музыкальное сообщество, тот же союз композиторов? Изменилась ли обстановка? Потому что советский период, судя по вашим словам, был очень противоречив… 

— В принципе, и сейчас обстановка в союзе композиторов РТ не слишком отличается от политики прежнего руководства. В 2015 году я вынуждена была выйти из  союза композиторов Татарстана, но я не выходила из российского союза, не писала по данному поводу заявлений, однако руководство местного союза незаконно  исключило меня из союза композиторов РФ. 

А вышла я из местной организации по многим причинам. Во-первых, давно поняла проводимую там политику, когда все сотрудники союза работают на процветание ее руководства. Союз композиторов Татарстана только на бумаге называется союзом. Как я уже ранее высказалась, союз в моем понимании — это друзья, коллеги, взаимопомощь, а там я этого не вижу с момента моего вступления в данную организацию. Даже наоборот. Достаточно перечислить несколько фактов, чтобы меня понять. 

В конце 80-х годов, уже будучи в союзе, когда я очень нуждалась в жилье, меня — мать троих детей — отказывались даже ставить в очередь. Квартиру мне помог получить совет министров республики, однако когда я пришла за ордером в горисполком, то выяснилось, что союз композиторов ТАССР отправил туда письмо с требованием отказать мне в выдаче ордера. Начальник квартирного бюро был настолько удивлен таким заявлением, говоря мне, что все организации ходатайствуют за своих работников, а тут, наоборот, требуют отказать.

Далее. На протяжении 90-х годов мне неоднократно со стороны союза было отказано в выдвижении на звание заслуженного деятеля искусств РТ, хотя я была тогда уже известным композитором, автором множества популярных в народе песен, но при этом я оставалась одной из последних, у кого не имелось никакого звания. Хотя к званиям я особо не стремилась, но оно учитывается при ставке гонорара. И только когда я попросила отказать мне письменно, в 2000 году, наконец, получила звание.

— Ну что же, уже хорошо…

— Политика союза композиторов республики проводится в разрыве от его же устава, где общественная организация призвана учитывать интересы всех членов, но на практике — совсем другое, поскольку все крутится вокруг председателя и его заместителей: постоянная рекламная раскрутка, гранты, высокие звания, неоднократные получения квартир одними и теми же лицами, высокие гонорары, дорогие, за счет бюджета, командировки. 

Есть здание союза, отремонтированное за счет бюджета республики, оно должно быть в распоряжении всех членов творческого сообщества. Однажды я попросила предоставить на время одну из многочисленных комнат мне под студию, но оказалось, что помещений для нужд простых членов нет, только под коммерческую аренду.

Далее — бухгалтерия союза далеко не непрозрачная. Не зря главный бухгалтер союза получила хорошую квартиру. Ни одна общественная организация, кроме союза композиторов Татарстана, не может похвастать тем, что выделяет трехкомнатные квартиры главным бухгалтерам, отказывая при этом в получении жилья самим членам организации, ради которых в принципе и создан союз.

— Вы знаете, так получилось, что наша редакция волей судеб находится по соседству с союзом композиторов. Вы, безусловно, имеете право на собственные оценки ситуации. Но сделаем ряд поправок к вашим словам. Во-первых, само здание союза, насколько мы знаем, принадлежит минземимуществу РТ, и союз просто не имеет право сдавать что-либо в субаренду. И в этом здании, насколько мы знаем, действительно нет коммерческих структур со стороны. Во-вторых, судя по бюджету РТ, который открыт для публики, субсидии творческим союзам, в том числе композиторам, составляют сущие крохи, едва покрывающие аренду и зарплату аппарата. Очевидно, что композиторы сегодня живут фактически на сухом пайке — увы, такова у нас, получается, политика в области высокой культуры, и вряд ли тут вина руководства союза композиторов… Не будем забывать — на дворе капитализм, причем неразвитой…

— Во всяком случае еще до ремонта здания союза мне отказали в аренде помещения под предлогом, что все они заняты различными структурами. И только председатель союза может себе позволить проводить авторские концерты с приглашением со всего мира артистов за счет бюджета республики, официально называя это открытием фестиваля «Европа-Азия». Свидетелями являются зрители, пришедшие на фестиваль, но оказавшиеся на авторском концерте председателя союза композиторов. Для сравнения: в 2000 году к 30-летию своей творческой деятельности я полностью за свой счет проводила в Казани два авторских концерта с разной концертной программой. Однако на мою просьбу помочь хотя бы в небольшой (как удалось мне договориться) аренде Дворца культуры Химиков союз отказал, не говоря о том, чтобы принять хоть какое-то участие в данном мероприятии.

Далее. На государственную премию имени Тукая меня выдвинул первым не союз композиторов, а министерство образования РТ.

Большинство членов союза, точнее, две трети, — это музыковеды, основная деятельность которых — освещать и исследовать творчество композиторов. Для этого они и числятся в данной организации. Во времена Жиганова музыковеды союза писали только о его творчестве. Сейчас наши музыковеды делают то же самое — пишут только о председателе и заместителях. За 33 года с момента моего вступления в союз ни один музыковед не написал ни строчки исследований моего творчества, как будто меня вообще нет в музыкальном мире. 

Но, с другой стороны, это не только игнорирование моего творчества, но и истории национального вокально-песенного искусства. Мне звонят студенты, пытающиеся писать курсовые о моем творчестве, а необходимого профессионального исследования его нигде нет. К сожалению, не нашлось достойного места для моего творчества и в выпущенным музыковедом Вадимом Дулат-Алеевым учебнике «Татарская музыкальная литература».

Что говорить обо мне, когда до сих пор нет никакого исследования, не говоря о монографии, об основоположнике татарской профессиональной музыки Султане Габаши, и до сих пор ни одно его произведение не издано. Будучи еще в должности музыкального редактора издательства, я запланировала в темплан 1993 года полное собрание сочинений Габаши, хранившихся в архивах ИЯЛИ, однако, попав в волну сокращений и уйдя из издательства, я уже не смогла выпустить его в свет. К сожалению, союз композиторов не стал заниматься публикацией произведений классика. А ведь организация подобных изданий классиков — непосредственная задача творческого союза.

В связи с этим неудивительно, что я, известный композитор-песенник, выпускавшая в свое время к каждому пятилетнему юбилею композиторов их авторские сборники, вот уже более 30 лет не могу издать свой сборник избранных популярных и новых песен, а ведь у песен есть свой срок. Мой первый авторский сборник песен «Якты моңнар» был выпущен в 1988 году. Его тираж — 6,5 тысячи — в свое время разошелся за две недели, о чем, как об особом случае, объявили на совещании Татпотребсоюза. Мне об этом рассказали работники издательства.

На примере покойного классика Габаши я понимаю: если не издать при жизни свои произведения, то нет никакой гарантии, что они не будут пылиться в архивах и, возможно, никогда так и не выйдут в свет. В течение многих лет я пытаюсь выпустить свой юбилейный авторский сборник песен «Аккош моны калган» («Лебединая  грусть») в трех томах, но пока все безуспешно. В моем бывшем родном издательстве, в котором я когда-то издавала музыку всех татарских композиторов, предлагают лишь одно — обратиться лично к президенту Татарстана за финансовой поддержкой в издании сборника… Рано или поздно, я надеюсь, смогу издать его при жизни, поскольку ноты песен нужны в первую очередь народу, национальному искусству.

«Созданный моим сыном в 16 лет и выпущенный к 1000-летию Казани на СD-диске, этот уникальный альбом широко разошелся не только среди народа, туристов и иностранцев, но, к моему удивлению, и среди православных монахинь, которые дали ему высшую оценку, сказав, что это духовная музыка» Фото: Андрей Титов

«Ныне в республике не заинтересованы в национальных кадрах»

— Как вы себя чувствуете после разрыва с творческим союзом?

— На настоящий момент, после выхода из союза композиторов, я полностью свободный художник и не чувствую никакой разницы в своем положении. Единственное но — это то, что руководство союза перестало считать меня профессиональным композитором и вот уже несколько лет подряд различными способами через чиновников минкультуры представители союза, входящие в состав художественно-экспертного совета, активно препятствуют закупкам моих произведений.

— Как вы объясняете такое отношение все эти годы? Это же длится десятилетия… 

— Что я могу сказать? В истории с получением жилья сыграло роль то, что мне, скорее всего, припомнили активную позицию (вопреки мнению руководства союза и консерватории) в деле издания балета «Шурале». А в остальном меня могут понять только творческие люди, которые сталкивались с завистью своих коллег, вставлявших им палки в колеса. Такое происходит, наверное, в любой творческой или даже научной сфере… 

Возможно, играет роль еще и мой независимый характер, принципиальность, поскольку я ни перед кем не прогибаюсь и всегда говорю то, что есть, всегда выступаю за профессионализм, поскольку еще с периода работы музыкальным редактором в издательстве я устала от безграмотности и дилетантства многих наших авторов. Моей основной работой было издание клавиров, то есть музыки, написанной для игры и воспроизведения на фортепиано. Однако большинство наших композиторов профессионально не владеют игрой на фортепиано — короле музыкальных инструментов, по которому можно судить об уровне музыкального образования и даже интеллекта музыканта.

Единственным композитором-пианистом среди татар, умевшим профессионально играть и писать фортепианную музыку, был Рустем Яхин. Большинство татарских композиторов — это баянисты, домбристы, то есть народники, а также духовики, контрабасисты, хоровики, теоретики, иными словами, люди, профессионально не владеющие и не пишущие для фортепиано, отсюда отсутствие в республике национальной фортепианной композиторской и исполнительской школы. Ныне в Татарстане не заинтересованы в национальных кадрах.

Я вспоминаю советские времена, когда заботливо взращивали национальные кадры, в частности кадры композиторские, давая возможность всестороннего образования. Ежегодные конкурсы юных композиторов проводились. Мне, например, дали возможность одновременно учиться как пианистке, теоретику-музыковеду и как композитору. В моей судьбе принимало участие немало известных людей, начиная, как я уже говорила, с директора Казанской музыкальной школы №3 Болгарской, руководства и заведующих фортепианным и теоретическим отделениями Казанского музыкального училища Сайфуллиной, Вайсер, заканчивая ректором консерватории Жигановым и главным моим преподавателем, пианистом и композитором, человеком энциклопедических знаний — Юрием Васильевичем Виноградовым, которому я обязана всем, у которого я получила крепкую композиторскую школу. Виноградов — выпускник старой школы Петербургской консерватории, сын известного композитора Василия Виноградова, создавшего в 20-х годах вместе с основоположником татарской музыки Габаши первые татарские оперы «Сания» и «Эшче» («Рабочий»).

Таким образом, раньше готовили национальные кадры, искали таланты, стараясь дать им достойное образование, чего уже ныне не увидишь. Где наши национальные кадры пианистов, дирижеров? Попутно хочу привести пример того, как в республике не дали возможность получить моим способным сыновьям необходимое им специальное музыкальное образование. В Казанскую консерваторию не приняли ни на фортепианный, ни на композиторский факультеты обоих моих сыновей — старшего, Расула, даже переводом из Ташкентской консерватории, где он, будучи студентом-пианистом и композитором, неоднократно уже выступал на концертной эстраде с симфоническим оркестром Узбекистана, писал к тому же хорошую фортепианную музыку. Два года как пианист он занимался на подготовительном у проректора консерватории (как потом выяснилось, нетрадиционной ориентации), и, поскольку мой сын оказался нормальным парнем, то далее он не был принят в консерваторию, где давно сложилась своя закрытая кастовая система, когда абитуриенты заранее, задолго до поступления занимаются с преподавателями вуза, к которым потом в класс и поступают. На композиторское отделение Расула не принял и завкафедрой композиции Александр Маклыгин, сказав: «Он у вас „темный“… мало знаком с джазом». А младшего, Рустама, он уже не принял по такой причине, как он высказался: «С подобными произведениями у нас оканчивают консерваторию…» Вот такое у нас отношение к национальным кадрам…

Основная цель большинства нынешних учебных заведений — принять на учебу иностранцев или на платной основе. Для сравнения с Татарстаном хочу привести пример: в Москве музыкальные вузы сейчас принимают на композиторское отделение даже на основе показа одной песни, а мой сын Рустам предоставил при поступлении множество произведений: уникальный аудиоальбом мирового уровня «Борынгы аваз» («Из глубины веков») — на основе этнической музыки, партитуры симфонических произведений. Альбом «Борынгы аваз» получил высокую оценку у многих профессиональных композиторов и музыкантов. Созданный моим сыном в 16 лет и выпущенный к 1000-летию Казани на СD-диске, этот уникальный альбом широко разошелся не только среди народа, туристов и иностранцев, но, к моему удивлению, и среди православных монахинь, которые дали ему высшую оценку, сказав, что это духовная музыка. Я уверена: музыка этого диска останется в золотом фонде нашего национального искусства.

— Чем сейчас занимаются сыновья?

— Мой «темный» старший сын давно работает в Москве в сфере музыкальной, спортивной и рекламной индустрии, сотрудничая на постоянной основе с Первым каналом в качестве видеооператора и режиссера. В последние годы он помог мне снять несколько музыкальных клипов на мои песни. Младший работает по интернету, сотрудничает с музыкальными компаниями Америки и Австралии, пишет рекламные ролики для Европы, параллельно помогает записывать и мою музыку в качестве аранжировщика и звукорежиссера. Но главное, я считаю, то, что национальная музыка потеряла двух талантливых музыкантов-композиторов «благодаря» людям, чьей основной деятельностью является именно подготовка кадров для республики.

«В течение 2006–2008 годов я написала балет «Легенда о Тимуре». Сюжет связан с историческими событиями вторжения на нашу землю войск Тамерлана. Много было прочитано литературы о событиях прошлого, о самом легендарном полководце» Фото: wikimedia.org, Общественное достояние

«Я не сторонник кого-то просто так хаять и критиковать»

— Несмотря на все вами сказанное, в Татарстане есть востребованные композиторы. Например, Резеда Ахиярова стабильно раз в несколько лет выдает премьеру оперы или балета в театре имени Джалиля.

— Я не сторонник кого-то просто так хаять и критиковать. Но поскольку по сути своей и по образованию я не только композитор, но и теоретик – музыкальный критик, стремящийся к объективной оценке происходящего, то могу честно высказаться. Музыкальная критика у нас в республике как таковая умерла, хотя в союзе композиторов большинство членов — это музыковеды, в связи с чем его можно смело назвать союзом музыковедов, а не композиторов. Тем не менее вы никогда и нигде не прочтете ни одной объективной прогрессивной музыкально-критической статьи по музыкальному событию или поводу. Как правило, основная музыкальная атмосфера в этой организации по принципу «кукушка хвалит петуха за то, что хвалит тот кукушку».

— И что вы думаете о композиторе Ахияровой?

— Резеда Ахиярова, безусловно, способный к творчеству человек, но назвать ее талантливым и профессиональным деятелем у меня язык не поворачивается, так как, глядя на написанные ею ноты и слушая ее произведения, порой я не могу понять, для кого она пишет музыку — для себя или для народа, у которого достаточно глубокий музыкальный генофонд и который вы не завоюете, сочиняя пустую музыку, не затрагивающую душу. Правда, иногда бывает, что звучит что-то очень даже приятное, но… К сожалению, я ловлю себя на мысли, что что-то знакомое я уже где-то слышала… Короче говоря, по моему мнению, у Ахияровой нет своего оригинального, только ей присущего творческого стиля и языка, каким должен обладать истинный художник. Но ей повезло — у нее творчески удачный альянс с поэтом-чиновником Ренатом Харисом, который вхож во все кабинеты.

— И все-таки появление на сцене балета «Золотая Орда» или оперы «Сююмбике», произведений Ахияровой, — это событие в культурной жизни республики.

— Хочу по поводу «Золотой Орды» высказать свое мнение. В течение 2006–2008 годов я написала балет «Легенда о Тимуре». Сюжет связан с историческими событиями вторжения на нашу землю войск Тамерлана. Много было прочитано литературы о событиях прошлого, о самом легендарном полководце. В прологе балета есть сцена появления ученых в гробнице Тимура, как это и случилось в действительности в июне 1941 года. Однако после вскрытия гробницы просыпается дух Тамерлана, с этого и начинается балет, и его дух периодически становится главным персонажем балета. А это для тех, кто смотрел балет, почти в точности как дух Бату-хана из балета «Золотая Орда».

А теперь я скажу правду, которую должен знать народ. После завершения своего балета «Легенда о Тимуре» ноты и либретто я подала на рассмотрение художественно-экспертного совета минкультуры на предмет постановки балета (председателем данного совета был в то время член правления союза композиторов Маклыгин, тот самый деятель, который не принял моих обоих сыновей в консерваторию). Таким образом, музыка балета и либретто не были прослушаны, и балет не заинтересовал никого, кроме… члена экспертного совета, композитора Ахияровой, которая через год написала на историческую тему свой балет «Золотая Орда», где она совместно с Ренатом Харисом использовала моего главного персонажа — дух Тамерлана, превратив его в своем балете в дух Бату-хана. К сведению: персонаж любого сценария является предметом авторского права. 

В плане критики хочу добавить следующее: несмотря на название «Золотая Орда», в балете отсутствует какая-либо патриотическая идея, сюжет также никакого историзма в себе не несет, обычная, как говорят сейчас, бытовуха. Музыка данного исторического балета, как его рекламируют, полностью лишена национальной мелодики, о чем автор сама откровенно написала в прессе, в некоторых местах вообще звучат интонации из музыки советских композиторов.

Многие известные балеты написаны на историческую тему, но, как правило, все они отличаются ярко выраженной национальной музыкой. Достаточно вспомнить всемирно известный балет «Спартак» Хачатуряна, где звучит музыка с армянским колоритом. Поставленный в свое время во многих странах мира известный балет Яруллина «Шурале» также отличается ярко-образной национальной музыкой.

— Но вообще «Золотую Орду», к примеру, и в прессе хвалили, и многие деятели культуры.

— Основное назначение музыки — воздействие на чувства и духовный мир людей, иначе теряется весь смысл музыкального искусства. Напрашивается вопрос: к какому народу относятся сюжет и музыка балета «Золотая орда», если там нет ни одной национальной даже интонации, а сюжетные линии, похоже, просто высосаны из пальца? Я уверена, что данная постановка, несмотря на то, что она широко рекламировалась в качестве национального исторического балета, абсолютно не затронула души зрителей. А доверять рекламе СМИ в наше время вообще не стоит. Любую, даже самую провальную постановку СМИ могут блестяще отрекламировать.

В целом балет Ахияровой смотрится только благодаря ярким декорациям и поставленному шоу. Самое непонятное — это то, что сценарий балета, который обычно пишет хореограф под специфику танцев, указан под авторством поэта Хариса, что вызывает лишь недоумение, поскольку отсутствует не только патриотическая идея, но и сама сюжетная линия. Кроме названного выше персонажа (духа хана), я не увидела ничего интересного в плане постановочного сюжета. Подытоживая, я, будучи профессионалом, не увидела ни либретто, ни музыку данного балета в числе достойного объекта для государственной премии… Это мое личное мнение, с которым, как мне пришлось удостовериться, согласны многие зрители.

А тем, что балет получил премию имени Тукая, меня уже не удивишь, поскольку в нашей нынешней перевернутой действительности черное выдают за белое. Министерство культуры России сейчас, например, дает гранты рэперам, рекламирующим наркотики, смерть и секс…

«Хайдар говорил про политику оперного театра: «Листья дерева искусственно украшают, а корни ссыхаются»

— Одну из ключевых ролей в плане развития национальной музыки, высокой культуры в Татарстане призван играть театр оперы и балета. Его деятельность вызывает у нас (речь идет о редакции газеты) и у многих профессионалов, с которыми мы общаемся, мягко говоря, противоречивые чувства. Однако в то же время руководство Татарстана, начиная с минкульта и выше, как бы довольно директором оперного театра Рауфалем Мухаметзяновым, политикой данной структуры; выделяет на все это сотни миллионов рублей в год. Апологеты твердят о том, чтобы якобы в Казани на спектаклях аншлаги, мол, чего вы еще хотите… 

— Все это показная мишура. Еще в конце 90-х я была как-то в гостях у Хайдара Бигичева. Это случилось незадолго до его смерти. Мы сидели втроем вместе с его супругой, певицей Зухрой Сахабиевой, за столом, разговаривали о национальном искусстве. Хайдар говорил мне про политику руководства оперного театра: «Листья дерева искусственно украшают, а корни ссыхаются» («Яфракларны бизәтәләр, ә тамыры агачның кибә»). Хайдар был очень горячим, импульсивным человеком, очень остро переживал все то, что происходило в театре, где перестали, по его словам, делать национальные постановки, и что главным приоритетом для руководства театра стали финансы и прибыль, а не развитие национального искусства и тем более не внедрение культуры в массы, в собственный народ. С ним я до сих пор согласна.

Вот уже более двух десятков лет наш Татарский оперный театр годами, можно сказать, не выезжает из Европы, в частности из Голландии, обслуживая тамошнюю публику, вплоть до голландских рыбаков, забыв при этом о собственном народе. И только нынешняя ситуация с европейским карантином приостановила такие выгодные гастроли.

— У вас отношения, кстати, с директором Мухаметзяновым тоже не сложились?

— К сожалению, я не являюсь личным деловым партнером директора Татарского театра оперы и балета Рауфаля Мухаметзянова, считающего театр, на мой взгляд, своей вотчиной. Я композитор, пишущий для народа, не вхожу в круг его финансовых интересов, поэтому он меня игнорирует и отказывает даже просто в приеме на предмет прослушивания музыки для постановки (в частности музыки к новому балету для детей «Сказки волшебного леса»), хотя, будучи госслужащим, он не имеет права, как мне кажется, на такое отношение к творческим деятелям.

Мой театральный опыт — самый большой среди национальных композиторов (25 музыкальных спектаклей в разных театрах), причем многие спектакли даже 30-летней давности все еще идут на сценах. Моя музыка не стареет, поскольку я пишу в первую очередь душой, мелодически ярко и в лучших классических традициях, что очень важно, чтобы музыка жила долго.

— Финансовые интересы оперного, о которых вы упоминаете, наверное, важны в эпоху капитализма, бог с ними, но есть же, кроме того, миссия театра, ради которой он существует… Вы что-то еще из своих произведений предлагали поставить в оперном театре?

— К сожалению, в оперном театре в свое время не была поставлена моя народная музыкальная комедия «Сабантуй — тамаша!», хотя я твердо уверена, что данная веселая музыкальная комедия с яркими национальными сольными и дуэтными песнями, ариями, хорами, танцами вперемежку с обрядовыми и игровыми сценами могла бы стать любимым у народа спектаклем, иметь долгий зрительский успех, как и большинство моих спектаклей, на которых театры всегда делали кассу. 

Я представила на прослушивание в оперном театре народный мюзикл «Сабантуй тамаша» в 1993 году. Музыка худсовету понравилась, но было высказано мнение о недостаточности драматизма в сценарии, хотя, на мой взгляд, вряд ли нужен особый драматизм в комедии. Достаточно нелепых комедийных ситуаций, немного запутанного сюжета, веселой развязки на фоне яркой музыки.

Хочется надеяться, что рано или поздно этот народный мюзикл будет, наконец, поставлен в оперном театре, поскольку у драмтеатров таких профессиональных возможностей нет. Здесь довольно непростые сольные и дуэтные партии, а также массовые хоровые сцены, танцы. Если это ставить в драмтеатре, то никак не обойтись без заранее записанных фонограмм. Но живое исполнение ни с чем не сравнить. Уже давно идут разговоры о создании в республике национального музыкального театра, поскольку народ у нас сам по себе музыкальный, национальные песенные традиции до сих пор сохранены. Но пока только разговоры, а воз и ныне там…

Также надеюсь, что когда-нибудь будет поставлен и мой балет «Легенда о Тимуре», тема которого непосредственна связана с историей нашего народа, с вторжением и разорением наших земель ордами Тимура и в конечном итоге крахом великого полководца. И конечно же, надеюсь и на постановку балета для детей «Сказки волшебного леса». 

Возможно, когда-нибудь кресло директора оперного театра займет патриотически настроенный руководитель, который изменит политику национального театра и будет заинтересован не только в финансово выгодных проектах и рекламировании нашего театра за рубежом, а примет реальное участие в прогрессе национального искусства, в создании интересных для народа постановок, который будет осознавать, что руководимый им театр не частный, а государственный, призванный в первую очередь нести культуру в свой народ.

— Вы говорите, что приносили свой балет в министерство культуры, но разве оно решает, что будут ставить в театрах, чиновники же не должны вмешиваться в репертуарную политику?

— Да, минкультуры иногда устраивает прослушивания, но, видимо, в стенах министерства это бывает очень редко. Конечно, роль министерства — руководить и направлять культуру в нужное русло, но, к сожалению, не все руководители подведомственных министерству организаций хотят считаться с минкультуры, что напрямую относится к руководству оперного театра, воспринимающему государственный театр как личную вотчину. Хотелось бы посмотреть, как театр под руководством нынешнего менеджмента смог бы выжить на хозрасчете. Зрителя повторно не заманишь на идущие в театре порою слабые постановки.

«Я ни разу не слышала, чтобы в известных русских хитах меняли как угодно гармонию»

— На фестивале «Үзгәреш җиле» («Ветер перемен»), которым также руководит господин Мухаметзянов, ведь тоже ваши песни звучат?

— Да, несколько моих песен звучало, но особенно меня расстроила аранжировка всем известной песни «Су буеннан энкэй кайтып килэ» («Песня о матери»), в которой нельзя менять как угодно гармонию и делать из песни новомодную кавер-версию. Я ни разу не слышала, чтобы в известных русских либо иностранных хитах меняли как угодно гармонию. Менялся стиль исполнения, но гармония, выверенная и продуманная автором и устоявшаяся на слуху у всех, всегда оставалась та же. Почему же приезжие музыканты из Москвы считают, что татарские песни можно изменять как угодно, что даже сам автор не может узнать свою песню? Наши национальные песни, уже традиционно со сложившейся гармонией, никак не воспринимаются в чуждом народу модерновом звучании. Обогащать звучание за счет хорошей и богатой аранжировки — пожалуйста, но менять гармонически выверенную автором гармонию нельзя!

— Вам не понравилось исполнение Ильнара Миранова этой песни?

— Исполнение хорошее, я по поводу Миранова ничего не имею против. Но чуждая песне аранжировка и стиль до неузнаваемости изменили песню. Создается впечатление, что целью концерта является свободное, до неузнаваемости, изменение популярных в народе песен. И за надругательство над татарскими песнями республика платит огромные деньги! Наши лирические песни нельзя таким варварским образом коверкать. Быстрые песни — еще куда ни шло. В крайнем случае можно таким образом поэкспериментировать над чисто эстрадными, подобно моей «Мин сине шундый сагындым», но не более.

Два года назад, когда я была в Праге, меня пригласили на радио «Азатлык», попросив высказаться по поводу современной культуры Татарстана, в частности и о фестивале «Үзгәреш җиле». Я сказала, причем в довольно дипломатичной форме, о том, что, к сожалению, порой аранжировки исполненных песен не соответствуют духу и стилю наших национальных песен, в частности, я упомянула и вышеуказанную мою песню о матери.

Я считаю, что подобная новомодная интерпретация наших национальных песен не несет никакого прогресса для развития нашей эстрады. Никакого «узгареша» здесь нет, это чисто бизнес-проект. Для прогресса нужны новые песни в новых стилях, основанных на национальной мелодике с сохранением национального духа.

— Но Рауфаль Мухаметзянов, главный идеолог «Үзгәреш җиле», так и говорит, что мы должны быть в мировом мейнстриме. И если делать татарскую песню в западном стиле, то она станет всем интересна.

— Нет, есть разные жанры, есть народная музыка, к ней применима только этника, есть эстрада, у нее тоже свой жанр, есть камерная музыка, романсы, массовые песни. А тут сделали винегрет под общим соусом! Никакой новизны в этом нет, тем более для западного мира, которому интересна именно наша самобытная народная музыка, а не подражание. Это я сейчас резко высказываюсь, а тогда на «Азатлык» говорила довольно дипломатично, однако после этого стала для директора оперного театра врагом номер один.

— Это правда, что вас не пускали на «Үзгәреш җиле» в театр имени Джалиля, на концерт, где звучали и ваши песни?

— Полтора года назад я решила сходить на концерт «Үзгәреш җиле», посмотреть на возможные перемены, меня туда не пустили. Я пришла за час до начала, чтобы купить билеты, их не было, я пошла в администрацию, объяснила, что не могу попасть, готова заплатить за билеты, однако в администрации мне отказали, предложив позвонить в дирекцию. Я позвонила секретарю, которая пообещала, что сейчас свяжется с директором, однако далее она трубку уже не взяла. В администрации мне передали, что сегодня будет президент, и меня пустить не могут, если только не разрешат из министерства культуры или аппарата президента. Я позвонила в пресс-службу президента, представилась, пытаясь объяснить ситуацию, однако мне отказали. 

И тут смотрю: идет с супругой наш бывший министр культуры Айрат Сибагатуллин, раздевается в администраторской, но на мою просьбу помочь попасть на концерт он только беспомощно развел руками. 

— Уважаемый господин экс-министр культуры очень интеллигентный, добрый и тонкий человек и связываться с силами, действующими грубо, в стиле «боев без правил», обычно не хочет. С похожей ситуацией (речь шла о нарушении правил аккредитации прессы) мы сами столкнулись и тоже обращались к нему за арбитражем как к министру, и он также разводил руками, мол, против лома нет приема… Это, конечно, все поразительно выглядит. 

— На концерт я все-таки попала (случайно купила билет), но ничего нового в плане перемен я в зале не услышала…

И после такого отношения поневоле начинаешь глубоко понимать жизнь Сайдашева, Яхина, которых также игнорировали чиновники, довели, например, до психоза Сару Садыкову… Я человек, в принципе, не злопамятный и всегда пытаюсь оправдывать поступки окружающих, мысленно поставив себя на их место, но бывает так, что некоторые, выходящие за определенные рамки поступки невозможно принять ни умом, ни сердцем.

В данном случае мне ничего не остается, кроме как публично объявить о запрете исполнения моих песен на фестивале «Үзгәреш җиле». Я прекрасно понимаю, что этим нисколько не расстрою организаторов фестиваля, которым все равно, как будут звучать, а точнее, уродоваться наши лучшие национальные песни, но это мое решение, решение автора, над музыкой которого и над ним самим просто поиздевались.

(Окончание следует)