Рустам Батыр: «Лучше уж салафитки наденут пояс Gucci со стразами, чем пояс шахидки со взрывчаткой»

Рустам Батыр: «Прежде религиозная жизнь уммы выстраивалась вокруг традиционных институтов, среди которых центральное место занимали мечети и муфтият» Фото: «БИЗНЕС Online»

В наши дни религиозный активизм уммы в полную мощь расправил крылья

Бурные процессы религиозного возрождения, которое наша страна, а вместе с ней и Татарстан, переживала после падения советского режима, давно позади. Мода на веру прошла, всеобщий ажиотаж вокруг возвращения к религиозным корням спал. Вместе с тем мусульманское сообщество республики продолжает свое становление, порождая новые реалии и новые вызовы. Эти реалии уже не схватывают старые концепты, которые по инерции до сих пор лежат в основе многих управленческих решений. Нужен апгрейд научного аппарата. Именно этим среди прочего и занимается Центр исламоведчесских исследований АН РТ (руководитель — Ринат Патеев), который в рамках мероприятий, посвященных 30-летнему юбилею Академии наук РТ, провел на днях круглый стол, где была презентована коллективная монография, обобщившая 10-летний исследовательский опыт сотрудников центра. Представленная монография достаточно уникальная. В ней ученые предложили посмотреть на реалии мусульманского сообщества Татарстана в новом ракурсе — сквозь призму такого понятия, как религиозный активизм.

«Понятие религиозного активизма, — отмечают авторы монографии, — в современных социогуманитарных исследованиях в России используется достаточно редко». Тем не менее термин «исламский активизм» уже входит в отечественный научный оборот, хотя еще и далек от окончательной концептуализации. Что дает подобный сдвиг исследовательского фокуса? Он позволяет увидеть гораздо больше граней реальной жизни мусульманского сообщества Татарстана, чем доселе замечали, в том числе и обитатели кабинетов с высокими окнами, которые выстраивают конфессиональную политику в стране. А причина тому одна — изменилась структура мусульманского сообщества.

Прежде религиозная жизнь уммы выстраивалась вокруг традиционных институтов, среди которых центральное место занимали мечети и муфтият. Имамы были главными действующими лицами на авансцене исламского возрождения. Но сегодня это далеко не так. Блогер Расул Тавдиряков имеет гораздо больший охват аудитории, чем многие татарстанские мухтасибы вместе взятые. Председатель Ассоциации мусульман-бизнесменов Айдар Шагимарданов, борода, тюбетейка и вербальная самопрезентация которого делают его почти неотличимым от религиозного деятеля, занимает 14-ю строчку в рейтинге самых влиятельных мусульман Татарстана. Другими словами, традиционные институты перестали быть главной киблой мусульман. Прежняя монополия дефрагментирована.

Конечно, исламский активизм возник не сегодня. Авторы монографии совершенно справедливо обнаруживают его в толще истории, особенно в конце XIX и начале XX века, когда татары переживали бурный процесс модернизации и сопутствующий ему всплеск мусульманских активностей. Но именно в наши дни религиозный активизм уммы в полную мощь расправил крылья, ибо по-настоящему только сейчас настало его время.

«Рыночный ислам» воплотился и в индустрии мусульманской красоты, которая нынче дает абсолютно все для фифочек в хиджабах: и бутики стильной мусульманской одежды, и показы исламской моды на подиуме, и даже специальный лак для ногтей, который пропускает воду и потому не препятствует совершению ритуального омовения» Фото: pixabay.com

«Рыночный ислам»

Ученых хлебом не корми, а дай отточить научные дефиниции. Авторы нашей монографии не исключение. На ее страницах они задаются вопросом смыслового разграничения между активностью и активизмом. В самом деле, где пролегает грань между религиозным активизмом и повседневной религиозной жизнью? Можно ли, к примеру, мусульманина, неизменно исполняющего предписанные исламом религиозные ритуалы, считать активистом, если он вообще не является публичной фигурой, ведет уединенную жизнь, не имея широких социальных связей? А можно ли считать исламским активистом пишущего на тему религии журналиста, который представляет интересы мусульманской общины в публичном пространстве, но не выполняет основные предписания ислама?

Все эти вопросы, конечно же, важны для теоретической стороны дела. Но нас волнует прежде всего прикладная составляющая проведенного исследования. Что в данном контексте нам дает концепт исламского активизма? Очень многое. Прежде всего анализ траекторий развития уммы.

Выделим две такие траектории из тех, на которые указали авторы монографии: «рыночный ислам» и религиозный эскапизм, или, говоря по нормальному, хиджра.

Понятие «рыночного ислама» ввел швейцарский политолог Патрик Хайени. Под ним он подразумевает особую форму существования мусульманской религии в неолиберальном обличье. Имеется в виду, что ислам взращивается на дрожжах современного потребительского общества. Происходит своего рода симбиоз исламских форм, с одной стороны, и западных ценностей — с другой. Наглядным воплощением такого симбиоза стала кукла Разанна — мусульманский аналог куклы Барби. Она, как и положено мусульманке, предстает в хиджабе, но при этом так же анорексична, как и ее прототип, — в полном соответствии с принятыми на Западе сексуальными стандартами тела.

Эту «Разанну» в Татарстане мы видим в тренингах, пропитанных философией успеха, которые в последнее время активно проводятся для мусульман. Главную скрипку здесь задает, конечно, московский «триллионер»-коуч и по совместительству имам мечети Шамиль Аляутдинов, но и без него татарстанские мусульмане активно осваивают хакинг личности на западный манер. Кстати, жажда финансового успеха привела многих мусульман в пирамиду Finiko с весьма печальными для их кошельков последствиями. Уши «Разанны» торчат и в деятельности мусульманских психотерапевтов, которые в последние годы также активно теснят имамов в борьбе за души исламской паствы. Казалось бы, какая, к черту, психотерапия для набожных верующих? Но тут уж ничего не поделаешь: раз начали пить «Мекка-колу», будьте добры воспринять весь западный пакет жизнеустройства в целом. Наконец, «рыночный ислам» воплотился и в индустрии мусульманской красоты, которая нынче дает абсолютно все для фифочек в хиджабах: и бутики стильной мусульманской одежды, и показы исламской моды на подиуме, на котором в длинных платьях дефилируют профессиональные модели, и даже специальный лак для ногтей, который пропускает воду и потому не препятствует совершению ритуального омовения.

Рядовой обыватель, глядя на эту пеструю картину «рыночного ислама», часто негодует, мол, от подлинной духовности здесь остался лишь призрак, контуры оболочки и не более того. Возможно, так оно и есть. Однако в данном контексте важно обратить внимание на один принципиальный момент. По мнению Хейни, «появление „рыночного ислама“ знаменует собой фактический провал радикальных попыток создания теократического общества джихадистского толка». Другими словами, все эти новые форматы бытования исламской идентичности как бы канализируют энергию религиозности, давая ей выход не в разрушительных, но в социально приемлемых формах. А уж соответствуют ли они изначальному духу ислама — вопрос второстепенный. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Пусть уж лучше салафитки надевают пояс Gucci со стразами, чем пояс шахидки со взрывчаткой.

«Ислам можно сравнить с интернетом, в котором, как известно, есть абсолютно все. Кто хочет найти в исламском богословии любовь и милосердие, без труда сделает это. Кто желает увидеть там призывы убивать неверных, найдет и это» Фото: «БИЗНЕС Online»

Эскапизм характерен для многих современных людей, а не только для мусульман

Вторая траектория в развитии исламского активизма, которую отметили авторы монографии и на которую также хотелось бы обратить внимание, — это эскапизм, то есть бегство от реальности. Эскапизм характерен для многих современных людей, а не только для мусульман. Таков общемировой тренд на деурбанизацию. В рамках него житель мегаполиса отдается во власть дауншифтинга, переселяется на Бали или в какое-нибудь экопоселение. Мусульманский же беглец от реальности совершает ту же хиджру, но только с исламским знаком. Хиджра бывает умеренной, и тогда мы получаем переселенцев в Казань, Грозный или Махачкалу как города наиболее пригодные для жизни мусульман либо получаем родителей, которые, желая уберечь детей от скверны мира, забирают детей из светской школы и переводят их на домашнее обучение. Радикальная же хиджра — переезд в ДАИШ (арабское название запрещенной в РФ террористической группировки «ИГИЛ» — прим. ред.) или к муджахидам Афганистана.

Радикализации исламского активизма авторы монографии уделяют отдельное внимание. Причем делается это не в рамках абстрактных «философствований», а с позиции социологических исследований, которые Центр исламоведческих исследований АН РТ активно проводит в последнее время. Так что же показывает эмпирика? А то что, что «радикализация сознания верующего человека обычно предшествует его религиозной индоктринации». Как правило, указывают авторы монографии, многие радикализированные исламские активисты являются людьми из неполных семей, пережившими деформирующее воздействие во взаимоотношениях со своими родителями, личные трагедии, дезадаптацию в процессе миграции и прочие кризисные ситуации. Другими словами, не ислам радикализирует человека, а человек, будучи радикализирован факторами, никак не связанными с религией, приходит в ислам и радикализирует его.

В этом смысле ислам можно сравнить с интернетом, в котором, как известно, есть абсолютно все. Кто хочет найти в исламском богословии любовь и милосердие, без труда сделает это. Кто желает увидеть там призывы убивать неверных, найдет и это. Дело не в исламской доктрине как таковой, а в человеке, который актуализирует те или иные ее составляющие.

Сказанное — относительно хорошая новость для исламских теологов. Теперь их в целом можно снять с общественного прицела подозрений. Вместе с тем это повод для корректировки текущей конфессиональной политики. До сих пор мы исходили из парадигмы, что подготовка высокопрофессиональных теологов решит проблему исламского радикализма. Однако, как видим, это совершенно не так. Раз теология сама по себе не радикализирует человека, то, значит, наращивание армии теологов бьет мимо цели. Нужны совершенно другие подходы. Тут есть над чем подумать ректорам исламских учебных заведений России

К тому же надо принять во внимание и произошедшие изменения структуры мусульманского сообщества, о которых было сказано выше. Умма больше не выстраивается вокруг традиционных институтов, она пульсирует в дыхании исламского активизма. Это означает, что выпускники исламских учебных заведений встанут в один ряд с блогерами, журналистами, модельерами и всевозможными «инстасамками». Будет ли голос теологов с официальной корочкой определяющим в этом бурном многоголосье? Нет. Теперь вообще нет таких голосов.

Ученые АН РТ в лице сотрудников ЦИИ провели прекрасный анализ текущих реалий исламского сообщества Татарстана. Теперь дело за людьми, принимающими решения.