Плач утеса и смех тучки, души Рахманинова и Паганини, гимн жизни и глас смерти — все это можно было услышать в Концертном зале им. Чайковского, где прошел очередной концерт Государственного академического симфонического оркестра РТ Плач утеса и смех тучки, души Рахманинова и Паганини, гимн жизни и глас смерти — все это можно было услышать в концертном зале им. Чайковского, где прошел очередной концерт Государственного академического симфонического оркестра РТ

«Эталон современного прочтения рахманиновской музыки»

Качество московского концерта было гарантировано заранее: ГАСО РТ — опытные и тонкие исполнители музыки Рахманинова. Это в начале вечера подтвердил и его ведущий Артем Варгафтик. «Избранные сочинения композитора прозвучат в исполнении музыкантов, которых с Сергеем Васильевичем связывает давнее, тесное и доверительное творческое партнерство, — отметил он со сцены. — Цикл записей всего симфонического наследия Рахманинова, который Госоркестр РТ осуществил в  2020 году, с тех пор не только хорошо разошелся по всему музыкальному миру, но и уже признан одним из эталонов современного прочтения рахманиновской музыки».

В открывшей вечер программной фантазии «Утес» татарстанский коллектив подчеркнул звукоизобразительность и иллюстративность — качества симфонических партитур Рахманинова, о которых сегодня многие забывают. Перед слушателем развернулся целый спектакль, отсылающий и к одноименному стихотворению Лермонтова, которым вдохновлялся композитор, и к рассказу Чехова «На пути», где первые строки «Утеса» вынесены в эпиграф. Образы одинокой скалы (мрачные «плачущие» длинноты низких струнных), золотой тучки (смеющиеся фиоритуры флейт) и их обреченные отношения, воплощенные в контрастных трансформациях тем, буквально вставали перед глазами. Не только у публики, но и, очевидно, у Александра Сладковского. Обычно сдержанный маэстро в беззаботных эпизодах оживленно притоптывал лакированным ботинком, а в бурно-трагедийных — эпично потрясал кулаком.

Но наряду с театральностью музыканты не забыли о психологизме — главном свойстве рахманиновской музыки. По образному накалу «Утес» не уступал хорошей оперной драме (а его рождение могло бы стать сюжетом таковой: свою первую фантазию 20-летний Рахманинов написал после неудавшихся отношений с дочерью генерала Верой Скалон). Оркестр эмоционально вовлекал публику в действие рельефными соло тембров-персонажей — валторны, кларнета, флейты, фагота (на поклонах Сладковский персонально поднимал их из оркестра) и продуманной  динамикой. Между ирреальным пианиссимо и громогласным форте ГАСО РТ представил целый спектр нюансов. Особенно впечатляли объемные волны, в которых звук то вздымался к высокому потолку, то падал в глубину партера.

С выходом Константина Емельянова программность уступила место чистому искусству, а именно пианизму во всей его полноте С выходом Константина Емельянова программность уступила место чистому искусству, а именно: пианизму во всей его полноте

Потомок Рахманинова и Паганини

С выходом Константина Емельянова программность уступила место чистому искусству, а именно: пианизму во всей его полноте. В знаменитой Рапсодии на тему Паганини, которая подытожила весь путь Рахманинова-пианиста, артист сделал упор на технику: эффектно перемещался между регистрами и удивлял публику вихревыми, скерцозными пассажами. Сложнейший текст он исполнил безо всяких усилий — словно в молодого виртуоза вселилась душа Паганини или Рахманинова, а временами даже забавно «брякал» пальцами по клавиатуре, будто играясь.

Патетике и экспрессии Емельянов предпочел внешнюю бесстрастность: даже в знаменитой ноктюрновой вариации рояль звучал прохладно и графично. Но через него пианист передал неумолимый глас смерти, воплощенный Рахманиновым в средневековой секвенции Dies Irae. Именно она главенствовала на сцене с момента появления в аскетичных аккордах солиста и до рокового, громоподобного ответа ГАСО РТ перед общей кодой.

Приятно было наблюдать за музыкальной культурой выпускника Московской консерватории (недаром его аж 4 раза вызывали на поклон). Несмотря на стремительные темпы, он непрерывно «беседовал» с оркестром: это маркировали рельефные, кружевные переклички-диалоги рояля и оркестровых групп. Между ключевыми вариациями Емельянов даже поглядывал на Сладковского, чтобы не пропустить дирижерские ауфтакты. А вот в сольной Элегии юбиляра, исполненной на бис в полутемном зале, предстал свободным лириком, обогатив пьесу поэтичными rubato (произвольные ускорения и замедления темпа) и сочным, насыщенным тембром.

Завершившая вечер Вторая симфония Рахманинова стала грандиозным посвящением его памяти. Самая масштабная в наследии композитора, она прозвучала как приношение России — Родине, которую Рахманинов беззаветно любил Завершившая вечер Вторая симфония Рахманинова стала грандиозным посвящением его памяти. Самая масштабная в наследии композитора, она прозвучала как приношение России — Родине, которую Рахманинов беззаветно любил

Приношение Родине

Завершившая вечер Вторая симфония Рахманинова стала грандиозным посвящением его памяти. Самая масштабная в наследии композитора, она прозвучала как приношение России — Родине, которую Рахманинов беззаветно любил и в Дрездене, где сочинял партитуру, и позже, уже эмигрировав в США. Это было слышно и в распевном Largo — Allegro moderato, воспевающем широту русской души. И в героическом скерцо, воплощающем суровые зимние пейзажи. И в идиллическом Adagio, отражающем жажду жизни композитора во время создания опуса. И в праздничном финале, напоминающем залихватский русский танец.

Контрастные образы Госоркестр Татарстана аккумулировал в полнозвучных тутти, наполняющих крайние части симфонии, и виртуозных групповых ансамблях средних частей: например в строгом фугато струнных в кульминации скерцо (дань Рахманинова своему консерваторскому профессору полифонии Танееву). Но прежде всего коллектив порадовал кристальным исполнением текста. Чистое в интонационном, темповом и эмоциональном планах звучание симфонии напоминало студийную запись, но при этом было окрашено теплой, живой энергетикой.