«Театр-завод мне неинтересен»: на Волге появился новый амбициозный оперный дом

Алексей Трифонов: «Наша команда, пришедшая в театр два года назад, ставит перед собой сложные и амбициозные задачи. Я рад, что нам удается их реализовывать»Фото: предоставлено пресс-службой театра

«Увы, в России есть масса коллективов, которыми десятилетиями никто не занимался»

— Алексей Геннадьевич, еще несколько лет назад о Нижегородском театре оперы и балета имени Пушкина почти не говорили за пределами родного города, а теперь это один из самых амбициозных региональных театров страны. Справедливо ли подобное суждение?

— Безусловно, наша команда, пришедшая в театр два года назад, ставит перед собой сложные и амбициозные задачи. Я рад, что нам удается их реализовывать.

— Как вы формулируете цель вашей работы? Хотите сделать свой коллектив лучшим оперным театром России за пределами Москвы и Петербурга?

— Я не люблю с кем-то соревноваться. Понятно, что у нас есть определенные инфраструктурные ограничения, связанные с возможностями здания. Но это не главное. Мы создаем театр, в котором на первом месте стоит искусство оперы, балета, инструментальной и камерной музыки, а уже дальше все остальное. Да, мы, конечно, следим за российскими и мировыми тенденциями, но при этом стараемся формировать собственный уникальный стиль.

Я не создаю специально «лучший театр» за пределами Садового или Бульварного кольца. Мне интересно созидать искусство, которое отвечает вкусам нашей команды и которое хочется представить публике. Мы с коллегами регулярно собираемся, обсуждаем развитие театра и выбираем произведения, которые интересно исполнять прежде всего нам самим, а дальше видим, что этот репертуар востребован нашим зрителем: как нижегородцами, так и многочисленными туристами, которые приезжают в Нижний Новгород со всей России и из других стран.

— Насколько вам после многолетней работы с Теодором Курентзисом было легко взяться за подобную работу? Есть ощущение, что работать приходится практически с нуля? Или это не так и в Нижнем Новгороде вы увидели вполне крепкую оперную и балетную труппы, администраторов, цеха и так далее?

— Что-то пришлось создавать почти с нуля, но в этом нет ничего страшного. В Перми мы с Теодором делали то же самое. Я очень уважаю Георгия Исаакяна (худрук Пермского театра оперы и балета в 1991–2010 годах — прим. ред.), но его и наши с Теодором эстетика очень разные. Уровень пермского оркестра до 2010-го и уровень MusiсАeterna (оркестр Курентзиса — прим. ред.) абсолютно несопоставимы. Режиссеры Боб Уилсон, Питер Селларс, Ромео Кастеллуччи, которых мы привлекли в Пермь, также совсем иной уровень.

В Нижнем Новгороде мне тоже пришлось реализовывать новый подход к театру, и это нормально. Увы, в России есть масса коллективов, которыми десятилетиями никто не занимался. Они долгое время варились в собственном соку, не понимая, что перестают быть востребованными и актуальными.

Режиссерам и хореографам я всегда говорю, что есть два ограничения: музыкальная мысль композитора и Уголовный кодекс Российской ФедерацииФото: предоставлено пресс-службой театра

«Кому-то нравятся наши спектакли, кому-то — нет, и это нормально»

— Какой у вас сформировался подход к театру за время работы в Нижнем Новгороде?

— Я рассматриваю театр как единый организм — это прежде всего команда единомышленников. На первом месте для нас всегда стоит искусство и музыка, а остальное прикладывается. Успех у зрителей, критиков, кассовые сборы, гастроли — все это вторично, в отличие от качества, которое мы стремимся обеспечить на 100 процентов. Если пытаться заигрывать с публикой, идти у нее на поводу, не обращая внимания на качество исполнения, — хорошего результата не будет. Безусловно, нужно учитывать интересы зрителя, но при этом воспитывать в нем вкус, показывать новые репертуарные возможности.

Бо́льшая часть публики — люди, которые не имеют музыкального образования, и мне важно пробудить в них искренний интерес к музыкальному театру. Кому-то нравятся наши спектакли, кому-то — нет, и это нормально. Меня не пугают ожесточенные споры вокруг наших постановок. Это правильная жизнь искусства, когда люди общаются, спорят, не сходятся во мнениях… Главное — наша работа никого не оставляет равнодушным.

— И все же, есть ли у вас сложности в построении диалога с местным зрителем? Все-таки, кажется, региональный зритель — особый, часто воспринимает в штыки любые новшества, предпочитая махровую классику. А классики в Нижегородской опере до вас действительно было больше.

— Что значит до меня «было больше классики»? Когда люди ходят на сцене в плохо сшитых псевдоисторических костюмах на фоне грязных тряпок, которые почему-то называются декорациями, — это не классика, а дурной вкус. То же можно сказать о «переработках» классических шедевров. Некоторые режиссеры в нашем театре, к сожалению, презирали композиторов. Они брали партитуру Чайковского и корежили ее, выкидывая из нее по часу музыки, а порой вынимали по 15–30 секунд из какой-нибудь красивейшей арии, просто потому, что некому было петь высокие ноты. Это издевательство над музыкой и пренебрежение к наследию гениев. Никакого отношения к сохранению традиций такой подход не имеет.

— Вы сегодня собрали в оперном труппе настоящую дрим-тим: Венера Гимадиева, Надежда Павлова, Диляра Идрисова, Наталия Ляскова. Почему для вас было важно сделать именитых певиц частью труппы? Какие у вас с ними договоренности, должны ли известные члены труппы по первому зову приезжать в Нижний Новгород?

— Когда есть теплые человеческие отношения, всегда можно договориться — о графиках и темпах работы, сценических образах… А если общение построено по формальному принципу (как, увы, в некоторых российских театрах) — человек пришел, отпел на сцене, получил зарплату и ушел, — правильного диалога не будет. Театр-завод мне неинтересен, я стараюсь с каждым артистом контактировать персонально. С Венерой Гимадиевой мы давно дружим, Надежду Павлову помню, когда она еще только пришла в Пермский театр из Петрозаводска и не была звездой мирового уровня. Наталия Лескова начинала у нас в хоре MusicAeterna, и мы также прекрасно общаемся с того времени. У каждого солиста свой путь. Кто-то вырастает в международных звезд, кто-то — нет, но главное — это уважение к музыке и отношения между людьми.

Венера Гимадиева: «Я заново отстраиваю свою международную карьеру»

Кроме мировых звезд, у нас поют молодые солисты. Яна Дьякова — будущая прима, по голосовым данным и музыкальности она не уступает Чечилии Бартоли. Сергей Кузьмин — замечательный солист мирового класса. Роман Мамалимов — перспективный тенор, он только поступил в институт искусств, а у нас уже пел партию Ленского. Если Рома будет правильно развиваться, его ждет большое будущее. Также успешно выступают замечательные солисты Марина Калинина и Семен Антаков, оба ездили на конкурс Operalia в Кейптаун. И еще много других очень интересных певцов в нашей труппе. Мне важно не количество условных орденов на груди певца, а его отношение к театру, музыке. Если оно совпадает, мы с удовольствием работаем.

— Это радует. А как часто в единственном оперном театре города-миллионника должны выпускаться новые спектакли? И сколько представлений в месяц хорошо бы давать?

— То, что хорошо, и то, что мы можем, — разные вещи. У нас есть старые спектакли, с которыми постепенно надо прощаться. Театру нужно наращивать новый репертуар, в связи с этим мы выпускаем много премьер. В этом сезоне, если все сложится, их будет 8: 4 на основной сцене и 4 на площадке в Пакгаузах. Творческих ресурсов театра для этого хватает. Конечно, есть лимиты финансирования, проблемы, связанные с возможностями цехов и оборудованием сцены, с этим мы стараемся бороться и справляться.

Число спектаклей в месяц в театре может быть разным. Я за то, чтобы все делать максимально качественно, а с таким подходом 6 разных спектаклей в неделю не выпустить. Тот график, в котором мы сейчас работаем (в неделю даем 4 спектакля на главной сцене и 3–4 концертные программы в Пакгаузах), позволяет отрепетировать материал и достойно представить его публике. Ни музыка, ни актерская презентация в этих условиях не страдают. Если труппа театра будет расширяться, появится новое здание — возможно, мы сможем играть и по 6 спектаклей в неделю без потери качества.

«Число спектаклей в месяц в театре может быть разным. Я за то, чтобы все делать максимально качественно, а с таким подходом 6 разных спектаклей в неделю не выпустить» Фото: https://sfr.gov.ru/branches/ni...

«Каггеджи любит рассказывать истории пластическим языком»

— «БИЗНЕС Online» приехал к вам в театр на премьеру балета «Золотой ключик» Алессандро Каггеджи, много лет проработавшего в Казани. С Алессандро вы уже работали в проекте «Терезин-квартет», но это был камерный формат, а «Золотой ключик» — его первый полновечерний балет. Как вы решились на такой дебют? Говорят же, что у региональных театров, в отличие от Большого или Мариинки, нет права на ошибку, учитывая разные уровни бюджета.

— Право на ошибку в искусстве есть у всех. Каждый гениальный художник оставил нам и абсолютные шедевры, и просто прилично написанные вещи. У самых великих режиссеров есть не слишком удачные спектакли, поэтому я не согласен, что у регионального театра нет права на ошибку, а у Большого, например, почему-то есть.

«Чувствую себя как рыба в воде»: итальянец из Казани нашел папу Карло в Нижнем

Алессандро Каггеджи — молодой хореограф со своим взглядом на балетное искусство. Он интересно сочетает классический танец с элементами modern ballet. То, что Алессандро сделал в «Терезин-квартете», позволило мне понять, что с ним будет интересно поработать в сюжетном проекте. Каггеджи любит рассказывать истории пластическим языком, а «Золотой ключик» — нарративный балет, который должны понимать и дети, и взрослые. Алессандро с этой задачей справился. На прогоны мы приглашали ребят 8–10 лет, и они все понимали, как Буратино с друзьями играл в компьютерные игры и к чему это может привести. Также стиль Каггеджи совпал с богатейшей музыкой Вайнберга. Она сложная для исполнения, но легко воспринимается на слух. Я очень люблю этого композитора — его оперы, балеты, музыку к фильмам и мультфильмам. Не все знают его по имени, но музыку слышали все — прелестные песенки из «Винни-Пуха» и «Каникул Бонифация», пронзительную музыку из фильмов «Летят журавли» и «Последний дюйм».

— Кого еще из передовых хореографов планируете пригласить поработать в Нижний Новгород?

— Планов много. В апреле у нас будет премьера проекта «Горький. Балет», он включает два одноактных спектакля — «Девушку и смерть» на музыку 14-го квартета Шуберта и «На дне» на музыку двух квартетов Рахманинова. Это наш совместный проект с фестивалем Дианы Вишневой Context, ставить спектакли будут Кирилл Радев и Джона Кук. В июне Максим Петров выпустит «Пиковую даму» на музыку Юрия Красавина, написанную специально для нашего театра.

А следующей осенью у нас пройдет «мировая премьера» «Лебединого озера»: Александр Сергеев поставит хореографию на музыку Петра Ильича, которую многие меломаны услышат впервые. Издательство музея Чайковского в Клину выпускает новое критическое издание «Лебединого озера», мы им воспользуемся, и в нашем спектакле музыка композитора прозвучит без перестановок и купюр. Так что ценители «Лебединого озера» услышат балет таким, каким его задумал Чайковский.

«Органичным продолжением афиши вижу симфонические и камерные концерты с участием наших музыкантов»

— Текущая афиша Нижегородского театра — одна из самых разнообразных в стране. В ней есть барочные сочинения, оперная классика в современном прочтении, например «Свадьба Фигаро» Моцарта, где действие происходит на условной испанско-итальянской вилле, «Орфей и Эвридика» Глюка с участием театра теней, «Кармен» Бизе с использованием приема театра в театре. Где для вас проходит грань между допустимым и недопустимым экспериментом?

— Здесь у меня есть четкая формула. Режиссерам и хореографам я всегда говорю, что есть два ограничения: музыкальная мысль композитора и Уголовный кодекс Российской Федерации. Ну и еще, конечно, хороший вкус.

— А если ваше видение проекта расходится с концепцией постановщика, как решается вопрос?

— Если мы не совпадаем в мелочах, это нормально. Но в целом все спектакли с постановщиками мы предварительно обсуждаем, и в том, что видит в итоге зритель, глубоких разногласий у нас не возникает. Иногда мое видение образов чуть отличается от видения режиссера, да и певцы по-разному поют одну и ту же партию.

— Что еще должно идти в современном оперном театре, кроме опер и балетов? Ведь афиша в Нижнем ими далеко не ограничена.

— У каждого оперного театра есть свое лицо. Нам за короткий срок удалось сформировать превосходный оркестр La Voce Strumentale, поэтому я органичным продолжением афиши вижу симфонические и камерные концерты с участием наших музыкантов. Также считаю необходимым проводить вечера камерной вокальной музыки — без них оперные вокалисты не могут полноценно развиваться. Говорят, певец не обязан быть умным, но я люблю, когда у него есть не только большой голос и чистая интонация, но и объемное раскрытие образа. Артист должен понимать, о чем поет, не только со слов режиссера. Так, как это делали великие певцы середины ХХ века — Франко Корелли, Этторе Бастианини. Слушая их, даже человек, не знающий итальянского языка, проникается и понимает, о чем поется в арии.

Без исполнения камерной вокальной музыки такого эффекта достичь невозможно, поэтому мы включаем в афишу камерные концерты, и я рад, что большинство наших певцов в них с удовольствием участвуют. Для публики это новые впечатления, а для артистов — возможность зайти на неизведанные репертуарные территории. После этого они совершенно иначе поют стандартный оперный репертуар.

— Также в репертуаре вашего театра есть много оперетт. Вы считаете, если в городе-миллионнике нет театра музыкальной комедии, эту нишу должен закрыть театр оперы и балета?

— Не совсем. Оперетта нам досталась в наследство, и у нее есть свой зритель. Но я считаю, что в большом городе должен быть и оперный театр, и театр музыкальной комедии. Все-таки это разные жанры, которые должны существовать раздельно. Так сложилось, что у нас опера и оперетта живут вместе и некоторые «легкие» образцы тяготеют к комической опере. Например, «Любовь д’Артаньяна» Вайнберга, которую мы представим в марте. Но все же для меня оперетта кардинально отличается от оперы, за редким исключением вроде «Летучей мыши» Штрауса, «Герцогини Герольштейнской» или «Орфея в аду» Оффенбаха. Это не значит, что я не люблю оперетты Имре Кальмана. Они прекрасны, но это совсем иной жанр.

«Новое здание необходимо и театру, и городу. Нынешнее сооружение не задумывалось как театр, это был Дом культуры, который еще до революции построили Горький и Шаляпин для рабочих» Фото: Алексей Трефилов, CC BY-SA 4.0, commons.wikimedia.org

«Театр должен стать новым архитектурным символом города, каким является сейчас Кремль»

— Вы обмолвились, что сейчас у театра две постоянные площадки. Зачем вам понадобился концертный зал в Пакгаузах?

— О площадке в Пакгаузах мы с губернатором города Глебом Сергеевичем Никитиным договорились еще в 2019 году, когда я провел в Нижнем Новгороде I оперный фестиваль «Стрелка». Там было все прекрасно, не считая погоды: залило всех, зрителей в том числе. Глеб Сергеевич принял решение, что надо строить комфортный круглогодичный зал. Городу его не хватало, а результат превзошел все ожидания. Менее чем через три года появилась площадка с великолепными акустическими свойствами и интересным архитектурным решением. Оттуда открывается замечательный вид на Стрелку и Кремль, музыкантам в зале приятно выступать, а зрителям слушать — прямо на них со сцены идет волна звука.

Зал в Пакгаузах мы используем как для концертных программ, так и для экспериментальных спектаклей. Там идут «Терезин-квартет», «Орфей и Эвридика» Глюка, «Триумф времени и разочарования» Генделя. В конце февраля к ним добавится «Похищение из Сераля» Моцарта.

— В прошлом году вы анонсировали строительство нового главного здания театра, его проект уже готов? Будет ли он реализован в течение 4–5 лет, как вы это запланировали?

— Новое здание необходимо и театру, и городу. Нынешнее сооружение не задумывалось как театр, это был Дом культуры, который еще до революции построили Горький и Шаляпин для рабочих. В 1935 году здание отремонтировали и объявили оперным театром. Может, в середине 30-х он и отвечал этому званию, но сейчас здесь нет нормальной механики сцены, репетиционных площадок, катастрофически не хватает гримерок и элементарно дует из всех щелей, что не добавляет здоровья сотрудникам театра. Мы работаем над ситуацией, недавно провели переговоры с китайскими архитекторами. Такую работу нельзя делать слишком быстро, ведь можно построить незнамо что. Но нельзя и медлить, иначе будет долгострой. Думаю, через пять лет нам удастся открыть новое здание, если, конечно, радикально ничего не помешает.

В новом помещении должно быть комфортно артистам, техническому персоналу и зрителю. Важны хорошие акустика и обзор: например, сейчас у нас плоский партер и людям неудобно смотреть спектакли. Я бы хотел видеть здесь современную сцену со всеми техническими возможностями, которые предоставляет новая машинерия, и, конечно, это должна быть выдающаяся архитектура. Театр должен стать новым архитектурным символом города, каким является сейчас Кремль. В идеале так.

«Мы делаем акцент на формировании своей труппы, наши артисты живут и работают в Нижнем Новгороде» Фото: vk.com/operann

«Делаем акцент на формировании своей труппы, наши артисты живут и работают в Нижнем Новгороде»

— Используете ли вы свой пермский опыт в Нижнем Новгороде и в целом насколько он был успешным? Все же есть мнение, что в Пермь привозили ставить спектакли Уилсона и Кастеллуччи, было много рецензий в федеральной прессе, несколько показов, а дальше все осталось по-прежнему — начиналась обычная жизнь типичного регионального театра.

— Не хочу долго вспоминать те события, но что значит «все было по-прежнему»? По-прежнему не было: поработав с Кастеллуччи и Уилсоном, труппа изменилась, это были уже другие солисты. Другой вопрос, что некоторые спектакли были слишком сложными в дальнейшей эксплуатации. Их удавалось показать пару раз, а дальше они не могли идти. У каждой постановки своя жизнь, и это нормально. Но в Нижнем Новгороде мы все делаем иначе. Многие спектакли приходится монтировать по два дня, но они идут по 2–3 блока в сезоне и остаются в репертуаре на долгие годы.

Мы делаем акцент на формировании своей труппы, наши артисты живут и работают в Нижнем Новгороде. В свободное время они могут гастролировать, это полезно (мы помним, что крепостное право отменили в 1861 году), но если артист нужен в театре — он должен приехать.

— Сколько сегодня ваш театр готов заплатить постановщику — оперному режиссеру или хореографу?

— Система гонораров выстраивается из совместных договоренностей. Финансовые возможности нашего театра не так велики, как у Большого или Мариинского театров. Но у нас есть великолепные солисты, потрясающий оркестр, замечательные дирижеры (Дмитрий Синьковский, Федор Леднев, Иван Великанов), поэтому со многими художниками удается договориться о взаимоприемлемых гонорарах. Они понимают, что, может, в Нижнем Новгороде и не заработают столько, сколько в Москве, но смогут сделать суперкачественный музыкальный спектакль.

— Правда ли, что еще до начала СВО вы хотели пригласить в Нижний Новгород Барри Коски и других звезд мировой оперной режиссуры? Не боялись, что потом пресса бы под лупой изучала их гонорары?

— Я хотел их позвать. Даже вел переговоры. Для меня важнее всего профессионализм человека, его заинтересованность в материале и любовь к искусству. После начала СВО многие европейские музыканты и режиссеры по-прежнему готовы сотрудничать с нашим театром, но агенты их предупреждают: «Если вы приедете в Россию, ваша карьера на Западе закончится на следующий день». Мы периодически общаемся с зарубежными коллегами, и они обещают приехать, как только смогут сделать это без вреда для своей карьеры в Европе и Штатах.

Я убежден, что деятелям культуры необходимо сохранять контакты друг с другом, прежде всего человеческие. Без культурного обмена в будущем не сможет выжить ни Россия, ни Европа. Все равно мы к нему придем.