ЕСТЬ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ ЦЕНТР С БЕСКРАЙНИМИ ОБЕЩАНИЯМИ СЧАСТЛИВОЙ ЖИЗНИ, НО СОМНИТЕЛЬНОЙ СТРАТЕГИЕЙ

Дневной кошмар неистощимой скуки,
Что каждый день съедает жизнь мою,
Что давит ум и утомляет руки,
Что я напрасно жгу и раздаю;

О, вы, картонки, перья, нитки, папки,
Обрезки кружев, ленты, лоскутки,
Крючки, флаконы, пряжки, бусы, тряпки
Дневной кошмар унынья и тоски!

Откуда вы? К чему вы? Для чего вы?
Придет ли тот неведомый герой,
Кто не посмотрит, стары вы иль новы,
А выбросит весь этот хлам долой!

Мирра Лохвицкая. Вещи.

Как утверждает Эммануэль Валлерстайн, наступил конец либерализма, и это наводит на мысль, что еще не наступил конец истории, как предсказывал Георг Вильгельм Фридрих Гегель, усматривая в своей философии достижение идеала. Мировая мысль ищет альтернативы концепциям, как демократии, так и либерализма, она постепенно преодолевает обаяние свободного рынка. Но эта альтернатива не предполагает отрицание уже достигнутого, будь то классический либерализм или рыночная экономика, демократия как избирательная система и даже успехи социализма в части социальной защиты. Современная мысль явно отвергает насильственные методы, тоталитарное общество, а в остальном продолжает искать пути дальнейшего расширения свобод и прорывных путей развития человечества.

Казалось бы, что нам до этих философских упражнений? Нам бы наладить стабильную экономику и достойную жизнь в Татарстане. А уж следующее поколение может заняться тонкостями либерализма и демократии. Однако проблема заключается в том, что экономика не бывает в отрыве от социальной жизни, а значит, и политики. Согласишься на правила игры, установленные кем-то, будешь плясать под его дудку.

Некоторые комментаторы уже после этих строк, усматривая в них сепаратизм, начнут строчить: «Надо думать о России в целом!» Надо, конечно. Для этого есть федеральный центр с бескрайними полномочиями, как и сама страна, с невероятными налогами, бескрайними обещаниями счастливой жизни, но сомнительной стратегией.

Любопытно, как оправдывается политическая элита. Центр недостатки экономического развития сваливает на финансовый кризис в США и Европе, причины выступлений на «Болотной площади» представляет как происки врагов. Регионы свои недостатки сваливают на федеральный центр, а районный уровень жалуется на скудость муниципальных бюджетов. Все правы, и у всех нашелся виновник наверху. Если центр не видит внутренних причин своих проблем, то это означает кризис самого центра. Но ведь и серьезной оппозиции нет, как это было в 90-е годы, нет и реальных сепаратистов.

Многопартийность в стране никак не хочет встать на ноги. Она сценическая, кукольная, срежиссированная для публики, заплатившей билеты в партере. Но и для галерки есть дешевые билеты. Мы все наслаждаемся спектаклем, обсуждаем интересные реплики и вновь погружаемся в будни. Не стоит сразу обвинять центр, который, мол, зажимает демократию. Даже сегодня достаточно свобод, чтобы начать действовать, а комфортные условия официальная власть никогда устраивать не будет, депутатские места на блюдечке разносить не будут. Некоторых активистов, типа Прохорова, даже подталкивали к политической деятельности, он со своей ролью не справился. Правые партии никогда не были обделены правами и средствами. У «Справедливой России» была поддержка «наверху». Так в чем же дело? Если собрать все программные заявления различных партий, они все говорят о разумных вещах, и критика в целом справедливая. Но публика реагирует только в одном случае, если люди выходят на улицу. Люди устали от слов и ждут действий.

Несмотря на явную благосклонность президента Татарстана к многопартийности, который прямо сказал, что в новом парламенте республики 2014 года должно быть больше фракций, на политической арене пока что все те же: «Единая Россия», КПРФ и движение «Татарстан — новый век». «Единую Россию» нельзя считать партией в западном смысле, а КПРФ — наследница КПСС. Одни держатся за счет административного ресурса, другие — благодаря ностальгии по советским временам. Но даже если зарегистрированные партии (их более 60) проявят активность, то у них в программных документах нет федерализма, не выражены интересы субъектов. Исключение составляет партия «Яблоко», всегда выступавшее за федерализм, но и она не решается явно и открыто защищать Татарстан. А зачем нам партии, не защищающие наши интересы? Поэтому опять в Государственном Совете республики будут те же фракции. Изменения появятся только на почве интересов республики. Кто начнет первым, тот и станет ведущей политической силой.

Интересы населения страны становятся все более региональными, а потому партии, выступающие за Россию в целом, людям становятся не интересными. Судьбы людей решаются на местах. Время требует политиков, которые ходят по земле, а не артистов сцены или игроков на бирже. Россия становится территориально более мозаичной вопреки желанию Москвы установить унитарность и централизм, уравнять всех и вся. Кризис центра именно в этом, он не хочет понять, что МЫ ВСЕ РАЗНЫЕ.

Ошибаются не только консерваторы, поднимающие белое знамя «единой и неделимой России», но и либералы, пытающиеся всех людей представить одинаковыми индивидами без этнических, религиозных (теперь уже надо добавлять), сексуальных особенностей. Права человека — великое достижение, но они не существуют вне коллективных прав. Либерализм этот пункт преодолеть не может, а значит, не может признать, что мы все разные. Для либералов права человека стоят на первом месте, но вот что любопытно: самая либеральная Великобритания, можно сказать родина либерализма (имея в виду Томаса Гоббса, Джона Стюарта Милля и Адама Смита), имеет больше, чем любая другая страна, камер наружного наблюдения. А после разоблачений Эдварда Сноудена стало ясно, что Великобритания помогала США следить за частной жизнью граждан всей Европы. Либерализм не может оградить нас от тотального шпионажа. Только коллективные интересы и солидарность людей способны защитить частную жизнь от вмешательства мировых спецслужб.

Можно сделать вывод: у центра как в консервативной, так и либеральной оболочке (обе «партии» существуют одновременно в административной структуре) идейный кризис связан с непризнанием этнических и других различий.

НУЖНЫ ЭНТУЗИАСТЫ, ГОТОВЫЕ РАБОТАТЬ ЧЕСТНО

У Альберта Эйнштейна спросили: «Почему люди смогли создать атомное оружие, но не могут установить контроль над ним?» На что он ответил: «Это очень просто, мои дорогие: потому что политика гораздо сложнее, чем физика».

Региональные интересы выйдут на первое место по мере экономического спада, который идет быстрыми темпами даже по официальной статистике. Если анализ экономики провести в реальном секторе, то картина предстанет еще более удручающей. Проблемы не решаются на уровне макроэкономики, поскольку они связаны с общей неэффективностью государственной машины и бесправием субъектов. У Росси нет альтернативы демократии, но путь к ней лежит через федерализм. В свое время в США сформулировали тезис: федерализм — территориальный каркас демократии. Правильный тезис. Он сделал США сильнейшей державой мира, поскольку создал каркас, позволяющий крепнуть всем штатам. Пока подобный каркас не утвердится в России, ее политическая система не сможет развиваться дальше, многопартийность не станет реальной, а будет оставаться кукольной.

Каков вывод для Татарстана? Без федеративного каркаса республика не сможет развивать экономику. Простые организационные меры, мелкие хитрости, мегапроекты, а также вливания в нефтехимическую отрасль имеют ограниченные возможности. Это далеко не экономика, а улучшение технологии производства на отдельных участках. Обсуждая вопрос ТАТАРСТАНСКОГО ПУТИ, мы слушаем экономистов, которые рассуждают как технологи производства, специалисты банковских операций, биржевики. Но экономика — это не спекуляции на бирже, она не сводится к механизму управления, экономика вне социальных процессов и культуры не существует. Представлять экономику самостоятельной сферой — ИЛЛЮЗИЯ или прямой обман.

Одна из ошибок экономистов — рассматривать экономику как изолированное пространство, куда индивид заходит на некоторое время заработать денег, после чего возвращается к жизни. На самом деле человек живет в экономике, он не алчущий денег и славы абстрактный индивид, у которого моральные ценности находятся в пристежке к материальным инстинктам, скорее наоборот, мораль и определяет границы его страстей, грубо говоря, степень жадности или, наоборот, готовность честно работать. Экономику нельзя отделить от остального социума.

Для большей ясности упростим ситуацию. В России основная проблема не в ресурсах, не в кадрах, не в отсутствии необходимого потенциала для развития, а в том, что тотально ВОРУЮТ. Если каким-то чудом остановить воровство, то совершится экономическое чудо, но эти вопросы упираются не в систему государственного контроля (там тоже воруют), а в общественную мораль. Но мораль не приходит вместе с проповедями. Если даже все священнослужители вдруг станут святыми, это не поможет делу. Мораль должна стать выгодной, тогда она превращается в элемент культуры. Опорной точкой для такой метаморфозы может служить только та культура, которая уже накоплена прежними поколениями. А еще нужны энтузиасты, готовые работать честно. Без энтузиастов не делается ни одно великое дело. Не важна их численность. У Иисуса апостолов было двенадцать, и у Мухаммеда сподвижников — всего-то горстка.

Экономисты национальную культуру не учитывают в экономической жизни, или ставят ее на второй план, или даже считают культуру затратной статьей. На самом деле культура важнее экономики и политики. Опять-таки для удобства рассуждений упростим ситуацию. Любая экономическая жизнь, выходящая за рамки ремесленного производства, начинается с организации своего дела. В начальной стадии лежат или семейные, или государственные, или какие-либо корпоративные интересы. Если семейные и государственные интересы достаточно ясно обозначены, то корпоративные интересы сами по себе не возникают. Все попытки организовать бизнес за пределами семьи без поддержки государства будут упираться в понимание коллективных интересов и моральные нормы солидарности. Тут вступают в силу национальные и религиозные ценности, фактор культуры. В любой стратегии надо учитывать социальный капитал, т.е. определенный потенциал общества или его части, возникающий как результат наличия доверия между его членами. Он может быть воплощен в семье или в большом коллективе, нации, республике. Социальный капитал отличается от других форм человеческого капитала тем, что обычно создается и передается посредством культурных механизмов, таких как религия, традиция, обычай.

Когда экономисты утверждают, что европейские или азиатские страны проявили чудеса экономического роста благодаря рыночным отношениям, то рассказывают только об одной стороне правды. О другой стороне — национальной культуре — умалчивают. Даже невооруженным взглядом видно, что протестантская Европа более развита, чем католическая, а православные страны в этом ряду наислабейшие. Что же касается исламских стран, то там ситуация просто катастрофическая. Но такой общий взгляд не объясняет механизмов экономического развития в отдельных странах. Азиатские страны далеко не похожи друг на друга, в каждой из них своя культура и свои традиции, как и европейские страны, представляющие собой великое разнообразие. Даже в одной стране, например Италии, можно видеть три отличающихся по культуре региона: Север с развитой промышленностью и технологическими изобретениями, срединная часть с развитой легкой промышленностью на базе малого бизнеса и отсталый аграрный Юг.

ДОВЕРИЕ КАК ДОКТРИНА

Пессимист видит трудности при каждой возможности; оптимист в каждой трудности видит возможности.
Уинстон Черчилль

Что же можно нам в республике заимствовать из мирового опыта, чтобы вырваться из сковывающих объятий исламской и православной культур? Какие экономические основы ТАТАРСТАНСКОГО ПУТИ способны вывести нас из состояния колонии?

У экономистов существует понятие «человеческого капитала», которое помимо земли, предприятий и оборудования предполагает человеческие знания и навыки. Человеческий капитал состоит также в способности людей составлять друг с другом некую общность, а это, в свою очередь, зависит от существования внутри сообщества норм и ценностей, разделяемых всеми его членами, от готовности последних подчинять свои интересы интересам группы. Результатом общих норм и ценностей становится взаимное ДОВЕРИЕ, т.е. возникающее у членов сообщества ожидание того, что другие его члены будут вести себя более или менее предсказуемо, честно и с вниманием к нуждам окружающих, в согласии с некоторыми общими нормами. Кое-что из этих норм относится к сфере «фундаментальных ценностей» (например, к пониманию Бога или справедливости), однако в их число входят и такие вполне светские вещи, как профессиональные стандарты и корпоративные кодексы поведения. У доверия есть своя немалая и вполне конкретная экономическая величина. Невозможно отношения поддерживать, только опираясь на законы, договоры, солидарность общества в решении общих задач — один из факторов процветания.

«Азиатские тигры» достигли невероятно высоких показателей роста не просто благодаря свободному рынку, в основе лежала обдуманная промышленная политика правительств в достижении национальных целей. Азиатские власти, взяв под защиту своих внутренних производителей, прибегли для этого к установлению высоких тарифов, ограничению размеров иностранных вложений, поддержке экспорта путем дешевых кредитов и прямых субсидий, избирательной выдаче лицензий и организации акционерных обществ для рассредоточения издержек развития, даже к непосредственному финансированию необходимых исследовательских проектов. Одной из отличительных черт промышленной политики азиатских государств являлось то, что им удалось организованно демонтировать устаревшие производства с их огромным персоналом. Капитализм — это процесс «творческого разрушения», в ходе которого старые, экономически ущербные или неэффективные организации видоизменяются или уничтожаются, и на их место приходят новые. Экономический прогресс требует постоянной замены одних групп другими. В одних странах это происходит стихийно, в других — регулируется государством. Ответственность за беспрецедентно высокие темпы роста послевоенной экономики Японии лежит вовсе не на механизмах либерального рынка, а на министерстве международной торговли и промышленности, хотя следует заметить, что в послевоенной Японии правящей была именно либерально-демократическая партия.

В таких странах, как Китай и Италия, где слишком сильна роль семьи, государственное вмешательство стало единственным путем создания крупных производств. Но в странах с высоким уровнем доверия, как Япония и Германия, крупные производства создавались без поддержки государства. Именно эти страны отличаются высокой степенью национальной солидарности. Это социальный капитал, который не учитывается экономистами. Необходимость в государственном вмешательстве и характер вмешательства всегда будут зависеть от конкретной культуры и социального устройства.

Поскольку объединение людей зависит от доверия между ними, а доверие, в свою очередь, обусловлено существующей культурой, следует сделать вывод, что в разных культурах степень солидарности будет различной, а значит, и способность к созданию крупных производств будет отличаться. Новейшие, в частности, информационные технологии сами по себе не могут изменить ситуацию, их эффективность преломляется через культурную составляющую. Там, где солидарность достаточно высока и есть готовность создавать сетевые или другие организации, информационные технологии окажутся весьма эффективными, но в отсутствие установки на солидарность новейшие технологии не помогут перейти от малого бизнеса к крупному.

Разумный эгоизм в сочетании с необходимыми правовыми механизмами позволяет незнакомым людям создать организацию, работающую на достижение общей цели, но такой механизм малоэффективен, поскольку требует постоянного переписывания, согласования, отстаивания в суде и обеспечения выполнения обязательств, иногда с помощью принуждения. Весь этот юридический аппарат, заменяющий доверие, приводит к росту «операционных издержек». Дать людям высшее образование, конкретную профессию, снабдить технологией достаточно просто. Но воспитать преданность, честность и надежность крайне сложно. Для этого в человеке должен быть заложен приоритет общественных добродетелей над индивидуальными. Это этический навык, передающийся с культурой, традицией, он трудно формируется, но столь же трудно поддается изменению или уничтожению в силу сложившейся привычки.

В России семейные устои слабы, общинные отношения разрушены, национальные и религиозные интересы далеко не всегда консолидируют, а зачастую используются в негативном плане для решения политических задач. Но и на государство невозможно полагаться, оно оказалось коррумпированным и строится вокруг интересов олигархов. В Татарстане еще кое-где сохранился сельский коллективизм или земляческие настроения, но их влияние на экономику слабо выражено. Религиозные общины готовы работать на себя, но не на общество, хорошо, если в них не прорастет фундаментализм. Наиболее перспективным является региональная идентичность, способная консолидировать население республики вокруг общих целей, но об этом в следующей статье.

Не говори, что жизнь — игрушка
В руках бессмысленной судьбы,
Беспечной глупости пирушка
И яд сомнений и борьбы.
Нет, жизнь — разумное стремленье
Туда, где вечный свет горит,
Где человек, венец творенья,
Над миром высоко царит.

Внизу, воздвигнуты толпою,
Тельцы минутные стоят
И золотою мишурою
Людей обманчиво манят;
За этот призрак идеалов
Немало сгинуло борцов,
И льется кровь у пьедесталов
Борьбы не стоящих тельцов.
…

И тот, кто мыслию летучей
Сумел подняться над толпой,
Любви оценит свет могучий
И сердца идеал святой;
Он бросит все кумиры века,
С их мимолетной мишурой,
И к идеалу человека
Пойдет уверенной стопой!

Семен Надсон. Идеал. 27 июня 1878

Продолжение следует