«ГОСУДАРСТВО ГОТОВО ПОДДЕРЖАТЬ ЛЮБУЮ КАЧЕСТВЕННУЮ ИНИЦИАТИВУ, НО ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПОКАЗАТЬ, ЧТО ОНА КАЧЕСТВЕННАЯ, ПУСТЬ ЛЮДИ ДЕЛАЮТ КАКИЕ-ТО ПЕРВЫЕ ШАГИ»

— Валерий, 28 февраля в Москве пройдет национальная премия в области развития общественных связей «Серебряный Лучник», где также номинированы и вы — за лучший проект в области социальных коммуникаций и благотворительности. Общественные связи и джаз — странное сочетание...

— Нас номинировали не за музыкальные достижения, а за организацию и проведение в июне прошлого года V международного фестиваля современной культуры Kremlin LIVE. Не буду скрывать, то, что нас отметили и выдвинули на номинацию, — это, безусловно, очень приятно. Кстати, в октябре прошлого года этот фестиваль также был отмечен национальной премией «Гражданская инициатива» в номинации «Духовное наследие». «Гражданская инициатива» поддерживает различные проекты, которые начали продвигаться без поддержки государства. Премия учреждена некоммерческой организацией «Фонд Кудрина по поддержке гражданских инициатив» и присуждается за наиболее значимые достижения соотечественников, которые внесли существенный вклад в построение гражданского общества.

На самом деле очень много тех, кто хочет что-то сделать, и при этом часто бывает так, что люди ждут какую-то поддержку. Это вполне правомерно, но мне кажется, ядро движения и основные ресурсы лучше искать в самих себе, в своей команде. Меня лично удивляет это бесконечное выпрашивание помощи у государства. Государство, как показывает практика, может поддержать качественную инициативу, но для того, чтобы показать, что она качественная, имеет смысл сделать самим первые шаги, которые продемонстрируют, чего стоит идея и люди, которые ее предлагают. Все очень просто, как в любом бизнесе: поддержать можно любой проект, но те, кто хочет его поддержать, должны убедиться в том, что этот проект уже стоит на ногах, а не является очередным способом выбивания денег.

«У МЕНЯ ТАКОЕ ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО БОЛЬШИНСТВО НАШИХ РОКЕРОВ МУЗЫКАЛЬНО НЕОБРАЗОВАННЫ»

— Отвлечемся немного от вашей продюсерской деятельности и вернемся к истокам вашего творчества. С чего началось ваше увлечение музыкой?

— Оно началось с увлечения рок-музыкой. Когда я учился в нижнекамском училище, на волне перестройки проходили какие-то общественные движения, происходила активность масс. Тогда рок, на мой взгляд, нес несколько другие идейные смыслы, нежели сейчас. И по своему темпераменту я больше был склонен, как выяснилось потом, к энергичной музыке, нежели к классической. Я очень люблю классику, но не исполняю ее, хотя все музыканты в нашей стране, так или иначе, если это профессионалы, получают классическое образование. В этом я вижу большой плюс, потому что считаю, что наше образование, именно в области академической музыки, является большим преимуществом, основой.

И вот как-то, видимо, рок-музыка вдохновила меня тогда на какие-то новые музыкальные эксперименты, причем у нас сразу же образовался коллектив, мы начали играть, но не так называемый «русский рок», а арт-рок. Мы ориентировались на такие серьезные команды как Pink Floyd, Led Zeppelin и др., то есть на западную качественную музыку.

Я до сих пор слегка расстраиваюсь тому, что русский рок пошел по пути какой-то бардовской песни, на мой взгляд. У нас принято говорить, что смысл русского рока исключительно в текстах, и поэтому на музыку можно меньше обращать внимания. Я с этим категорически не согласен. Можно подумать, у Боба Дилана или у Стинга никакие тексты, зато музыка на уровне. Почему должно быть вот это «зато»? Мне кажется, если человек выпускает какой-то продукт или произведение, в нем все должно быть хорошо: и музыка, и тексты, и контексты, и скрытые смыслы. Вообще все. Поэтому я считаю, что эта тема достаточно болезненна для нашей музыкальной индустрии.

Посмотрите, наше академическое искусство признано во всем мире. Сейчас российский джаз делает очень уверенные шаги на Запад, многие наши музыканты серьезно котируются на международном уровне. Однако я до сих пор не вижу ни одного международного проекта с российскими рок-музыкантами. И речь даже не о том, чтобы их признали лучшими, просто хотя бы играли музыку на одном уровне с западными исполнителями. Я вот так сходу не назову ни одной, наверное, рок-группы, которая бы более или менее была известна там. Да, когда-то давно были робкие попытки, например «Парк Горького». Все начинают их вспоминать, а ведь больше никого и не было. Весь наш русский рок сосредоточен был на какой-то социальной активности. Однако вот эта пресловутая трехаккордовость, музыкальная необразованность... Да простят мне читатели мой снобизм, у меня такое ощущение, что большинство наших рокеров музыкально необразованны и рок-музыкой начинают заниматься те люди, которые, мягко говоря, имеют к музыке какое-то отдаленное отношение. То есть не получается играть нечто интересное и сложное, давайте тогда играть рок-музыку: «А не спеть ли нам песню?»

— Вы имеете в виду сейчас вообще всех российских рок-музыкантов?

— В целом да. Я просто люблю настоящую рок-музыку, и так получается, что пока ее в России нет. Это просто моя точка зрения, и я буду приятно удивлен, скажу больше, я буду рад ошибаться, если наши российские команды займут достойное место. Ведь даже российская электронная сцена, наши электронные музыканты продвигаются на Западе, есть настоящие таланты и здоровое соперничество. Все это происходит везде, кроме рок-музыки.

— А российская поп-сцена?

— Про нее я вообще пока не готов рассуждать, это, пожалуй, еще более печальная тема. Но с другой стороны, каково общество, такова и музыка. В том же пресловутом телешоу «Голос» искреннее удивление широких масс вызывает то, что у нас есть такие прекрасные вокалисты, как Антон Беляев, Тина Кузнецова, с которой мы очень долгое время делали совместный проект "С-4". И выясняется, что большинство россиян и не знали, что у нас есть такие прекрасные вокалисты, которые могут исполнять замечательные песни. А ведь это действительно сложившиеся артисты серьезного международного уровня. Мне даже немножко забавно было наблюдать, что их собирались учить чему-то. Это еще вопрос, кто кого может научить.

«ДЖАЗОВЫЕ МУЗЫКАНТЫ — ЭТО ВСЕГДА БОРЦЫ ЗА СВОБОДУ, Я БЫ ДАЖЕ СКАЗАЛ, В КАКОМ-ТО СМЫСЛЕ, РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ»

— Валерий, когда вы решили стать джазовым музыкантом?

— Нет, я не сразу пришел к этой мысли. Окончательно я решил заниматься джазом, наверное, тогда, когда поступил в Казанскую государственную консерваторию в 1990 году и впервые попал на джазовый концерт. В этот момент я слегка распрощался с рок-музыкой, потому что понял, что джаз мне ближе. Здесь есть энергия, и напор, и грув (от англ. groove — ритм), и очень серьезная эмоциональная и интеллектуальная составляющая, то есть то, что есть, наверное, только в лучших образцах рок-музыки. В джазе все это присутствует априори, и я окончательно и бесповоротно влюбился в этот стиль.

В тот момент я понял: «Вот оно!» Я видел, что эта музыка востребована слушателями, она вызывает очень бурный отклик, в ней есть флер романтизма. Джазовые музыканты — это всегда борцы за свободу, я бы даже сказал, в каком-то смысле, революционеры, потому что каждый выход на сцену — это некий поединок с самим собой, дружеское соревнование между музыкантами, и это меня очень вдохновляет.

Еще надо сказать, что джазовые музыканты — это, кроме прочего, высокий уровень профессионализма, то есть джазовый музыкант может в любом проекте всегда себя найти. Он может исполнять рок-музыку, участвовать в электронных проектах, а если у него есть академическое образование, он может исполнять классическую музыку. Это самые универсальные музыканты.

Все-таки джаз — это основа любой современной музыки, и если человек владеет самыми корневыми идиомами исполнения, то он владеет и обширным арсеналом всего, что происходит в многообразии современной музыки. Я бы даже сказал, что джаз в каком-то смысле — классика номер два, классика XX века, то есть это широкий ствол музыкального дерева, из которого выросло все: фанк, рок, поп-музыка, электронная музыка… Я не знаю ни одного стиля, на который джаз в широком смысле не оказал своего влияния. Так или иначе в корне мы всегда увидим джаз, блюз, «черную» музыку.

— Чьи выступления вас тогда так поразили?

— Первые джазовые концерты, которые я посещал, — это были концерты Виктора Деринга, его знаменитого оркестра, где мне посчастливилось потом трудиться. Это были прекрасные рождественские вечера, которые, я помню, в консерватории вел Георгий Кантор. Был квартет «Казань» с Михаилом Савиным, Евгением Борцом — это мои старшие товарищи, с которыми мы подружились. В Казани было много хороших музыкантов, есть они и сейчас. Вообще, Казань является достаточно серьезным джазовым центром. Хотя Москва, конечно, забирает лучшие кадры.

— Родители поддержали вас в том, что вы хотите стать музыкантом?

— Моя мама — академический музыкант, теоретик. Не могу сказать, что среди академических музыкантов как-то сразу приветствуется увлечение джазом, хотя сейчас вопрос так остро не стоит, как, может быть, тогда. Мама, конечно, хотела, чтобы я пошел каким-то традиционным путем, стал классическим музыкантом, преподавателем, потому что вокруг джаза ведь много каких-то историй, каких-то похождений, приключений. Родителям всегда хочется более спокойной жизни для своих детей, какой-то определенной стабильности. Но когда она увидела, что я занимаюсь этим серьезно и что я тружусь в серьезных коллективах, то вопросы отпали сами собой.

«Я НЕ ВОЗЬМУСЬ СУДИТЬ, ЧТО ЖЕ ЛУЧШЕ — НЕДОСТАТОК ИНФОРМАЦИИ ИЛИ ЕЕ ПЕРЕИЗБЫТОК»

— Помните ли вы свои первые выступления?

— Это были концерты с коллективом Виктора Деринга. Помню, что я параллельно изъявил желание выступать в джазовом оркестре консерватории, которым руководил знаменитый Анатолий Василевский — еще один из моих учителей джаза. Причем формально он назывался духовым оркестром. Я просто попросился туда как на факультатив, и у нас даже были хорошие отчетные концерты. Тогда же, в 1993 году, меня позвали в JIVE, который с тех пор и стал основным моим коллективом. Тогда JIVE был фактически малым составом оркестра Виктора Деринга. То есть практически все музыканты, так или иначе, либо трудились в этом оркестре, либо трудились в нем раньше. А когда было первое выступление и с какого момента вести отчет я, наверное, точно сказать не смогу.

— Из джазовых музыкантов кто оказал на вас влияние?

— Конечно, любой джазовый музыкант проходит период взросления, становления, и в тот момент, когда он еще неопытен, я думаю, нужно слушать как можно больше разных музыкантов. Я помню, мы общались с Андреем Кондаковым, со знаменитым российским пианистом. Во время саундчека я набрался наглости, пробрался к нему и попросил дать мне пару уроков. И после репетиции он уделил мне время, хотя я, признаться, жутко стеснялся. Мы с ним просидели около часа, он показывал мне в высшей степени интересные вещи.

Тогда ведь с информацией было проблематично. Это сейчас можно в поисковой строке набрать интересующую вас информацию, и перед вами появится куча джазовых школ, видеоуроков — все разжевано. Тогда же это были катушечные магнитофоны, кассеты, ходящие по рукам видеокассеты. Несмотря на это, у меня осталось впечатление, что чем сильнее препятствие, тем ценнее результат. Конечно, это задерживает в развитии, но определенная стойкость и бойцовские качества тем самым оттачиваются. Я не возьмусь судить, что же лучше — недостаток информации или ее переизбыток. На мой взгляд, переизбыток, с одной стороны, облегчает обучение, с другой — нет той остро ощущаемой ценности каждой крупицы информации. Но, наверное, это вопрос из разряда философских, на который нет однозначного ответа.

Я помню, что очень увлекался таким пианистом, как Чик Кория, позднее у меня интересы все-таки сместились в область, скажем так, уже чернокожих пианистов. На мой взгляд, чернокожие музыканты все-таки более грувовые, они более энергично играют, их манера оказалась мне ближе. Ну и дальше, конечно, все черные пианисты, начиная от Хораса Сильвера, заканчивая Херби Хэнкоком, они все у меня были в кумирах.

— Вы учились у них, слушая их выступления?

— Собственно говоря, это самый основной способ занятий любого джазового музыканта — так называемый «съем», то есть снятие соло. Это когда музыкант слушает понравившееся ему соло и манеру исполнения какого-либо музыканта. Слушается это соло чаще всего на замедленной скорости, чтобы подобрать особенные виртуозные моменты. Также выписываются ноты этого соло, заучиваются наизусть, может быть, соло исполняется вместе с записью, то есть происходит полное копирование манеры исполнителя.

Мне кажется, это прекрасный способ саморазвития. Для того, чтобы начать, надо понять, где первооснова, изучить какие-то методики, вычленить главные принципы обучения, а их на самом деле не так уж и много. Собственно говоря, все те музыканты, которые не имели профессионального джазового образования, например, чернокожие музыканты 20-х, 30-х и 40-х годов, они все учились другу у друга, учились на слух. Так и мы учились друг у друга или на записях великих исполнителей.

— У вас есть второе высшее образование — юриспруденция. Это довольно необычно для человека, полностью погруженного в музыку. Для чего оно вам нужно?

— В тот момент, когда я вернулся из Соединенных Штатов, я почувствовал, что хочу заниматься своими собственными музыкальными проектами. Пришло понимание, что в современном мире мало быть просто криэйтором, нужно еще быть и продюсером, и организатором своей собственной судьбы, скажем так. Кстати, тогда я понял смысл фразы: «Хочешь, чтобы было сделано хорошо, сделай сам». Не нужно ждать, что кто-то возьмется и раскрутит меня или придет добрый дядя и поможет. И мне потребовался юридический ликбез. Я вообще считаю, что в мире есть два образования, которые не то чтобы не помешали никогда никому, а в каком-то смысле универсальны, — это юридическое и экономическое. Их можно иметь как второе образование.

«Я ОКАЗАЛСЯ ЕДИНСТВЕННЫМ БЕЛОКОЖИМ МУЗЫКАНТОМ В КОЛЛЕКТИВЕ»

— А что вы делали в Штатах?

— Изначально у меня была идея пройти там обучение. И мы с друзьями даже съездили на одно из прослушиваний для выездной комиссии в колледж Беркли — это самый знаменитый джазовый колледж США. Ближайший филиал колледжа на тот момент был в Германии. Мы съездили, получили некую стипендию, но даже с получением этой стипендии расходы на учебу и проживание тогда составляли порядка 30 тысяч долларов в год. Это достаточно большие деньги, а чтобы получить реальные знания, нужно проучиться минимум два года. Тем не менее как-то эта идея у меня все равно засела в голове, ведь Америка — это родина джаза, и поиграть с американскими музыкантами, прикоснуться к их музыке — мечта, наверное, любого джазмена. И получилось, что планы учебы в США постепенно переросли в цель просто попасть туда. И как это обычно бывает, стоит только запустить мысль в космос, как она начинает работать.

Через некоторое время мне предложили два контракта на выступления в США с двумя разными джазовыми бэндами. Первым был эстрадный оркестр, второй коллектив именовался International Jazz Quartet. У нас получился замечательный квартет. Это был один из лучших периодов моей жизни, который я с удовольствием вспоминаю. Мы играли каждый день разную музыку, именно ту музыку, которая нам нравилась, никому не подчинялись, делали все, что хотели, фонтанировали идеями, у нас была куча свободного времени. То есть, я думаю, это просто мечта любого музыканта, безоблачная жизнь.

— Чему вы научились, выступая с чернокожими музыкантами?

— Я и раньше догадывался, что черные относятся к джазу, фанку и т.п. иначе, чем все остальные. Совместные выступления убедили меня в этом. В этой музыке важны грув, драйв, завести людей, вовлечь их в ощущение ритма жизни.

— Приключались ли там с вами какие-то курьезные или забавные случаи?

— Будучи пианистом джазового квартета, я оказался единственным белокожим музыкантом в коллективе. Как-то мы играли концерт, посвященный Херби Хэнкоку — американскому джазовому пианисту и композитору. В афише так и было указано — Tribute to Herbie Hancock («Посвящение Херби Хэнкоку» — прим. авт.). Однако часть аудитории решила, что это концерт самого великого Херби. Внимательно прослушав весь концерт, крупная чернокожая американка в ярко-розовых джинсах с надписью Pink делилась с подругой впечатлениями. Концерт ей понравился, но самым большим открытием было то, что Херби Хэнкок, оказывается, блондин и родом из России (смеется).

— Если вам так понравилось в США, почему вы там не остались?

— Если бы я хотел там остаться, я бы, конечно, остался. Да, Америка мне очень нравится как страна, но мне показалось, что прямо сейчас не удастся там создать собственный проект. На самом деле в Америке количество ценителей джаза примерно такое же, как в России. Сейчас джаз в США не является мейнстримом. Это музыка, которой увлекались интеллектуалы 60-х годов, бабушки и дедушки танцевали под джаз, когда джаз был «поп-музыкой» того времени. А после 60-х годов джаз стал настолько элитарен, что, как любое элитарное искусство, оно не может похвастаться огромным количеством слушателей. Я подумал, что мой опыт игры с чернокожими музыкантами и полученные в США практические знания помогут мне воплотить свою мечту о собственном проекте в России.

«Я СЧИТАЮ, ЧТО НАСТОЯЩЕГО ДЖАЗОВОГО ЗАВЕДЕНИЯ В КАЗАНИ ДО СИХ ПОР НЕТ»

— Не разочаровались своим решением вернуться?

— За 20 лет в России в джазе сменилась, может, не одна эпоха. В начале 90-х годов за этой музыкой шел флер постсоветского романтизма. Тогда джаз, скажем так, был не до конца разрешенной музыкой. Это сопровождалось фразами «От саксофона до ножа один шаг» и все такое прочее. И конечно, вокруг джазовых музыкантов был ореол романтики. Потом была замечательная эпоха 2000-х, когда существовал джазовый клуб «Веселый Роджер» и группа JIVE занималась там арт-политикой, а президентом клуба был вокалист группы Владимир Чигарев. Вообще мы все несли там какие-то арт-функции. Я и сам организовывал там концерты и помню, как, например, Олег Киреев или Давид Голощекин с удовольствием играли с нами в этом клубе.

До сих пор в Казани нет ни одного заведения, которое бы повторило успех «Веселого Роджера», я даже не говорю про джазовые заведения, а в принципе. По понедельникам там происходили джем-сейшены, играла живая музыка. Я не знаю сейчас ни одного заведения в Казани, где по понедельникам, а уж тем более каждый день, выступали живые команды. Мы тогда не до конца осознавали, что «Веселый Роджер» был идеальным клубом. Таким, каким и должен быть клуб единомышленников, джазовый клуб. И да простят меня читатели, я считаю, что настоящего джазового заведения — с соответствующей атмосферой, с постоянным движением, бурлеском, наэлектризованной энергетикой — в Казани сейчас нет. То поколение, которое выросло на «Веселом Роджере», до сих пор, встречаясь друг с другом, ностальгирует по тем временам. Конечно, я не говорю, что умер «Роджер» и ничего в Казани не происходит, но все уже по-другому. Где-то происходят и концерты, но атмосферы нет. Тем не менее все равно хорошо, что они есть.

— В чем причина, по вашему мнению?

— Мне кажется, что очень многое зависит от желания хозяев. И потом, у всех же разные видения, кому-то действительно хочется, чтобы джаз был просто фоновой музыкой, чтобы это была некая приятная атмосфера. Кстати, у меня был разговор с одним из руководителей подобных заведений, и ей как раз кажется, что джаз-клуб — это когда играет ненавязчивая приятная музыка, когда люди приходят и делают заказы. Я в корне против такого подхода. Я считаю, что это дискредитирует всю идею джаз-клуба и джаза как высокоэнергичной музыки. Собственно говоря, сидеть и приятно поглощать пищу можно, включив компакт-диск Кенни Джи (американский джазовый музыкант — прим. авт.). А если уж вы пришли насладиться драйвом этой музыки, то, конечно, можно взять немного алкоголя, каких-то легких закусок. Но в основном-то люди приходят за искрящейся атмосферой. Я вообще считаю, что любой клуб — это не еда, это не кожаные диваны, не развешанные картинки, а атмосфера, создаваемая артистами, которые выступают в этом клубе, и теми посетителями, которые приходят ради них.

«Я С ГОРДОСТЬЮ МОГУ СКАЗАТЬ, ЧТО JIVE — ЭТО КОММЕРЧЕСКИЙ ПРОЕКТ»

— Давайте вернемся к группе JIVE. Как образовался этот проект?

— Просто группа музыкантов из бэнда Виктора Деринга решила: почему бы нам не поиграть музыку еще и в малом составе и почему бы не попробовать себя в ином жанре? Это была частная инициатива особенно активных музыкантов оркестра объединиться и сыграть вместе. И как-то дальше все это пошло.

— Почему JIVE?

— Никто толком уже не помнит почему. По одной из версий, наш в то время бас-гитарист и большой друг Олег Солодовников предложил такое название, я думаю, что имеет смысл придерживаться этой версии.

— JIVE 20 лет назад и JIVE сейчас, есть ли разница?

— И да, и нет. Я за некую стабильность, в хорошем смысле слова, потому что наши основополагающие принципы, понимание джаза как энергетической музыки, основанной на груве, не изменились, несмотря на неоднократные смены составов. Другое дело, что из JIVE вырос продюсерский центр с одноименным названием, на этой базе появилось несколько ответвляющихся проектов. Здесь есть электронные лаунж-проекты, и мне очень нравится направление, когда мы используем и некоторые электронные инструменты в аранжировках, и живые. Получается такой микс с более современным звучанием. К нам присоединялись новые солисты и музыканты. Наверное, это как раз то самое хорошее новое, что не позволяет нам окостенеть, започивать на лаврах.

— Есть ли сейчас новые проекты на базе этого коллектива?

— Буквально два месяца назад я приступил к новому проекту, он опять-таки электронный, в нем используются этнические мотивы. Я, пожалуй, сейчас не готов полностью раскрывать концепцию и вообще считаю, что о музыке нет большого смысла говорить, ее надо слушать. Могу лишь сказать, что презентация этого проекта пройдет на летнем фестивале Kremlin LIVE, куда все наши друзья приедут нас поддержать.

— JIVE — это коммерчески успешный проект?

— Мы все профессиональные музыканты, соответственно, мы хотим, чтобы наше творчество, наши концертные выступления были как-то оценены публикой, и я с гордостью могу сказать, что да, JIVE в том числе и успешный коммерческий проект. Нас ценят, нас уважают, приглашают на мероприятия. Мы не страдаем от отсутствия приглашений, и это приятно. Приятно, когда нас ждут, когда мы выступаем перед людьми, которые знают нас и знают, что они от нас могут получить. Мы же в свою очередь хотим дать им больше, чем они знают, что могут получить. И здесь происходит такая цепная реакция, когда мы заводим друг друга этими ожиданиями, предвкушениями, выдачей энергетики.

— За все время, что существует группа, удалось ли осуществить все намеченные планы?

— Мы на пути к этому. Собственного говоря, в этом ведь и заключается радость творчества, чтобы постоянно выдвигать сумасбродные идеи и тут же их реализовывать. Более того, когда я общаюсь с разными людьми, мне нравится проводить некие изыскания над собой и над собеседниками, и я часто задаю вопрос: реализовали ли вы свою мечту, делаете ли вы то, что хотите? Я бы пожелал людям заниматься именно тем, чем они хотят. Ведь человек, который не мечтал и не реализовал свою мечту, рано или поздно спросит: а для чего я живу? Здесь много разных аспектов, это удовольствие — поставить перед собой цель и заняться ее осуществлением. С другой стороны, это и есть жизнь, и ты ощущаешь эту пульсацию, биение потоков. Когда человек занимается творчеством, тогда он и живет, остальное, пожалуй, можно назвать существованием.

— То есть, по вашему мнению, человек обязательно должен заниматься творчеством?

— Конечно. Я с удивлением обнаружил, что для некоторых людей это какое-то пугающее слово. Они вообще не понимают, как можно заниматься чем-то таким? Они говорят: «Ну, у меня же есть работа. Мне надо работать». Но ведь даже с этой же точки зрения очень легко опровергнуть их взгляды. Тот человек, который работает, заставляя себя, проявляя какую-то силу воли, «с девяти до шести мне надо работать», не добьется максимальных результатов. Рано или поздно начнут появляться люди, для которых то, что одни называют работой, для будет удовольствием, миссией, они начнут заниматься этим больше, чаще и по истечении какого-то времени просто начнут обходить остальных. Начнется очень серьезная конкуренция, и в итоге человек, который занимается не своим делом, всегда будет в проигрыше. Всегда. Человек может сколько угодно оправдывать себя тем, что «вот здесь мне хорошо платят», «это же денежная работа» или «я не стал заниматься творчеством, потому что это бесперспективно и нестабильно». И знаете, я что-то не встречал счастливых людей, которые занимались бы не своим делом и при этом хотя бы казались благополучными. При этом я видел счастливых людей, которые занимаются своим любимым делом, не имея при это миллиардов.

— Вы еще говорили об осуществлении мечты. Вы свою уже осуществили?

— Мы обязательно вернемся к этому разговору лет через 40 - 50, когда, сидя на скамейке в саду, в тени цветущих деревьев, я степенно расскажу о том, как я реализовал свою мечту. А сейчас пока время не говорить о мечтах, а трудиться над их реализацией.

— Я заметила, что во время ваших выступлений вы очень часто пританцовываете. Вы любите танцевать?

— Нет, на самом деле я вообще не люблю танцевать и не умею этого делать. Просто джаз — это танцевальная музыка, и, если мы ее не чувствуем сами, не танцуем, не высекаем искру, то как же мы можем передать эту энергетику в зал? Представьте, какой уровень вот энергетического массива должен быть, когда мы выходим на сцену большого концертного зала, где 700 человек, а нас всего пятеро. То есть на каждого приходится в среднем по 140 зрителей, и наша энергетика должна пробить зал, дойти до каждого слушателя. Так что джаз можно назвать энергозатратной музыкой (улыбается). Вокалисты, солисты — с них просто семь потов сходит во время концерта, иногда после концерта бывает ощущение опустошенности. Поэтому хорошо, когда в ответ нам приходит благодарность людей и слушателей. Хотя я считаю, что неблагодарного зрителя не бывает, и если он видит, что музыканты выкладываются, искренне отдают себя без остатка, то, конечно, публика это ценит. Кстати, в Казани очень благодарная в этом плане публика, как-то с энергетикой здесь все в порядке, за это я очень люблю Казань. Живой город.

«ПОПРОБУЙТЕ ОРГАНИЗОВАТЬ КАКОЙ-НИБУДЬ ФЕСТИВАЛЬ, И ВЫ ПОЛУЧИТЕ ТАКУЮ МАССУ ОПЫТА И ЗНАНИЙ, КОТОРУЮ ВАМ НЕ ДАСТ НИ ОДИН БИЗНЕС-ТРЕНИНГ»

— Давайте вернемся к тому, с чего начали наш разговор. Как зародилась идея создания фестиваля Kremlin LIVE?

— Мы просто сидели с друзьями на кухне и думали, почему у нас в городе нет какого-то поликультурного фестиваля? Рок-фестивали есть, фестиваль балетного искусства есть, оперный тоже есть, а фестиваля, который бы объединял все интересные направления современной культуры, нет. Такая идея у нас была с самого начала. Допустим, приходит пожилой человек на фестиваль, он любитель консервативного традиционного джаза и вдруг он видит, что молодые ребята играют фанк или электронную музыку, и понимает, что это тоже очень здорово, и что наша молодежь идет правильным путем. И может быть, он в жизни бы не попал на этот концерт, он вообще обитает в других сфера, а здесь он, просто зайдя на соседнюю площадку, убедился, что все это здорово. Или, например, рабочий парень с окраины, который никогда бы не купил билет на такой концерт, зайдя на исполнение классического хора или струнного квартета, вдруг понял, что как же замечательно, когда выступает хор под открытым небом, и подумает, что что-то в этой музыке есть. Я знаю такие примеры, когда у людей происходило такое просветление.

— Помните ли свои ощущения после первого проведенного фестиваля?

— Да, потому что у меня каждый год одинаковые ощущения. Они очень радостные, но все же в них присутствует элемент «как хорошо, что все закончилось». Хотя наверняка все организаторы фестиваля меня поймут, что как бы все не планировалось, как бы тщательно не расписывалась логистика, все равно любое массовое мероприятие до определенной степени это форс-мажор. Всегда что-то пойдет не так. У нас, кстати, огромный жизненный опыт, и я теперь понимаю высказывания «планы существуют, чтобы их нарушать», «хороший план сегодня это лучше, чем отличный план завтра» и «война план покажет». Это все из этой серии. Нужно быть готовым сейчас, сию минуту решать вопросы по мере их поступления, в режиме реального времени обладать информацией, уметь разруливать любые ситуации. Вот люди ходят на бизнес-тренинги, да не надо туда ходить. Попробуте организовать какой-нибудь фестиваль, и окружающим будет польза, и вы получите такую массу опыта и знаний, которую вам не даст ни один бизнес-тренинг. В этом плане я очень благодарен Kremlin LIVE — я прямо чувствую, как мускулы нарастают год от года. Фестиваль начинается 28 июня, и я понимаю, что 30 июня я уже другой человек, по сравнению с тем, кем я был два дня назад.

— А бывали форс-мажоры на фестивале?

— Да это один сплошной мажор и форс (смеется).

— Почему для такого фестиваля выбрана площадка Казанского Кремля?

— На самом деле было много экзотических идей, начиная от дворов новостроек, заканчивая каким-то загородными площадками. А потом подумали, что же лучше всего в Казани — Казанский Кремль. И, особо не стесняясь, набрали телефонный номер, записались на прием к директору Казанского Кремля Рамилю Хайрутдинову, с которым нас с тех пор связывает большая человеческая дружба. Мы пришли к нему, причем мы не были знакомы до этого, рассказали о нашей идее, и он с первого же нашего разговора поддержал ее, ему она очень понравилась. Поэтому его тоже можно назвать одним из отцов-вдохновителей фестиваля. У нас очень хорошие отношения с нынешним директором Кремля Зилей Валеевой, которая поддержала нас также с первого года, тогда в статусе министра культуры. Поддержка минкульта год от года становится ощутимее. Сейчас она уже не только моральная, но и материальная, и мы очень благодарны и министру культуры Айрату Миннемулловичу Сибагатуллину, и всему министерству в целом.

— Какова финансовая сторона фестиваля?

— Как любое мероприятие оно, конечно же, затратное, тем более это открытый фестиваль. Когда мы говорим о фестивалях, на мой взгляд, зачастую есть некое лукавство у организаторов — не надо путать фестиваль с коммерческим мероприятием. То есть, если на фестиваль продаются билеты, то это, я, может, крамольную мысль выскажу, не фестиваль. Когда проходит настоящий бразильский уличный фестиваль, туда же никто не продает билеты. Вы просто приходите и принимаете в нем участие, либо как зритель, слушатель, либо как исполнитель. Поэтому мы с самого начала руководствовались идеей, что Kremlin LIVE должен быть с бесплатным входом. Конечно, это несет дополнительные сложности, но тем не менее. Вообще в этом плане у нашего фестиваля уникальная концепция, мы начинали его таким образом, что вложили туда свои средства и нашли помощь друзей, партнеров, и просто сделали фестиваль. Не для того, чтобы набить себе карманы, я, конечно, ни в коем случае не против коммерческой деятельности, просто в данном случае идея была другая. Соответственно, у фестиваля есть только затратная часть. Но фестиваль будет развиваться, конечно же, будет развиваться именно в том направлении, которое за эти пять лет и было заложено.

«СЕЙЧАС УДИВИТЕЛЬНОЕ ВРЕМЯ В ИСТОРИИ ЦИВИЛИЗАЦИИ»

— Помимо JIVE и Kremlin LIVE, чем вы еще занимаетесь?

— В первую очередь я все-таки профессиональный музыкант, соответственно, я занимаюсь множеством разных проектов. И последнее мое серьезное увлечение связано с электронной музыкой, я иногда даже пишу хаус-ремиксы и слежу за этой музыкой. Для меня хаус — это продолжение черной линии музыки, продолжение фанка. Транс, на мой взгляд, это «белая» музыка, более европейская, а я все-таки, исходя из джазовых корней, предпочитаю хаус. И как сказал однажды Джеймс Браун, «современный хаус весь построен на сэмплах Джеймса Брауна». Да, было у него такое мнение о себе. Может быть, оно не совсем верное, но тем не менее. Я понимаю, почему нравится транс, почему эти простые мелодии нравятся девушкам. Ведь с точки зрения академической музыки они очень простые на самом деле. Порой они даже простоваты, я бы сказал.

Хотя я совсем недавно размышлял, что сейчас происходит удивительное время в истории цивилизации. Когда благодаря тому, что в 50 - 60-е годы произошел качественный рывок, мы видим, что огромное количество людей не занимаются музыкой как самодеятельным способом времяпрепровождения. Огромное количество диджеев, компиляторов, всяческих композиторов-самоучек, установив программу на компьютер, пытаются что-то делать. Сегодня ее установил, завтра уже можно быть композитором, то есть процесс сильно упростился.

Я думаю, что с одной стороны это вызывает раздражение профессиональных музыкантов, которые по 15 лет учатся сначала в музыкальной школе, потом в музыкальном училище, потом в консерватории. И понятно, что вот эти немного наивные сочинения, возможно, даже талантливых ребят, они все равно будут проигрывать по уровню качества, по компетентности.

С другой стороны, это здорово, что огромное количество людей, пусть и таким образом, приобщаются к культуре в таком виде. Все лучше, чем если бы они, грубо говоря, болтались по подворотням, употребляли наркотики или совершали какие-то противоправные действия. Все равно это позитивный путь развития, и, возможно, один из тысячи этих ребят поймет, что этим ему надо заниматься серьезно и продолжить свой музыкальный путь.

«ЭТА БЫЛА ДРУГАЯ МУЗЫКА, ОТЛИЧНАЯ ОТ ТОГО, ЧТО МЫ ДЕЛАЛИ В JIVE»

— В начале интервью вы упомянули о совместной работе с финалисткой второго сезона телепроекта «Голос» Тиной Кузнецовой...

— Во-первых, это нельзя назвать работой, это большая человеческая дружба. Во-вторых, в 2002 (а может, в 2003 году — не помню точно) у нас был проект «С-4», с которым мы объездили несколько фестивалей, даже стали лауреатами в номинации «Молодая надежа — год джаза» на фестивале в саду «Эрмитаж». Помню, как в том же году Тина закончила музыкальное училище, джазовый факультет на Ордынке, и мы всей командой поехали помогать ей сдавать госэкзамен. Ей поставили пять с плюсом. Нас тогда вызвали прямо на комиссию и сказали, что, ребята, пять — это Тине, плюс — это вам. Остальные ведь выходили сдавать под фонограмму, а мы выступали с живой командой. Тогда у нас было много интересных идей, мы действительно делали очень интересную музыку.

— Что это была за музыка?

— Эта была другая музыка, отличная от того, что мы делали в JIVE. Мы играли конкретный такой фанк, причем с различными примесями и замесами, начиная от русских песен, заканчивая невообразимыми композициями собственного сочинения. Часть этих идей Тина потом использовала, я считаю, в своем эпохальном проекте Zventa Sventana, который я очень люблю, и считаю, что это просто неимоверное достижение.

Сейчас многие знают Тину по телепроекту «Голос» и поражаются, удивляются, что у нас в Казани была такая певица. А для нас, для ее друзей, это просто очередной ее шаг. И если бы люди залезли в интернет и посмотрели потрясающие видео Zventa Sventana, то они поразились бы, насколько Тина гениально представляет сочетание старинных, славянских и русских песен с таким фанковым грувом, с великолепным аранжировками, которые написаны ею и ее супругом Юрием Усачевым. Кстати, Zventa Sventana был первым коллективом, который мы пригласили на дебютный фестиваль Kremlin LIVE. Я до сих пор считаю, что это один из лучший коллективов и самых ярких проектов, который бы также хорошо можно было представить и на Западе. Она прекрасно исполняет джаз, фанк, прекрасно исполняет поп-музыку, как мы все видим.

«Я НАЧАЛ ЧЕРЕСЧУР САМОУВЕРЕННО СЕБЯ ВЕСТИ, В РЕЗУЛЬТАТЕ ПРОПУСТИЛ УДАР ТОЧНО В ГЛАЗ»

— Как вы любите отдыхать?

— Я считаю, что лучший отдых — это поход в спортзал. Нет ничего лучше хорошей тренировки и последующего похода в сауну.

— Несколько неожиданно это слышать от музыканта. Каким видом спорта вы занимаетесь?

— Я занимаюсь боксом. Мне бокс нравится тем, что это достаточно универсальный вид спорта, здесь есть и силовая составляющая, выносливость и гибкость, можно перечислить очень много качеств, которыми должен обладать боец.

— Давно занимаетесь?

— Вот уже два с половиной года. До этого я смотрел бокс по телевизору и не понимал его технологию. Кстати, также у меня когда-то было и с джазом — я не мог понять, как же джазовые музыканты извлекают эти аккорды, строят свои импровизационные соло. То есть я понимал, что это очень круто, но как они это делают, не понимал. Также произошло и с боксом. Очень интересно было вникнуть и понять, что же происходит за этими моментальными быстрыми движениями, как же они вообще технологически подготавливаются.

— Серьезные травмы получали?

— Я помню, что в позапрошлом году, перед самым Новым годом, то ли 29, то ли 30 декабря, у нас была последняя в году тренировка, был спарринг. Противник был чуть-чуть слабее меня и я расслабился, даже начал чересчур самоуверенно себя вести, в результате пропустил удар прямо в глаз, а я как назло был без шлема. Из-за чего я сделал вывод на всю оставшуюся жизнь: не стоит недооценивать любого противника, потому что сложно предугадать, как он будет себя вести, будучи загнанным в угол. В итоге Новый год я встречал с огромным синяком, который переливался всеми цветами радуги, его было бесполезно чем-то его замазывать.

— Вы участвуете в любительских боях?

— Да, конечно. В фитнес-клубе, где я занимаюсь, периодически проводятся соревнования. Как-то мы ездили в Москву и в своей весовой категории я занял второе место в чемпионате клуба.

«Я СТАРОМОДЕН И ПРЕДПОЧИТАЮ КНИГИ»

— На странице в одной из социальных сетей у вас очень много цитат Виктора Пелевина. Это ваш любимый автор?

— Мне кажется, это один из тех писателей, которые видят глубоко и далеко, но не желает выдавать свои прогнозы в реалистичной манере, потому что это будет восприниматься чересчур прямолинейно. Он игрок, ему нравится напускать туман, нравится мистифицировать. Но более реалистично предсказывающего события автора в нашем социуме я не встречал. Его очень сильно волнует вопрос того, что происходит в социуме. Но, возможно, как тонко чувствующий человек, он скрывает это за своей скептичностью, сардоничностью, своей фантасмагорией. И если внимательно прочитать его произведения, отбросив какие-то иллюзии, которые он очень умело создает, то в реальности мы видим, что все его произведения о человеке и о том, что происходит в России, о том, что происходит в мире.

— Вы любите читать?

— Да, я очень люблю читать. Лично для меня книгу ничто не может заменить. Поэтому для меня книга — это альфа и омега, скажем так.