«У НАС НЕТ СУБСИДИЙ»

— Михаил Юрьевич, вы привезли в Казань свой Театр.doc. Этот театр — коммерчески успешный проект?

— Это печальный разговор. Конечно, это не успешный проект, потому что это не государственный театр, у него нет субсидий, но мы делаем очень большую социальную программу, мы ее продвинули через министерство культуры, и нам за это платят. За эти деньги мы успеваем делать социальную программу и просто спектакли.

— То есть кусочек пирога вы отрезаете?

— Да. Вот таким путем выживаем. Это не успешный проект, но он выживает. Я много работал на телевидении и в кино, сейчас снял фильм. Половина моих гонораров уходила на наш театр.

— Вы просто подвижник.

— Я-то ладно, но есть и еще люди, у нас есть спонсоры, бескорыстные, богатые люди, которые вкладывают в нас свои деньги, они не хотят, чтобы их имена звучали. Слава Богу, они есть. Что будет дальше — не знаю. Мы живем каждую минуту на пороховой бочке.

— У вас большое помещение? Сколько мест в зале?

— Зал у нас 80 - 100 мест.

— А цены на билеты?

— От 500 рублей до тысячи.

«НАМ ПОМОГЛИ В ПРАВИТЕЛЬСТВЕ ЛУЖКОВА»

— Ну, это и для Казани немного.

— С помещением нам помогли, это сделал бывший мэр Москвы Юрий Лужков, точнее одна из его замов — Людмила Шевцова. Она пришла к нам в театр в норковой шубке и была в ужасе, потому что оказалась в подвале, где ей негде было эту норковую шубку повесить. Ее охрана тоже в ужас пришла. После этого она спросила: «Чем вам помочь? Хотите отдельное здание?» Мы сказали, что не хотим никакого отдельного здания, а мы хотим прямую аренду, потому что у нас была субаренда. И москомимущество сделало нам прямую аренду. И это было, конечно, счастье. Мы стали платить в десятки раз меньше, без накрутки. Вот так мы и живем, и так живут все негосударственные театры. Выживать трудно, и выживают сильнейшие.

— Ваша труппа, она постоянная, или люди собираются под проект?

— У нас нет постоянной труппы, у нас в штате только один человек — это уборщица.

— То есть у вас система стаджионе?

— Да. У нас собираются на проект люди, которые работают в разных театрах, снимаются в кино и сериалах. Это удобно.

— Система стаджионе себя оправдывает?

— Да. Причем у нас заняты более 200 человек. Я очень люблю российские сериалы не за их качество, а за то, что актеры, которые там работают, они так истосковались по сцене, что они готовы просто бесплатно прийти и репетировать день и ночь, быть в атмосфере лабораторной, театральной, они денег не спрашивают.

— То есть они у вас работают не за ради денег, а по душевному порыву?

— Нет, они что-то зарабатывают, но это не основной их заработок, это смешные деньги, но что можно собрать с этого зала?

«МЫ РЕПЕРТУАРНЫЙ ТЕАТР, НО БЕЗ ТРУППЫ»

— А спектакли у вас даются каждый день?

— Каждый. Мы работаем абсолютно как репертуарный театр. Но без труппы.

— А что составляет репертуарную основу?

— У нас документальный театр, это особое направление. Это социальный театр, который сегодня очень востребован. Это нам кажется, что это неинтересно, и массовой публике нужен развлекательный театр, но это массовой публике. А есть еще огромный сегмент интеллигенции, которая не охвачена.

— Развлекательный театр — что вы под этим понимаете? Какой это театр?

— Драматический театр. Это когда, как это называется, «пришел вечером с женой в театр отдохнуть, потом пошел в ресторан». То есть это театр как релакс. Вот это у нас не практикуется, у нас театр как напряг. Что у нас в стране не любят.

— Напряга много в российской жизни...

— Вот, и это главный аргумент, что его много в жизни! Но напряги разные бывают, и людям думающим они нужны. Есть напряги очень интересные.

— Но на одной чаще весов может быть бездумная комедия в каком-либо театре, а на другой — спектакль Театра.doc. Но посерединке может быть много-много хороших спектаклей, например, «Евгений Онегин» Туминаса. Подобные спектакли, я просто сейчас назвала первый из пришедших в голову, — это тоже ведь не комфортный театр.

— Да, это хороший спектакль, есть много хороших спектаклей, но их нельзя сравнивать с постановками нашего театра, потому что у нас определенное стилистическое направление. И ты его принимаешь или не принимаешь.

Сцена из спектакля «Двое в твоем доме»
Сцена из спектакля «Двое в твоем доме» (фото: teatrdoc.ru)

«У НАС ЕСТЬ СПЕКТАКЛЬ ПРО УБИЙСТВО СЕРГЕЯ МАГНИТСКОГО»

— Откуда вы берете сюжеты — из интернета, из газет?

— Каждый раз по-разному. Вот, например, спектакль про убийство Сергея Магнитского, понятно, откуда он взялся. В Казань мы привезли спектакль «Двое в твоем доме» — это была года два назад громкая история с домашним арестом Владимира Михляева. Понятно, откуда взялся сюжет. Сейчас мы делаем проект, который называется «Феминизм», очень любопытный, известно ведь. Что у нас патерналистская страна. Что это будет, я пока не знаю. Начинаешь репетицию, у тебя нет пьесы, и ты не знаешь, что у тебя будет. Актриса тебе рассказывает жизненную историю, ты что-то из нее берешь, что-то нет. Ты ей рассказываешь историю. Тут непонятно, что и как рождается.

— Как долго живут ваши спектакли?

— Живут недолго, я вообще противник долгой жизни спектаклей. Спектакли, которые идут 20 лет, — это же смешно. Это сказка детская может идти так долго. Довольно рано умирает смысл спектакля, хотя он сам может быть живым и бодрым, а смысл ушел.

— Сколько же у вас в репертуаре спектаклей?

— Больше 20. Мы не помещаемся в афишу. Когда мы выстраиваем репертуар на следующий месяц, идут страшные бои и интриги для того, чтобы тот или иной спектакль. пошел. Но это плохо, я знаю по своим спектаклям, что постановка не может идти раз в месяц. Но пока по-другому не удается.

— Вы проводите кастинги для актеров?

— Уже есть люди, с которым мы много работаем. Есть еще вариант. Приходит режиссер с идеей или пьесой и приводит с собой актеров. И вот тут-то все решается. Я говорю, что этот актер не годится, а этот подходит. Более того, если мне актер понравится, я его заберу в свой проект. Другие режиссеры его тоже могут забрать. Он становится как бы нашим. Во всем этом процессе есть живая природа.

— А кто из известных режиссеров с вами сотрудничает?

— Владимир Мирзоев, например, он сделал очень хороший спектакль про Толстого и Столыпина, он сделан в абсолютно непохожей для Мирзоева манере. Он точно понял, что в нашем театре другая стилистика. Молодец. Есть у нас и молодые режиссеры, очень яркие, это те, кто работает с новой драмой. Их много, больше 20. У нас принцип такой: предлагаешь — давай. У тебя 10 репетиций. Дальше я смотрю и принимаю решение. Бывает и отсев.

— То есть это проектный театр?

— Проектный.

«Я СНЯЛ БИОГРАФИЮ ЧЕХОВА»

— Михаил, а вы сами что окончили?

— У меня нет режиссерского образования, я окончил как драматург литературный институт. Раньше я по этому поводу комплексовал, но сейчас понял, что это плюс, что у меня нет режиссерского образования. В этом году у меня случился дебют в кино, и я понял, что как это хорошо, что я во ВГИКе не учился! Скоро будет премьера, я снял фильм «Братья Ч», это братья Чеховы, по-моему, это первый у нас в стране биографический фильм об Антоне Павловиче. Чехову у нас в фильме 25 лет.

— Он еще Антоша?

— Антоша. Он что-то там пописывает. И рядом его братья — Александр и Николай, их взаимоотношения и любовь Антона к Дуне Эфрос. Мне кажется, это была единственная любовь Чехова, после этой истории он перестал серьезно относиться к женщинам. Дуню он серьезно любил, но обломался.

— Когда мы увидим фильм?

— Я только в январе его закончил. Хочется показать его на фестивалях, но у многих фестов есть право первой ночи. Когда решится история с отборщиками, будем думать о премьере.

— На какой фестиваль вы собираетесь отправлять ленту?

— Есть Канны, есть Берлинский фестиваль, мы много куда хотим. «Кинотавр» — это само собой.

«У НАС НЕТ ПАФОСНЫХ ИДИОТОВ»

— Поскольку мы заговорили о кино, хотелось бы узнать и о киношколе, где преподаете вместе с нашей землячкой Мариной Разбежкиной.

— С Мариной мы познакомились так. Мы иногда совпадали с ней на каких-то мастер-классах, выступлениях. Потом я к ней подошел и сказал: «Марина, когда вы говорите, у меня такое ощущение, что это я говорю». Она женщина язвительная, и что-то съязвила мне в ответ. Прошло время, она мне звонит и предлагает встретиться. А потом было предложение преподавать вместе с ней. Первый год я был просто преподавателем, а потом мы с ней стали два мастера. Я, конечно, понимаю, что мой предмет — документальный театр, его трудно преподавать студентам. Театр более громоздкий, не даром же режиссеры учатся в ГИТИСе пять лет и с утра до вечера. Но мне нравится преподавать в киношколе, мы с Мариной очень хороший отбор делали. Марина была права, когда написала в статусе, что не будет ни одного пафосного идиота. У нас очень интересные ребята, даже на преддипломе было видно, что работы этих студентов можно посылать на фестивали. На дипломе — еще больше. Я считаю, что у нас лучшая киношкола в России, это я не себя хвалю, а Марину Разбежкину. У нас нет никакой теории. Хотите теорию? Вот вам список книг — идите и читайте. Мы вам даем практику. Снимайте фильмы. Мы ставим задачу: они должны падать с ног от усталости. Без проблем, падают. Во ВГИКе все наоборот — теория, практики ноль, потом они выходят в мир, знают теорию, но кино снимать не умеют.

— Эта беда не только ВГИКа, но и большинства вузов. Забывается, что люди должны иметь в руках профессию.

— Мы наших ребят воспитали как десантников. Где сбросили с парашютом, там и работай. Сейчас они майдан снимают — половина курса там. Они не знают, получится фильм или нет. А вдруг получится?

— Очевидно, у них присутствует какое-то журналистское чутье.

— Журналистское плюс художественное. И я их натаскивал на разные истории.

— «Зима, уходи» — это фильм ваших учеников, он потрясающий.

— Это мой второй выпуск. Они умеют такие фильмы снимать.

— Но вернемся к театру. Как вы полагаете, большая разница между тем, что есть в столице и в провинции? Или нет такой градации?

— Нет, такой градации сейчас нет. Что в Москве, что в провинции есть отдельные спектакли, есть театры. Театры разные. И в совершенно глупом и бездарном театре совершенно неожиданно может идти очень яркий спектакль. И наоборот. Я считаю, что умирают репертуарные театры, и сторонник их смерти. Я отработал три года в государственном театре и в ужасе свалил оттуда. Эту неподвижную государственную машину не сдвинуть. И я вижу, как работает наш Театр.doc, где никому не платят денег, но все понимают. Что-то случилось, я еще не успел сказать, но проблема уже решена. В государственном театре никто ничего не знает. Там люди могут уходить с работы в 5 часов.

— Ну, это не везде так. В Казани три наших академических театра живут в ином ритме и по иным законам.

— Может быть.

«КОММЕРЧЕСКИЙ УСПЕХ — ЭТО ДЛЯ ДИРЕКТОРА»

— Коммерческий успех — это показатель чего?

— Ничего.

— Если зритель не ходит в театр, для чего такой театр нужен?

— Коммерческий успех для директора, для кассы и выплаты зарплаты, безусловно, нужен. Но в художественном смысле это, скорее, даже негативный показатель.

— Почему?

— Коммерческий успех спектакля вызывает подозрение, я примерно понимаю, что там происходит.

— Хорошо, но если мы сейчас посмотрим на опыт Гоголь-центра, то там Кирилл Серебренников прилагает массу усилий, чтобы заработать деньги. Он пытается сделать коммерчески успешный театр. Вокруг театра есть бизнес. Это плохо?

— Это хорошо. Это наш театр первым начинал, они у нас все перенимают, но мы рады. Гоголь-центр у нас перенял, «Практика». Обсуждения, разговоры, продажа книг — это же все от нас идет. Очень хорошо, театр должен быть культурным центром. У нас, например, маленькое помещение, у нас нет кафе или бара, по идее, я бы хотел, чтобы они были, актеры отыграли спектакль, разгримировались и спустились к зрителям. И у них вопросы, начнется диалог. Это здорово — прямое общение после спектакля.

— Но если мы вспомним историю театра, то Станиславский был категорически против появления актеров в день спектакля среди зрителей. Вы к Константину Сергеевичу как относитесь?

— Очень хорошо! Он великий человек, он наш театр родил.

— Это как же?

— Да случайно. Они с Гиляровским...

— Это вы про постановку «На дне», когда труппа ездила на Хитров рынок быт и нравы изучать и художника Симова чуть не побили за то, что он наброски портретов обитателей «дна» делал?

— Да, а во «Власть тьмы» они взяли крестьянку из тульской губернии, она репетировала в очередь с Книппер-Чеховой. Ее не выпустили на премьеру, потому что она так входила в роль, что ругалась матом. Так что Станиславский — наш отец-прародитель, и нам на занавес надо чайку. Ну и Немирович-Данченко, конечно. Когда был юбилей МХАТа, я в спектакле у Серебренникова играл Немировича.

— У вашего театра в Москве есть конкуренты?

— Дааа.... Полно. Гоголь-центр, «Платформа», «Винзавод», «Практика». После нас появилось масса людей, кто использует наши практики, что влияет, конечно, на нашу посещаемость. Как менеджер, я огорчаюсь, но как худрук, я радуюсь. Документальных спектаклей в Москве море, это когда-то мы были в диковинку. Критики тогда мне говорили: «Ты сошел с ума, документальные театры, этого не может быть!» Но прошло время, нам 12 лет, и мы живы. Я вспоминаю такой эпизод. Ваня Вырыпаев репетировал у нас «Кислород», мы сидели ночью, и вдруг он ни с того ни с сего говорит: «Мы вот с вами сейчас сидим, курим, а, по сути, мы сейчас делаем историю российского театра». Я ему тогда сказал, что он с ума сошел, но прошло время, и он оказался прав. Мы какую-то страницу вписали.

Сцена из спектакля «БерлусПутин»
Сцена из спектакля «БерлусПутин» (фото: teatrdoc.ru)

«СВОИ ПЕРВЫЕ ПЬЕСЫ Я ПИСАЛ «В СТОЛ»

— В провинции нет возможности делать документальные театры, на что они будут жить?

— Если встает вопрос, на что жить и творить, лучше тогда не творить. Это я знаю по себе. Я драматург, я все свои первые пьесы писал «в стол». Начни работать, деньги найдутся.

— Ваши актеры свободны в материальном плане, в провинции это невозможно, здесь нет сериалов, здесь нет подработок.

— Я в теории говорю. Потому что ждать денег — это бесполезно, их не будет. А работать надо на перспективу. Я сейчас репетирую спектакль — денег нет ни копейки. Я сказал об этом актерам, они ответили, что им наплевать. Мы не знаем, что у нас получится, может быть, мы через 5 репетиций разойдемся.

— Вы даете рекламу?

— Нет, мы отрицаем даже афиши. А реклама только у нас на сайте. Это своебразный отбор зрителя, кто зашел на сайт, тот нами интересуется.

— Не преувеличивая можно сказать, что вы находитесь в оппозиции существующей в России власти.

— Да, это так. Мы позиционный театр. Мы делали спектакль про Pussy Riot, у нас есть спектакль «БерлусПутин». Это смешной спектакль, на который не достать билеты, хотя он идет второй год. Это смешное итальянское барокко, его написал лауреат Нобелевский премии Дарио Фо (фамилию, плиз), он написал пьесу, что убили Путина и убили Берлускони, и ученые смогли восстановить, но только одного, получился БерлусПутин. Я думал: нас закроют! Там действующие лица Путин, Людмила Путина и другие. Там Людмила говорит: «Владимир, зачем ты убил Собчака?» Он отвечает, что надо было. Я читаю и, конечно, пугаюсь. Но, слава Богу, идет.

— Почему вас терпят? Вы, по мнению властей, просто отдушина?

— У нас, думаю, все прагматичнее. Театр — это не телевидение, не кино. 100 человек в зале — да пускай. И потом — это пиар. Путина. Потому что Черчилль говорил, что все, что не является некрологом, является пиаром.

— Планы сотрудничества с Татарстаном у вас существуют?

— Я готов. И с театром, и с кино.