Рустэм Гайнетдинов: «Мы часто рисковали – выезжали на переговоры с бандглаварями в «духовскую» зону»

Рустэм Гайнетдинов

ОН ЧАСТО РИСКОВАЛ, СОВЕРШАЯ НЕМЫСЛИМЫЕ ВЫЛАЗКИ К БАНДИТАМ

...Будучи в Кундузе, мне посчастливилось присутствовать при выводе из Афганистана одного из первых наших советских подразделений, джалалабадских вертолетчиков — поздней ночью 15 мая ушел в небо караван из более чем 40 бортов. Уходили очень буднично, без особых восторгов, организованно и быстро, однако это было зрелище неописуемое и величавое. Мы искренне радовались за наших боевых товарищей, первых «счастливчиков» и также подняли свою чарку за начало вывода (нет сейчас в Афганистане более популярного слова, чем «вывод»). И мы были счастливы, что даже при нынешнем, совсем неоднозначном отношении к афганской войне нам удалось пережить этот высший эмоциональный момент: ощущение, пусть даже во сто крат меньшее той Великой Радости, что испытали наши деды и отцы в далеком 45-м, наполняло в эти дни и нас...

А где-то через месяц после этого события была снята моя последняя в Афганистане фотография, а на ней мои «подсоветные» ребята — отдел борьбы с вооруженной контрреволюцией (а проще говоря, с бандитизмом), с которыми мне пришлось бок о бок в течение полутора лет проходить не в теории, а на практике трудную школу классовой борьбы. Смотрю на их лица — как они молоды и жизнерадостны! — еще вчерашние мальчишки, они вели в эти дни невидимый и неравный бой почти с 12 тыс. мятежников отборных и отмобилизованных банд вооруженной оппозиции.

Рустэм Гайнетдинов со своим подсоветным отделом борьбы с бандитизмом УМГБ, провинция Тахар

Что поражало нас в афганских чекистах — это невиданная самоотверженность и преданность делу революции, буквальная зараженность ее идеями и великая вера в светлое будущее своего народа, ради которого они без минуты колебания отдавали свои юные жизни. На фотографии нет, к сожалению, товарища Акрама — он был еще жив в то время, просто куда-то выехал. Один из первых афганских чекистов, член партии с дореволюционным стажем, он в свои 29 лет стал одним из руководителей УМГБ нашей провинции Тахар. Беспредельная преданность и мужество удивительно сочетались в нем с трезвым аналитическим умом: он был одним из немногих посвященных, кто готовился для проведения подпольной работы в условиях возможного установления в стране военно-фашистской диктатуры после ухода советских войск. С Акрамом мы часто рисковали: выезжали на переговоры с бандглаварями в «духовскую» зону, ходили афганской колонной в Кундуз и обратно (мне повезло: колонной я прошел лишь трижды, а, как правило, каждую четвертую колонну «духи» били). Но еще больше рисковал он один, совершая немыслимые вылазки к бандитам, и когда я его ругал за это, он лишь с лихой удалью отвечал: «Я смерти не боюсь, рафик Рустам!»...

...Акрам был в числе первых 15 афганских чекистов, заброшенных в Тахар в далеком 82-м. К 1988 году 12 из них пали смертью храбрых от рук бандитов. 20 июля 1988 года, через три дня после ухода из провинции советских войск, не стало и Акрама: он так и погиб на боевом посту, сраженный в спину пулей изменника...

Уже позже я узнал, что после того как бандитами был осажден Талукан, чекисты-хадовцы вместе с немногими оставшимися верными правительству сторонниками народной власти отступили в расположение некогда стоявшей в городе советской пограничной части. И там, полностью изолированные от внешнего мира, практически без боеприпасов и продовольствия, держались еще долгих три месяца...

И трудно сегодня поверить, что многих ребят, кто снимался в тот день со мной на память, уже нет в живых. Так пусть же и останутся они в памяти такими — радостными и счастливыми, какими запечатлел их объектив фотоаппарата в уже ушедшем в историю июне 88-го!

ЭЛЕКТРОПРОВОДА ЗАМЕНЯЛА САМАЯ ОБЫЧНАЯ КОЛЮЧАЯ ПРОВОЛОКА

...Тахар справедливо считался провинцией с наиболее сложной оперативной обстановкой на севере страны. Вооруженным силам народной власти, объединявшим в своих рядах 6,5 тыс. человек, противостояли 12 тыс. мятежников — более 400 банд пропакистанской ориентации. Более половины из них — хорошо отмобилизованные, прекрасно вооруженные и обученные американскими, французскими и пакистанскими советниками бандформирования Ахмад-шах Масуда — одного из самых непримиримых лидеров вооруженной оппозиции. В руках мятежников находились 2 из 6 уездных и 3 из 5 волостных центров; ими контролировалась сельская местность и все дороги провинции.

Условия жизни и работы советнических аппаратов также были самые неприхотливые. Жили мы в добротных кирпичных домах, построенных еще задолго до афганской революции для английских или немецких специалистов, что работали раньше на местной фабрике фирмы «Спинзар». Свои жилища мы скромно называли «виллами», но согреть эти помещения с толстенными каменными стенами было сущей проблемой — печи на дизтопливе чаше бездействовали из-за отсутствия «соляры», а «буржуйки» типа знаменитых ленинградских блокадных сжирали за холодную афганскую ночь не одну вязанку дров...

Местный («афганский») свет напряжением 90 - 100 вольт подавался на 3 - 4 часа в сутки, да и тот не всегда горел, ибо линии электропередачи были самые допотопные — чаще всего электропровода заменяла самая обычная колючая проволока. Пищу готовили сами на керогазах. Опять же, всегда стояла проблема с керосином (как и вообще с горючим) — доставали его как могли и где могли.

Газет, естественно, в провинции не было. Бывая в командировках или в гостях в советских воинских частях, привозили с собой газеты месячной и более давности, которые зачитывались до дыр. Телевизионные передачи принимали с большими помехами и самой отвратительной видимостью с Пянджского ретранслятора, что находился на сопредельной советской территории в 35 км от нашего провинциального центра — города Талукана. Единственная связь с внешним миром и Родиной — это транзисторный приемник и весьма редкие письма.

Настоящий полковник

Кстати, о транзисторе. У меня был в Афганистане «Альпинист-405» Воронежского радиозавода. Он постоянно падал в бочку с водой, когда я брился по утрам, иногда сутками оставался под дождем, забивался пылью в песчаную бурю «афганец», но... всегда работал! Дешевенький приемник 4-го класса отлично принимал длинные и средние волны, батареек питания нужно было минимум. Он был настолько надежным, что я до сих пор благодарю воронежских девчат за выпуск продукции высшего качества!

Общение наше было также самое минимальное: 20 - 25 человек «шурави» (советники вместе с переводчиками и охраной), афганские коллеги по работе и несколько представителей партгосаппарата провинции. Очень жесткий режим передвижения по городу — только в дневное время, группами на машинах, по определенным маршрутам, всегда при оружии. Связь с городом Кундузом, где размещался крупный аэропорт и находилась советская войсковая часть — штаб знаменитой 201-й дивизии, — по воздуху, вертолетами. В последнее время некоторым из нас удавалось проскакивать в Кундуз колонной госвласти, но это был большое риск, как правило, каждую четвертую афганскую колонну били «духи»...

ОН ДО СИХ ПОР ОЛИЦЕТВОРЯЕТ ДЛЯ МЕНЯ МНОГОНАЦИОНАЛЬНЫЙ ДАГЕСТАН

На нелегких дорогах «афганской войны» мне выпало счастье встретить Бакия Шихсултановича Бакиева — мужественного и самоотверженного человека, до последнего вздоха отдавшего себя служению советскому и афганскому народам, чьи душа и сердце навсегда остались в одной из северо-восточных территорий Афганистана — провинции Taxар. Мы вместе работали чуть более года — с 13 сентября 1986 года по день его трагической кончины 3 октября 1987 года.

Оказывается, теплым сентябрьским вечером 86 года мы летели с ним из Москвы в Кабул в одном самолете — громадном Ил-76, который по принятой среди «афганцев» терминологии называют попросту «грузовиком». Еще в Шереметьево, а после и в самолете он обратил на себя внимание пассажиров чрезвычайной подвижностью и какой-то безудержной удалью, что заметно выделяло его среди других, уже не «новичков» в Афганистане. И только через два дня я узнал, что этот еще неизвестный мне тогда человек и есть мой «шеф» Бакий Бакиев — близкий мне, татарину, человек по национальности, кумык, один из тех, кто до сих пор олицетворяет в своем лице для меня многонациональный Дагестан....

Сотрудники оперативной группы КГБ СССР в провинции Тахар: Валерий Терехов, Бакий Бакиев, Станислав Федоров, Александр Носов, Рустэм Гайнетдинов. Новогодняя ночь с 1986 на 1987 год

Сейчас, по прошествии времени, как-то наиболее ярко вспоминаются несколько черт Бакиева, которые, как мне кажется, являлись стержневыми, доминирующими в его характере.

Его подвижность: действительно, Бакий Шихсултанович не мог сидеть без дела ни минуты. В свободное от работы время он возился или в огороде: копал, полол, окучивал; либо в саду, где у него тоже было большое «хозяйство»: виноградники, айвовые, абрикосовые и другие фруктовые деревья. Виноград рос у нас дико, лозы увивались по стволам высоченных чинар ввысь, и самые спелые и сочные гроздья висели обычно на здоровенной верхотуре. Не все, даже наша лихая на удаль молодежь из охраны не рисковали добираться до заманчивых ягод — сломать шею можно было запросто. Каково же было наше удивление, когда в один из дней Бакий Шихсултанович, облачась в КЗСку (костюм защитный, сетчатый), лихо взобрался на вершину деревьев и сбросил, наконец, на землю весь уже перезревающий виноград.

Еще он любил готовить. Вообще, за долгие месяцы службы в провинции все чему-нибудь да научились, а каждый второй доводил свои кулинарные способности до совершенства, но до Бакиева всем нам было еще далеко... Хинкал, тушеная картошка с мясом, мясной острозаправленный бульон, шашлык, свежеотваренное мясо молодого барашка так и остались никем непревзойденными блюдами Бакия Шихсултановича... Видимо, богатство горных рек Дагестана, а, может, служба последних лет на каспийских берегах сказались на приверженности нашего руководителя к рыбным блюдам. Рыбу он очень любил и мог потреблять ее в любом виде: сушеном, вяленом, копченом, Конечно же, он не упускал случая побаловаться и свежей рыбкой, в многочисленных реках и речушках Taxapa еще водится форель, маринка, угорь... Незадолго до его смерти, в сентябре 1987 года, и я раза три выезжал с Бакием Шихсултановичем на рыбалку — рыбачил он азартно, как мальчишка, и очень расстраивался, когда бывал неудачлив.

И еще с одним «деликатесом» познакомил нас Бакий Шихсултанович — это колбаса его собственного приготовления, о которой ходили в провинции легенды. Дело в том, что во время его пребывания в Афганистане мы довольно часто покупали на рынке живого курдючного барашка. Освежал тушу, обычно, он сам, тщательно выбирал кишки, отбирал печень, почки, а после фаршировал всем этим свою знаменитую колбасу. Честно говоря, копченая колбаса не была в провинции большой редкостью — отпускники умудрялись довезти две-три палочки даже до далекого Тахара, но вкуснее и слаще специфической колбасы Бакиева вряд ли кто-либо из нас когда-нибудь ел. Обычно он снимал ее с сушилки по большим праздникам и для дорогих гостей.

О гостеприимстве Бакиева. Видимо, широта и щедрота души — специфическая и неотъемлемая черта кавказских народов. Этими качествами в самой полной мере был наделен Бакий Шихсултанович. Он очень любил гостей и мог принимать их в любое время дня и ночи. Человек с неутомимым кавказским задором, обладающий тонким чувством юмора, никогда не унывающий Бакиев был неизменным тамадой всех наших застолий. Он не любил говорить тосты, терпеть не мог длинных, особенно, хвалебных и бестолковых речей, ненавидел лесть в свой адрес, но давая кому-либо слово, он предварял его речь двумя-тремя фразами, которые несли все информационно-смысловое содержание о человеке или о том, что он хочет сказать. Если же слово давали ему, он произносил тост только за три священных для него понятия: за Родину, за родителей, за детей и близких.

В провинции Тахар служил в миниатюре весь Советский Союз: азербайджанец, русский, два украинца, татарин, таджик, литовец...

Вообще, он был человеком с удивительно добрым характером. Что скрывать: и среди нас самих, и среди сослуживцев из других аппаратов встречались разные люди, были и мелкие, хотя довольно редкие нарушения дисциплины и режима безопасности, а за безопасность всех советских людей в провинции отвечали мы — чекисты. Но я не помню случая, чтобы даже при таких проступках Бакий Шихсултанович на кого-нибудь повысил голос: с провинившимся он разговаривал по-мужски, но по-отечески, взывая к сознанию того, что на Родине каждого из нас ожидает мать, жена, дети.

В то же время он был требователен и справедлив. Он умел требовать как со своих подчиненных, так и с афганских коллег, и опять же не криком, а словом и личным примером. То, как он относился к выполнению своих служебных обязанностей, было для нас, сотрудников тaxapcкой опергруппы, образцом служения Родине, и мы все стремились следовать этому примеру. Он никогда не повторял своих указаний дважды, да этого и не требовалось: не сделать, не исполнить чего-либо в срок, подвести в чем-либо Бакия Шихсултановича мы считали для себя тягчайшим проступком.

И, пожалуй, самая главная черта характера Бакия Шихсултановича — это его удивительная мудрость. Возможно, это было его природное дарование, а может, сказался богатый жизненный опыт, все содержание его разносторонней личности, но за все время работы в провинции Тахар он не принял ни одного непродуманного и невзвешенного решения, которое на поверку времени оказалось бы неверным.

К нему шли советоваться все — не только афганские коллеги-чекисты, но и руководители провинции, командиры воинских частей. Его слово было последним и решающим на заседаниях совета обороны провинции, особенно в дни, когда обстановка была наиболее тяжелой (артобстрелы, захваты населенных пунктов, постов безопасности мятежниками и др.). Своей мудростью, прозорливостью он сыскал большое уважение среди советских людей и представителей органов народной власти провинции.

Он был человеком большого личного мужества. По заданию центра он вел переговоры с руководителем одного из наиболее крупных, тогда еще оппозиционных народной власти вооруженных формирований Абдул-Самадом, летал в его штаб-квартиру в один из уездных центров провинции, личным примером, выдержкой, тактом и убедительными доводами сыграв немалую роль в формировании у бывшего бандруководителя лояльного отношения к существующей власти, а затем и открытого перехода на сторону государства. Уже спустя несколько месяцев после гибели Бакия Шихсултановича я как-то встречался с Абдул-Самадом, и он высказывал самые искренние соболезнования по поводу его трагической кончины.

Я был свидетелем самоотверженного и хладнокровного поведения Бакиева в ситуации, когда мы с ним попали под артобстрел, возвращаясь из командировки в Кабул в марте 1987 года...

Наш руководитель трепетно относился сам и требовал от нас неукоснительного уважения местных обычаев. Он был прост в общении и никогда не упускал возможности побеседовать на базаре с бедным дехканином, седобородым старцем или с местным торговцем, и с каждым из них он находил общий язык — в провинции проживало много узбеков, да и таджики неплохо понимали узбекский язык. Поэтому Бакию Шихсултановичу с его тюркским кумыкским языком не составляло большого труда поговорить с местными жителями без переводчика, да и персоязычные слова он усваивал довольно быстро. За его удивительное человеколюбие его любили и уважали многие и многие простые афганцы...

Он был человеком высокой культуры, порядочности и чести. С большим воодушевлением и теплотой он рассказывал нам о природе, истории и культуре родного Дагестана, вспоминал друзей, не забывал близких и, конечно же, как и все мы, скучал по ним и ждал с ними встречи...

3 октября 1987 года во время обеда Бакия Шихсултановича внезапно укусила оса, с ним случился анафилактический (аллергический) шок с остановкой сердца и дыхания, из которого вывести его не удалось... Невыносимо обидная, в тысячу раз несправедливая и нелепая потеря, ибо случилось это после успешного окончания почти двухлетней командировки Бакиева в Республике Афганистан, за день до его отбытия на Родину...

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ В КАБУЛЕ

Живет в городе Набережные Челны человек, который волнуется каждый раз, когда слышит слово «Афганистан»... Вокруг его имени ходит много легенд, порой фантастических, обросших небывалыми эпизодами. Участие советских чекистов в афганской эпопее 1979 - 1989 годов долгое время было покрыто секретной завесой, и даже многие товарищи по службе не знали доподлинно, за что получил орден Красной Звезды «железный Раф». Одни говорили, что он брал дворец Амина, другие считали, что он один из тех, кто «кончил» кабульского диктатора. Однозначно скажем, что к обоим этим фактам Рафаэль не имеет отношения. Но к значимым для всех «афганцев» событиям 27 декабря 1979 года в Кабуле он причастен напрямую.

Рафаэль Хасанович Шафигуллин, 1941 года рождения, после окончания пединститута в совершенстве владевший немецким и итальянским языками, работал переводчиком «Интуриста» в Казани. Здесь его заметили чекисты и пригласили в 1971 году на работу в КГБ Татарстана. Служить ему довелось в Набережных Челнах, где разворачивалась всесоюзная ударная стройка КАМАЗа. Обладавший железным здоровьем и недюжинной физической силой, в 1977 году он был направлен в центр, в Балашиху, на засекреченные тогда курсы усовершенствования офицерского состава (КУОС), где прошел семимесячную подготовку в качестве командира разведывательно-диверсионной группы «Зенит». Снова вернулся в Челны и был востребован лишь в 1979 году, когда в далеком Афганистане победила Саурская (Апрельская) революция.

Рафаэль Шафигуллин

Вот воспоминания Рафаэля Шафигуллина, которые я записал:

— 7 сентября нас вызвали в Москву. Сформировали группу из 7 человек: бойцы «Зенита», врач, переводчик. Командиром был назначен подполковник Глотов — кадровый сотрудник КГБ СССР. Мы предназначались для усиления охраны руководителя ДРА Нур Мухаммеда Тараки, однако пока были в воздухе, произошел государственный переворот — Тараки был задушен подушкой своим заместителем Хафизуллой Амином. Задание нам поменяли: во время переворота 15 сентября в резиденции Тараки был тяжело ранен преданный ему начальник службы государственной информации (афганского органа безопасности ХАД — ред.) товарищ Сарвари, ему удалось спрятаться в городе, и нам была поставлена задача скрытно вывезти его из Кабула. Переодевшись в гражданскую одежду, с дипломатическими паспортами на руках мы его вывезли в автобусе «ПАЗ», спрятав в деревянном ящике. Таким образом проехали 65 километров от столицы до аэропорта Баграм, где Сарвари уже ждал самолет. С возникновением угрозы его обнаружения при возможном досмотре было разрешено вступать с патрулем в бой, но Аллах нас миловал. Афганский чекист благополучно вылетел в Советский Союз.

...С приходом к власти Амина жизнь в афганской столице усложнилась. Царил тотальный террор, «аминовцы» хватали афганцев — приверженцев Тараки, которые затем бесследно исчезали в тюрьме Пули-Хумри. К декабрю напряжение в афганском обществе достигло наивысшего предела. Улицы были заполнены военными патрулями, на охрану государственных объектов заступили бойцы национальной гвардии Афганистана, состоявшие из пуштунов, наиболее подготовленных в военном отношении. Несколько свободнее чувствовали себя советские подразделения, которые были введены в Кабул по просьбе Амина, но, кажется, афганский диктатор им не очень доверял.

Наша группа «Зенит» в Кабуле была увеличена до 100 человек. Мы тщательно изучали город — была составлена подробная карта с нанесением всех ключевых объектов и располагавшимися на них силами охраны. Отработали маршруты выдвижения к объектам, разработали варианты захвата. Мы уже понимали, что до падения власти Амина оставалось немного времени...

В первый раз день «Ч» был назначен на 13 декабря. Предстояла задача взять под контроль столицу. Группе под моим командованием (6 офицеров «Зенита» и приданное отделение мусульманского батальона) досталось здание, в котором размещались совет министров и афганский орган безопасности КАМ («комитае амнияте милли» — комитет национальной безопасности). Моей группе достался ХАД, где мы ожидали самое серьезное сопротивление, какое только могло быть. Соотношение сил составляло 1:18 — 15 человек «наших» против 270 вооруженных афганских гвардейцев. В остальных группах соотношение было примерно такое же. Сил не хватало, поэтому назначенную на 13 декабря операцию, разработанную генштабом, отменили.

Новой датой было определено 27 декабря, день моего рождения. Предстояло взять штурмом 14 объектов: кроме названного выше КАМа, это были Царандой (министерство внутренних дел — ред.), радиостанция, почта, телеграф, министерство обороны и, конечно же, дворец Амина — главный объект. Руководителем операции был назначен начальник КУОС КГБ СССР полковник Григорий Иванович Бояринов (погиб во время штурма дворца Амина; посмертно присвоено звание Героя Советского Союза — ред.). Благодаря блестяще разработанному им плану операция имела стопроцентный успех. Значительно были увеличены силы, предназначенные для штурма, — в Кабул ввели дополнительно два витебских полка десантников и батальон резервистов, пополнился и мусульманский батальон, состоявший из военнослужащих — выходцев из Средней Азии: таджиков, узбеков и др. Усиленно работали в частях особые отделы — в Афганистан брали только надежных... Дали оружие и включили в состав штурмовых групп военных советников и советников КГБ. Пять человек досталось и нам. Вояки они были никудышные, и использовали мы их в качестве переводчиков... Таким образом, к штурму 27 декабря в Кабуле готовились 150 бойцов «Зенита», 1,6 тысячи десантников, 500 резервистов и 500 «мусульман».

Сигналом к началу операции послужил взрыв технического колодца с кабелями ко всем узлам связи в столице. Он прозвучал в 19 часов 15 минут. Нам на выдвижение из района аэропорта до площади Пуштунистан, где находилось здание Совмина, было дано 20 минут. Проскочили за отведенное время, по пути обстреляли два патруля. Передовая машина БРДМ с ходу разнесла ворота совмина, ворвалась на территорию, но потеряла ход. Не теряя темпа атаки, ударили гранатометом по дверям здания и ворвались в помещение. Внутри первыми передвигались «зенитовцы». Забрасывали комнаты гранатами, затем врывались в них и открывали автоматический огонь при оказании сопротивления. Двигавшиеся сзади десантники разоружали афганцев и загоняли их в специально отведенные комнаты. Часть бойцов окружила здание по периметру и огнем из пулеметов не давала выскакивать афганцам во двор. Стояла задача создать как можно больше шума и деморализовать охрану. Задача эта была успешно решена — гвардейцы не смогли оказать серьезного сопротивления, они не смогли даже добраться до своих автоматов. Через 40 минут все было кончено — двухэтажное здание было в наших руках. Главное — среди личного состава не было серьезных потерь: двое десантников получили легкие ранения и сломал ногу советник КГБ. Захватили серьезный «улов» — в совмине в это время шло большое совещание, и среди интернированных нами лиц было несколько высоких военных чинов.

Не обошлось без курьезных случаев. Перед штурмом наши советники просили взять живым начальника следствия КАМа, у которого руки были по локоть в крови — за несколько месяцев он успел уничтожить весь цвет афганской интеллигенции. Перед его кабинетом действовали по отработанной схеме — забросили в комнату гранату, потом вошли вовнутрь. Обнаружили афганского палача лежащим на полу без видимых признаков жизни. Решили, что убило осколком гранаты. Оказалось же, что при взрыве от потолка отвалился кусок алебастра и ударил его по голове. В результате он был контужен и потерял сознание. После его судил за совершенные преступления чрезвычайный революционный суд.

В другом кабинете заблокировались сотрудники политотдела КАМа. Мы предложили им сложить оружие и сдаться. Срок ультиматума истекал через пять минут, но они сдались раньше...

Через несколько дней в это здание привезли нового руководителя страны Бабрака Кармаля.

А еще через некоторое время руководство КГБ СССР устроило в Кабуле банкет, куда были приглашены командиры групп, особо отличившиеся в ходе операции 27 декабря. Среди приглашенных был и я. Один из руководителей комитета госбезопасности страны генерал-майор Дроздов, выступая на вечере, сказал: «Декабрьская операция в Кабуле не знает аналогов в истории. Действия отряда «Зенит» будут изучаться как классической пример несколькими поколениями тех, кто придет на службу в спецподразделения». Для нас это была высшая оценка.

«БИЗНЕС Online»

Фото из архива Рустэма Гайнетдинова