Для русских угроза исходит не от татар или якутов, а от глобализации

«ПЛАВИЛЬНЫЙ КОТЕЛ», «ВИНЕГРЕТ» И «САЛАТ»

Мы по улицам темным
Разбежимся в молчании.
Мы к заборам укромным
Припадем в ожидании.

...«Эй, прохожий! прохожий!
Видел черта рогатого,
С размалеванной рожей,
Матерого, мохнатого?»

Ветер крепок и гулок,
Снег скрипит, разметается...
Забегу в переулок —
Там другие шатаются.

В лунном отсвете синем
Страшно встретиться с ряженым!
Мы друг друга окинем
Взором чуждым, неслаженным.

Самого себя жутко.
Я — не я? Вдруг да станется?
Вдруг полночная шутка
Да навеки протянется?

Владислав Ходасевич. Ряженые.
1 января 1906, Лидино

«Язык взаимопонимания должен быть, как и язык эсперанто (кстати, изобретенный в Казани), выше этнических, религиозных, социальных различий. Он язык республиканских ценностей. Его не может заменить никакой другой язык»

В ХХI веке во всем мире задумались об идентичности. Всего лишь два-три десятка лет назад было твердо известно, что французы — это французы, а алжирцы в пригородах Парижа — мигранты. В Германии гастарбайтеры из Турции считались временными рабочими. Американцы гордились тем, что у них нет никаких этнических и расовых различий, все равны, все — одна нация, переплавленная в «котле» американских ценностей. В России после распада СССР заговорили о моноэтничности страны, подсчитывали количество русских, провозгласили российскую нацию вместо «многонационального народа». Для этого даже в паспорте убрали графу «Национальность». Но реальная ситуация столь резко отличалась от теории, что все смешалось в королевстве кривых зеркал великих этнологов и социологов. Во Франции алжирцы не только не растворились во французах, но еще приросли марокканцами и другими мусульманскими группами, турки в Германии выучились по-немецки не хуже природных германцев, но не забыли родной язык и культуру. В США негры оказались афро-американцами, белые американцы вдруг вспомнили о своих ирландских, польских, итальянских корнях, в страну начали прибывать иранцы, вьетнамцы, корейцы, китайцы и открывать свои школы, клубы, газеты, селиться кварталами в «чайна-таунах». Народы России не захотели становиться туманной российской нацией, предпочитая оставаться чеченцами, татарами, якутами. Даже русские сказали: «Мы русские, а не просто россияне!» Куда движется мир? Он не слушается великих мира сего.

«Знаменитый европейский мультикультурализм, призванный интегрировать мигрантов в европейское сообщество, дал капитальную трещину»

Классическое определение нации давно не работает, этническая идентичность, которую считали анахронизмом, никуда не делась. Конструктивисты всех мастей обанкротились, но высоко держат гордую голову, пытаясь призвать на помощь административную власть. Но чем решительнее давит власть, тем сильнее сопротивляются этнические группы. Знаменитый европейский мультикультурализм, призванный интегрировать мигрантов в европейское сообщество, дал капитальную трещину. Будучи в Германии на одной из конференций, я услышал разговор немецкой интеллигенции, включая природных турков, адаптировавшихся в среду настолько, что появились немецкоязычные поэты, режиссеры, актеры европейского масштаба. Посреди очень толерантной дискуссии я вдруг услышал неожиданную для меня, но характерную для Германии фразу: «Турки — это не настоящие немцы, они помнят турецкий язык». Мультикультурализм свелся к ассимиляции других этносов в доминирующей культуре.

Высокомерные американцы, которые все планируют и добиваются своего во что бы то ни стало, сдались перед этнической проблемой, которая не укладывается в их конструкции, — они от теории «плавильного котла» перешли к теории «винегрета», но и эта теория не выдержала испытания, появилась концепция «салата». В этой этнической кухне социологи не могут разобраться, поскольку заведомо считают, что этносы не вечны, они якобы анахронизм, их, мол, надо заменить более современным сообществом, что этнические ценности должны уступить место таким понятиям, как жизненный успех, карьера, богатство, власть. Они хотят переделать жизнь под свои представления, а жизнь вновь и вновь возрождает, казалось бы, умирающие языки. Кто сошел с ума? Мир или ученые?

«В России нет надежды, что все народы переплавятся и наконец-то станут россиянами»

«РУССКИЙ ЯЗЫК ПОТЕРЯЛ СВОЮ ИДЕНТИЧНОСТЬ И ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТЬ»

В России нет надежды, что все народы переплавятся и наконец-то станут россиянами. Конструктивизм опровергается жизнью, но он столь привлекателен своей пошлой простотой, особенно когда подкреплен административной властью, что от него трудно отказаться, несмотря на упрямые факты. Тем хуже для фактов, говорил в таких случаях Гегель. Лидеры национальных движений, бьющие тревогу по поводу доминирования русского языка и культуры, совершенно правы. Реально число знающих татарский язык и тем более использующих его в государственной службе, на работе и даже в быту скорее сокращается, чем растет, художественная литература и СМИ на национальных (нерусских) языках хиреют, не способные в условиях рыночной экономики выдержать конкуренции с русскими изданиями. А тут еще началось давление английского языка.

Все эти страхи оправданны, но дело обстоит гораздо хуже, чем кажется. Ведь то, что мы называем русским, уже давно стало чем-то размытым, аморфным, без явно выраженных ценностей, элементом маргинальной культурной среды. В лучшем случае это средство коммуникации, позволяющее благодаря переводам приобщиться к мировой культуре. Почему в лучшем случае? Да потому что сам язык засорен вульгаризмами, неоправданными заимствованиями из английского языка с американским акцентом, культура речи стала уличной, на телеэкране русский язык скатился до площадной брани, даже журналисты с филологическим образованием пишут не просто с ошибками, а устанавливают такие нормы языка, что не знаешь, какой смысл вкладывается в слова. Научные понятия в русском языке теряют свою однозначность, приходится в скобках писать их английский образец или же вводить новые термины, такие как парадигма, дискурс, страта, тренд, волатильность и т. д., их так много, что легче переходить на английский. Очень скоро русский язык для науки потеряет всякую ценность. Это уже произошло в естественных науках, скоро и гуманитарии встанут на тот же путь и будут правы.

Порой мы не замечаем, что говорим на русском, потому что там ничего русского не осталось. Это «НАШИ» думают, что русский язык стал нашим, он давно чужой, он потерял свою идентичность и привлекательность. У меня русские спрашивают, откуда я нахожу стихи таких разных и интересных поэтов Серебряного века. Все очень просто: они стоят у меня на полке. Я даже не предполагал, что их так быстро забудут. Без ложной скромности можно сказать, что с этой поэзией не сравнится никакая другая. Конечно, Блок, Брюсов и другие испытали влияние Бодлера, Апполинера, на кого-то повлиял Эдгар По, трудно пройти мимо Роберта Бернса или Уильяма Блейка, но взятая в целостности поэзия Серебряного века — уникальное явление. Сонеты Шекспира по сравнению с русской поэзией — это просто скучный перепев одной и той же темы. В русской поэзии ощущается дыхание времени, а не просто любовная лирика, стандартная со времен Сафо.

При всем этом активисты непонятных общественных движений пытаются обвинить республику за обучение татарскому языку, якобы мешающему хорошо учить русский язык. Боюсь, что татары не хуже говорят на русском языке, чем эти невесть откуда появившиеся активисты. Бегать на митинги в защиту русского еще не означает знать и любить русскую историю и культуру. К тому же эти мнимые «защитники» сводят исконно русское к фольклору, русским березкам и матрешкам, к тому, что годится только на потребу туристам. Вчитайтесь в настоящую русскую поэзию! Вы увидите, что даже у самых «деревенских» поэтов «кулацкой» литературы, таких как Клюев или Есенин, нет в стихах кокошников и лошкарей, там подлинные образы, настоящий язык с поморским акцентом у Клюева и пронзительной чистотой речи эрзянской земли, т. е. Рязанщины, у Есенина. Конечно, наше поколение училось на произведениях Тургенева, не то что нынешнее племя. Теперь уже и жизнь другая, и русские другие, да и татары не остались прежними.

Для русских угроза исходит не от татар или якутов, а от глобализации. Многие страны испытали давление английского языка и американской культуры и создают механизмы сохранения своей идентичности. В былые времена церковь была одним из важных столпов русской идентичности, существовала громадная философская мысль, а художественная литература была на недосягаемой высоте. Сегодня все позиции утеряны. Художественная литература стала чтивом в метро или электричке, священники стали частью экономического сектора жизни, а духовность свелась к демонстрации святых мощей. Философия исчезла напрочь, чем даже теперь гордятся, мол, все стали практичными, деловыми и скоро станут совсем как американцы или британцы, ведь состоятельные люди и тем более российская элита учат своих детей за границей. Фарисейство стало хорошим тоном, сами кричат антизападные лозунги, а детей посылают учиться в Лондон.

«Среда определяет, какими вырастут дети, враждебными к различиям или же толерантными»

«ОБРАЗ ЖИЗНИ ФОРМИРУЕТ ЦЕННОСТИ В ЯЗЫКЕ»

Целые народы пришли бы в ужас, если бы узнали, какие мелкие люди властвуют над ними.

Шарль Морис Талейран

Правы те, кто беспокоится о сужении функций родного языка, как и те, кто озабочен засорением русского языка. Языковая ассимиляция вредно сказывается на усвоении тех позитивных ценностей, которые накопились в народе за предыдущие столетия. В языке содержатся дискурс, закодированные нормы, определяющие поведение. С потерей языка мы теряем накопленные столетиями ценности, но это вовсе не означает ослабления идентичности. Можно быть националистом или шовинистом, будучи носителем неродного языка. Не сам язык определяет национальную принадлежность. Евреи многие столетия говорили на идише — немецком диалекте, но не лишились этнической идентичности. Точно так же многие русскоязычные татары не теряют этнического самосознания. Зачастую родной язык становится простым символом идентичности. Выступая на общих собраниях, многие произносят лишь два-три слова по-татарски, а затем переходят на русский — тем самым они обозначают свою этническую принадлежность. Они отметились и продолжают речь на удобном языке. Когда русские произносят две-три фразы на татарском, они тем самым проявляют уважение к народу и срывают бурные аплодисменты. Язык — важный маркер идентичности, но не единственный и не главный.

В языке нам важно не только то, что отличает нас от других, но и нормы взаимопонимания, без чего не может жить республика. Единообразие не тождественно взаимопониманию. Если люди когда-нибудь перейдут на один язык, это не значит, что они будут лучше понимать друг друга. Будь-то русский, или татарский, или даже английский язык — все они вышли из Средневековья и недалеко ушли от него. Они несут весь груз средневекового образа жизни. Для чего русский язык засорили совершенно нелепыми словосочетаниями типа «русская береза», «русское поле», «русская удаль», «русская душа» и представили все это как позитивные ценности? Видимо, таким образом хотели возвысить русских, показать другим народам, что все вокруг приватизировано русскими. А что здесь позитивного? Ничего. Какой смысл в словосочетании «русская береза»? Это же не особая порода березы. Когда говорят «американский клен», то имеют в виду породу клена Acer negundo, а не этнический признак. Когда говорят «татарник», то под ним понимают вид растения семейства Астровых (Onopordum acanthium), похожего на чертополох.

«Русская равнина» как географическое понятие подменяет в качестве синонима более точное название Восточно-Европейской равнины, указывая на ту часть, которая расположена в России. Тут есть хоть какая-то логика, но придавать обычной березе национальность довольно глупо, любой татарин скажет — это просто береза, ак каен. Нет такого вида растения, как «русская береза», хотя всего видов насчитывается более 100. Когда говорят «русское поле», то для других это звучит странно, афро-американцы сказали бы, что это настоящая сегрегация — это поле, видимо, не для мордвы и татар, не для черных, а только для русских. Надо думать, и русская удаль какая-то особая, присущая только русским. Этим хотят подчеркнуть превосходство русских в противоположность татарскому характеру, ведь татары не могут быть удалыми — они хитрые, коварные, жестокие.

Волга столетиями была Идел, Итиль, а после взятия Казани в ХVI веке вдруг стала Великой русской рекой. Для пущей важности даже согнали с берегов всех татар. Но для татар она все равно осталась Иделью. В дастане «Идегей» есть такие строки:

«Здравствуй, Идиль, Отчизна-Дом!
Мир да будет в Доме родном!
Здесь, в этом доме, мой отец
Счастлив стал, как жених и зять.
Выйдя замуж, здесь моя мать
Стала невесткой, стала женой.
Здравствуй, Идиль, мой Дом родной!»

Попробуйте выбросить из татарского сознания Волгу как часть родины, ничего не получится. Можно повторять 100 тысяч раз, что Волга — русская река, петь песни, снимать фильмы, но для татар, чуваш, марийцев она связана с их историей и самосознанием. «Приватизация» не даст положительных результатов, она ведет к отчуждению народов. В эпоху колонизации такая идеология была адекватна времени. Но зачем средневековый язык тащить в ХХI век? Он не способствует взаимопониманию народов.

Язык усваивают в окружении. Образ жизни формирует ценности в языке. Мы думаем как русский или татарин. Мы заложники своей культуры. В этом есть плюсы и минусы. В рамках этой культуры мы ведем себя как люди, социальное существо, но в другой культуре могут содержаться преимущества, о которых мы не хотим знать из-за предвзятости. Поскольку мы находимся в экономической системе, где ищут выгоду, где сохраняется историческое недоверие между народами, то единственный способ прийти к согласию — это сделать саму жизнь выгодной для всех. Понимания, что выгода другого может стать и твоей выгодой, очень сложно добиться обычной пропагандой, тем более в условиях эпидемии патриотизма. Взаимопонимание воспитывается самой жизнью, можно даже сказать, драмой жизни, когда в переломные моменты народы задумываются о будущем и делают исторический выбор.

«Волга столетиями была Идел, Итиль, а после взятия Казани в ХVI веке вдруг стала Великой русской рекой. Для пущей важности даже согнали с берегов всех татар. Но для татар она все равно осталась Иделью»

«ВЗАИМОПОНИМАНИЕ — ЭТО НЕ ПРОЦЕСС ПРОСВЕЩЕНИЯ»

России еще только предстоит пережить эту драму, а мы ее преодолели в 90-е годы. В Татарстане способом «воспитания» стало объявление государственного суверенитета республики, в ходе которого столкнулись очень разные, но довольно равновесные силы. Когда появился выбор между миром и конфликтом, то у самой черты хватило мудрости и воли, чтобы сказать: «Стоп! Мы же интеллигентные люди». Все вдруг вспомнили, что учились в одних и тех же университетах, играли в одних и тех же дворах, ухаживали за одними девушками, несмотря на их национальность. С тем, чтобы добиться взаимопонимания, татары и русские в Татарстане должны были иметь достаточно много общего, что создавалось не столько воспитанием, сколько самой обстановкой. К этому добавилась взвешенная политика, и мы получили благоприятный результат.

Взаимопонимание — это не вопрос просвещения. Вспомните, прошла эпоха Просвещения, народы Европы кинулись убивать друг друга в Первую мировую войну. Хорошими словами ничего не добьешься, только сама жизнь позволяет вырабатывать общий язык для разных этнических и социальных групп. Примитивная логика стремится всех сделать одинаковыми, чтобы все маршировали по уставу. Взаимопонимание создается не унификацией, а признанием права на существование этнических и иных различий. Суть взаимопонимания состоит в признании достоинства каждого народа и прав каждой стороны на такое же самостоятельное существование. Если бы все вдруг, по волшебству стали только русскими, или только татарами, или только евреями, то внутри этой, казалось бы, гомогенной среды немедленно возникли бы различия, понадобилось бы вновь искать взаимопонимания, ибо противоречия оказались бы не менее острыми, нежели между этническими группами. Тогда вновь пришлось бы искать общий язык внутри русской общности, как и внутри татарской, которая просто кишит противоречиями, даже евреи солидарность проявляют в иноэтнической среде, а в Израиле они не сказать, что единодушны.

Среда определяет, какими вырастут дети, враждебными к различиям или же толерантными. В благоприятных условиях дети по рождению станут различия воспринимать не в качестве недостатка и предмета унижения, а как естественное состояние людей, у которых различный рост, размер обуви, длинный или короткий нос, толстые или тонкие губы, различной тональности голос. В этом же ряду окажутся язык, культурные особенности, песни, танцы и религия. Если дети вырастают в такой благоприятной среде, то впоследствии не понадобятся особые законы, специальное воспитание и обучение. Молодое поколение в Татарстане именно так и развивается.

Но они могут столкнуться с иным толкованием в учебниках, которые навязаны федеральным центром в качестве идеальных, но содержат ложные мифы и ценности. Именно поэтому учебники по гуманитарным дисциплинам должны готовиться на местах с учетом той среды, в которой живут люди. Ясно, что они не должны настраивать против тех, кто живет в стране, но терпимость внутри республики уже создает терпимость к другим народам, чего не могут обеспечить российские учебники, например, по истории. В учебниках истории пишут, что татары — враги, ибо они требовали от русских платить налоги (дань). Значит, надо их преследовать за то, что говорят на своем языке, имеют своих героев. Исключить враждебность, жестокость, ненависть к другим народом — это благо. Патриотизм настолько портит человека, что тот перестает слышать даже то, что ему выгодно. Сегодня лучше не говорить, что на Западе есть что-то полезное, что надо у них учиться, ты сразу окажешься под многочисленными стрелами лжекомментаторов. Патриотизм изначально воспитывает непримиримость к врагам, а врагом могут объявить любой народ в зависимости от политической конъюнктуры.

«В быту у нас ничего не осталось от прошлого, кроме сувениров. Так в чем тогда идентичность?»

«В БЫТУ У НАС НЕ ОСТАЛОСЬ НИЧЕГО ОТ ПРОШЛОГО, КРОМЕ СУВЕНИРОВ»

Дайте мне шесть строчек, написанных рукой самого честного человека, и я найду в них то, за что его можно повесить.

Арман де Ришелье

Взаимопонимание не связано с языком общения, ведь как на русском, так и на татарском языке люди очень часто не понимают друг друга. Язык взаимопонимания — это те общие понятия, которые мы воспринимаем однозначно, без интерпретации, без лишних комментариев. Язык повседневной речи наполнен конфликтогенными неясностями, предубеждениями. Мы находимся под властью эмоций, предрассудков, навязанных стереотипов. В отличие от обыденного языка, спонтанно формировавшегося под воздействием многовековых культурных изменений в обществе, язык науки был разработан сознательно с целью описания проблемы при помощи терминов, легко подвергающихся проверке и понятных большинству. Однако этот язык ограничен научной сферой, даже сами ученые, оторвавшись от предмета своего исследования, легко переходят на обыденный язык со всеми его недостатками.

Любой язык отражает образ жизни. В республике язык взаимопонимания надстраивается как над русским, так и над татарским языком, определяя региональную идентичность, столь важную для стабильности. Язык религии не годится для этих целей, он только на словах за мир, а по основным понятиям он отделяет своих от чужих, религия по определению делит людей на христиан и нехристей, мусульман и неверных. Правоверные всегда оказываются предпочтительнее. Язык взаимопонимания должен быть, как язык эсперанто (кстати, изобретенный в Казани), выше этнических, религиозных, социальных различий. Он язык республиканских ценностей. Его не может заменить никакой другой язык.

Глобализацию хотят представить как уход от этничности в космополитизм, но в каждом конкретном случае «глобальное» отражает интересы конкретной нации, а не всего населения планеты, а часто сводится к доминированию американских ценностей, поскольку в их руках находятся основные технологии глобализации. Мы в своей жизни, с одной стороны, становимся заложниками традиционных взглядов на мир, а с другой — жертвами глобализации. Хотя многие и согласны с тем, что перемены необходимы, они же их и ограничивают, если это угрожает их собственному благополучию или разрушает их идентичность, но те, кто готов к переменам, попадают в сети глобализации.

Общественное развитие есть не что иное, как непрерывный поток изменений. В социальной системе прошлого были вредные элементы, их надо обозначить и исключить. Все разговоры о приверженности традициям сводятся к сохранению идентичности, а не идеализации устаревших норм. Как бы страстно мы ни говорили о любви к своему прошлому, мы носим европейскую одежду, ездим на современных автомобилях последних модификаций, рассуждаем о развитии IT-технологий. В быту у нас ничего не осталось от прошлого, кроме сувениров. Так в чем тогда идентичность? Некоторые говорят, что настоящий татарин — это мусульманин, а настоящий русский — обязательно православный. Так ли это? Выясним в следующей статье.

Покой и мир хранит взаимный страх.
И себялюбье властвует на свете.
И вот жестокость, скрытая впотьмах,
На перекрестках расставляет сети.

Святого страха якобы полна,
Слезами грудь земли поит она.
И скоро под ее зловещей сенью
Ростки пускает кроткое смиренье.
...
Оно приносит людям каждый год
Обмана сочный и румяный плод.
И в гуще листьев, темной и тлетворной,
Невидимо гнездится ворон черный.

Все наши боги неба и земли
Искали это дерево от века.
— Но отыскать доныне не могли:
Оно растет в мозгу у человека.

Ульям Блейк. Человеческая абстракция

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции