«ХАЗРАТ»

В этом году казанский международный фестиваль мусульманского кино открылся работой египетского режиссера Магди Ахмеда Али «Наш проповедник». Фильм глубокий, потрясающий, трогательный. Настоящая находка для нежующей зрительской публики. И этим фестиваль вновь и вновь демонстрирует свои возможности для формирования высокой культурной среды в нашей республике.

Работа рассказывает об исламском религиозном деятеле Хатеме аш-Шинаи, ставшем суперзвездой каирского телевидения. Согретый в лучах славы харизматичный проповедник взлетает на вершину социального олимпа, где его поджидают самые разные испытания, с которыми сталкиваются многие публичные люди. Это и интриги больших политических игр, и трудности сохранения себя, и стремление большой жизни поглотить твой маленький мирок. Детали сюжета раскрывать не будем. Не хочется испортить впечатление тем кинолюбителям, которые еще находятся лишь в предвкушении просмотра картины.

Несколько слов о названии. Фразой «наш проповедник» было переведено арабское мавля-на, что буквально означает «наш господин». В традиционной мусульманской культуре это обращение является почтительным эпитетом религиозных деятелей ислама. Например, для известного духовника, суфия и поэта Джалалетдина Руми «мавляна» даже стало вторым именем. Неслучайно основанный им орден крутящихся дервишей называется мавлявиййа. Близкое по смыслу обращение есть у турков — «ходжам». В нем тоже очень много почтительности: это и «мой господин» и «мой учитель» одновременно. Такая же почтительность выражена и в татарском «хазрат». Поэтому, строго говоря, перевод мавля-на как «наш проповедник» больше отражает героя фильма, нежели глубинную суть исламских реалий. Для названия фильма с продюсерской точки зрения подобный перевод, наверное, оправдан. Хотя внутри картины от него можно было бы и отойти. Например, когда один из помощников главного героя обращается к нему в абсолютно бытовой ситуации как «наш проповедник», это несколько режет слух. В данном случае уместнее было бы перевести форму его обращения как «господин», «учитель» или с учетом того, что фильм будет показан татарстанскому зрителю, как «хазрат». Все это лишь маленькая иллюстрация сложностей межкультурного перевода, которым в буквальном и переносном смысле занимаются организаторы казанского международного кинофестиваля. И нужно отдать им должное, что с этой миссией во всех ее смыслах они, несмотря на некоторые частности, справляются очень даже неплохо.

ЧЕТЫРЕ ВИДА РЕЛИГИОЗНОГО КИНО

В связи с казанским кинофестивалем очень часто ставится вопрос: а что такое мусульманское или, если шире, религиозное кино и есть ли оно вообще? Какого бы ответа мы ни придерживались, на мой взгляд, кино с религиозной проблематикой можно разделить на четыре группы.

Первая — это каноническое кино. В нем отражены древние сюжеты, и оно в максимальной степени построено по букве религиозного канона. Один из ярчайших примеров — фильм «Мухаммад — посланник Всевышнего», который стал фильмом-открытием казанского кинофестиваля в прошлом году. Настоящий шедевр мусульманского киноискусства. Такие фильмы отражают и формируют фундамент религиозного самосознания.


Вторая группа — это, так сказать, правильное кино. В нем, как правило, много морализаторства и неестественности, неизбежно возникающих, поскольку все должно быть правильно. Например, в одной саудийской картине можно было наблюдать, как жена встречает мужа, пришедшего с работы, в хиджабе и держится от него на почтительном расстоянии. На самом деле, в домашней обстановке (если нет посторонних) мусульманки платок не носят и, конечно же, встречают своих супругов, по которым соскучились, так же, как и все любящие женщины. Но в реальной жизни актеры супругами не были. Отсюда подобный кинематографический бред, на который исламские шейхи одобрительно кивают, а зрители плюются.

Третья группа — условно экспериментальное кино. Экспериментальное — то есть не артхаусное, а в том смысле, что режиссер как-то по-новому осмысливает религиозные сюжеты и темы, экспериментирует с ними. К такого рода фильмам можно отнести работу Дарена Аранофски «Ной». В нем известная история о всемирном потопе переосмыслена радикальным образом. Вместо традиционной проповеди — манифестация идеи религии без Бога, что становится в последнее время глобальным трендом в изменении сознания современного человечества.

Но есть еще один тип фильмов религиозной тематики — живое кино. Фильм «Наш проповедник» из таких.

«БУДЬТЕ ЖИВЫМИ!»

Живое в данном случае означает, что религия здесь очеловечивается. Главный герой Хатем аш-Шинаи показан не монументом на пьедестале, а обычным живым человеком: у него есть свои слабости, есть личная трагедия (любимый сын впал в кому), он переживает разлад с женой. Другим словами, с ним происходит многое из того, с чем сталкиваются обычные люди. Впрочем, все это лишь поверхностный слой в образе героя. Вся соль фильма отнюдь не в том, что религиозным деятелям ничто мирское не чуждо.

Хатем чем-то напоминает героя нашумевшего сериала «Молодой Папа», в котором Папу Римского блистательно сыграл Джуд Лоу. Те, кто смотрел этот сериал, знают, что в первых его сериях нам показывают религиозного деятеля, который вроде как совершенно случайно взошел на папский престол. Он любит покурить, слушать современную музыку и пить Coca-Cola. Поначалу даже кажется, что перед нами разворачивается стеб над религией, которому любят предаваться некоторые светские деятели культуры. Но чем больше мы погружаемся в образ героя, тем больше понимаем, что первое впечатление было обманчивым. А в действительности оказывается, что перед нами — святой, причем святой в буквальном смысле этого слова.

Хатем в «Нашем проповеднике» в данном отношении схож с молодым Папой. Он также не чурается красивой жизни, любит пошутить, порой на грани фола, и пить сладкие газированные напитки (в данном случае 7up). При этом Хатем, боясь потерять свое высокое положение, замалчивает в своих проповедях многие неудобные темы. Казалось бы, именно так поступают типичные религиозные деятели, чья порочность обусловлена высоким официальным статусом. Но нет! Когда Хатему приходится делать выбор между внутренней честностью и социальным лицемерием, мы понимаем, что перед нами, как и в случае с героем Джуда Лоу, подлинно духовный человек. И таковым его делает не чалма на голове, а настоящая человечность.

Именно человечность. На первый взгляд, может показаться, что его финальная речь, в которой раскрывается философия героя, это вызов «большим боссам». И в самом деле, он говорит о том, что власти, чтобы удержаться на плаву, нужны рабы и всеобщий страх. Казалось бы, мы имеем дело с историей мужественного человека, который не побоялся бросить изобличение пороков в лицо сильным мира сего. Но в действительности Хатем — не Давид, кинувшийся на Голиафа. Дело в другом.

Хатема до глубины души, по-настоящему, тронула трагедия в церкви, где в результате теракта погибли люди. Боль усугублялась тем, что теракт устроил человек, которого он начал было считать своим младшим братом. Для главного героя случившееся оказалось не картинкой в телевизоре, а горем, имеющим личное измерение. И ему становится нестерпимо то дежурное для подобных случаев напускное сострадание, которое для религиозных деятелей давно уже стало лишь частью их работы. Когда лидеров конфессий, как того велела сложившаяся ситуация, собрали для проявления солидарности в осуждении насилия, Хатему дали слово. «Мы здесь, на самом деле, не для того, чтобы выражать соболезнования или успокаивать, или разделять скорбь, — сказал он, обращаясь к коллегам по религиозному цеху. — Мы здесь потому, что большие боссы этого хотят. Чтобы быть в качестве макияжа. <...> Они хотят, чтобы мы повторили все те же бесчувственные слова, объятия и целования бород».  И здесь он задает главный вопрос всего фильма: «У кого из нас в действительности болит сердце?»

После терактов мусульманские служители обычно ведут другие речи. Они пламенно осуждают насилие, говорят, что ислам — религия мира и с терроризмом не совместима, что террористы — шайтаны и не мусульмане, и прочее «бла-бла-бла». А Хатем, выйдя к трибуне, задал один единственный вопрос, который в корне обнажает всю пустоту подобной фальши: «У кого из нас действительно сжимается сердце от горя?» «Если наши сердца действительно болят друг за друга, — продолжил он, —  нет никакой нужды в этих словах, не будет вообще никаких слов».

И этим, кстати, Хатем также напоминает молодого Папу. Тот долго уклонялся от традиционной проповеди перед людьми, собирающимися на площади Святого Петра. Но когда он в финальной сцене фильма все же вышел на балкон папской резиденции, то произнес речь, очень не характерную для религиозного служителя. Он обратился к людям с одним единственным призывом: «Улыбайтесь!»

«Будьте живыми!» — таков был призыв «нашего проповедника».

«КАРТИНА ВСКРЫВАЕТ ЗНАЧИТЕЛЬНЫЙ ВОРОХ ПРОБЛЕМ, ХАРАКТЕРНЫХ ДЛЯ ТРАДИЦИОНАЛИСТСКИХ ОБЩЕСТВ»

Нам показывают бесправие человека перед всесильным государством и его спецслужбами, систему назначения религиозных лидеров, которая приводит к тому, что муфтиями становятся недалекие умом люди, а достойные религиозные деятели вынуждены скитаться в бегах по миру, из из-за борьбы с инакомыслием и так далее. Картина вскрывает значительный ворох проблем, характерных для традиционалистских обществ.

В фильме затрагивается и великое множество чисто богословских проблем, разрешить которые сегодня стремится исламский мир. Это и различные общественные атавизмы типа понятия «наложница» или юридических последствий грудного вскармливания взрослых, которые до сих пор живы в исламском религиозном сознании. Это и проблема внутриисламского диалога между суннитами и шиитами. Это и вопрос всеобщего спасения, то есть отказ от эксклюзивизма. Это и важность рационального подхода к осмыслению богословских проблем, который исторически был представлен школой мутазилитов. И, наконец, это отказ от того средневекового мракобесия, которое было зацементировано в исламе посредством религиозной традиции. При этом авторы картины проводят четкую грань между пречистой Сунной и всем тем ретроградством, которое от ее имени было ложно привнесено в ислам, и задают весьма болезненный для мусульманских кадимистов вопрос: «Мы поклоняемся Бухари (автору самого авторитетного свода преданий о Пророке — прим. ред.) или же Богу?» Нужно отдать должное создателям картины, что все эти и другие богословские проблемы, весьма специфические для широкой аудитории, никак не отягощают просмотр фильма, но придают ему дополнительные измерения и смыслы.

Помимо режиссуры в фильме прекрасна операторская работа, отличные саундтреки. Фильм затрагивает зрителя за живое. Долгожданную встречу сына с отцом без слез смотреть невозможно. Но самое главное в другом. Фильм долго не отпускает и становится эдакой нравственной занозой внутри, которая еще долго скрежещет после просмотра картины и заставляет под ракурсом морального идеала взглянуть и на свою собственную жизнь.

Вне всяких сомнений, «Наш проповедник» — событие в культурной жизни Татарстана. Нельзя не поблагодарить директора «ТатарКино» Миляушу Айтуганову и программного директора кинофестиваля Альбину Нафигову, высочайший уровень профессионализма которых не только повышает содержательную планку кинофестиваля, дарит зрителям массу теплых эмоций, но и вносит весомый вклад в становление Казани как культурной столицы Поволжья.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции