В небе горит

Багровое солнце, последнее солнце,

Питая нас скудно пока.

– «Комплексные числа» — «Неотвратимость»

«Надвигающийся мировой кризис Россия пройдет относительно спокойно» «Надвигающийся мировой кризис Россия пройдет относительно спокойно»

«ПРЕЖДЕ ЧЕМ МЫ ДВИНЕМ В ТУМАННЫЕ ДАЛИ НЕВЕДОМОГО БУДУЩЕГО…»

Я не очень люблю делать долгосрочные прогнозы — дело это довольно неблагодарное, я не всеведущ, а кроме того, никто не отменял тех или иных «черных лебедей», которые могут значительно изменить спрогнозированную картину. Опять же, повторять собой тоскливый облик очередных чиновников от экономики, которые, разводя руками, презентуют социуму очередную (ухудшенную) версию годового прогноза есть дело не очень осмысленное. Вместе с тем прогнозирование будущего есть вещь необходимая, являющаяся частью профессии, и данный текст будет посвящен именно этой теме.

Однако прежде чем мы двинем в туманные дали неведомого будущего, следует отметить три рамочных суждения. Так, в настоящем тексте будут отсылки к моим предыдущим текстам, в частности к написанной пять с небольшим лет назад (в мае 2014 года, в краткий период между Олимпиадой и Крымом — и санкциями, девальвацией рубля и прочими жизненными прелестями) довольно большой работе «Демифологизация будущего». Само сравнение текущей ситуации с тем, как она виделась пять лет, назад способно дать весьма неплохую пищу для размышлений. Кроме того, все нижесказанное являет собой гипотезу, идущую по категории «я так вижу». В реальности ситуация в целом может быть совсем иной — причем в обоих направлениях, и в позитивном, и в негативном, и это не говоря о различиях возможных последствий для различных акторов и их групп. Наконец, речь пойдет в большей степени об экономике, возможные политические изменения будут упомянуты, но они тут, по сути, вторичны.

«ПОЛВЕКА ЭКОНОМИКА СТРАНЫ ПОЛЬЗУЕТСЯ БЛАГАМИ РЕНТНЫХ НЕФТЯНЫХ ДОХОДОВ И РАЗУЧИЛАСЬ ЖИТЬ БЕЗ НИХ»

Итак, приступим.

I: Россия критически зависит от экспорта углеводородов. В настоящий момент доля этих товаров в экспорте составляет около 70% и не показывает значимой тенденции к уменьшению. Получаемые за этот экспорт деньги (доллары США) трансформируются посредством фискально-бюджетных и курсовых механизмов (ранее жестко, через currency board, теперь гораздо мягче) в рубли и формируют вокруг себя основную часть спроса на внутреннем рынке — и это помимо возвращения назад при оплате импорта. Грубо говоря, углеводородные деньги имеют мощный мультипликативный эффект, они лежат в основе значительной части (увы, посчитать эту значительность крайне сложно) производственно-логистических цепочек в экономике России. Именно вокруг них структурирована экономика, включая и импортозамещение, которое в нулевые годы шло по простому рабочему рыночному механизму «деньги появились, можно делать инвестиции в производство на месте, а не закупать импорт».

Под эти деньги и, главное, надежды на будущий их приток отечественная экономика была переинвестирована. Есть известный пример — строительный бум нулевых породил целую индустрию производства пластиковых окон. Изначально это был сплошной импорт, затем производства стали открываться и здесь — собственно, вполне развитую российскую нефтехимию как источник сырья никто не отменял. Технологии и оборудование были позаимствованы на Западе, фурнитура закупалась там же, профиль делался здесь, все это поддерживалось мощным спросом на жилье (в том числе и посредством ипотеки) — и в итоге в 2009–2010 годах оказалось, что в масштабах страны мощности по производству таких окон превышают спрос в три-четыре раза. Очевидно, участникам этой отрасли пришлось крайне тяжело.

II: Нефтезависимость России имеет весьма давнюю историю, чья длительность приближается к полувековой. Опять же, этот вопрос я более подробно рассматривал в написанном год назад тексте «Нефтяное откровение», здесь же напомню, что с точки зрения балансировки экономики и минимизации нехватки капитала, труда, сырья и так далее пик развития советской экономики был достигнут в 1959 году. После этого противоречия пошли накапливаться, выплескиваясь в событиях вроде безумного «рязанского дела», расстрела демонстрации в Новочеркасске, начала закупки продовольствия за рубежом, активных поисков решения (первая статья, где был описан прообраз реформ Косыгина–Либермана, появилась в 1962 году!) и вершиной всему — трансформации седьмой пятилетки в семилетку, поскольку стало понятно, что пятилетний план в срок выполнить нет никакой возможности.

Спасение пришло не в виде реформ или проектов СОФЭ и ОГАС, но в виде резкого роста рентных доходов от нефти Западной Сибири. Полученные деньги позволили сбалансировать экономику, «затыкать дыры», докупать на внешнем рынке необходимое — от дефицитных товаров народного потребления до продовольствия и оборудования, опять же, повышение мировых цен на нефть в 70-е годы сыграло здесь в плюс. Побочным эффектом, впрочем, стало резкое повышение роли нефтяников в элитных раскладах, что сохраняется и сейчас, кейс Сечина-Улюкаева это ясно показал.

Сейчас ситуация иная, зависимость от нефти куда выше; опять же ориентирование на импорт (и его возможное замещение) было процессом естественным, советская и постсоветская продукция в массе своей не обладала достаточной конкурентоспособностью. Важно здесь другое: уже полвека экономика страны пользуется благами рентных нефтяных доходов и, скажем так, уже разучилась жить без них. Такой период был в недавней истории, и это были 90-е годы — которые запомнились в массовом сознании как время нищеты и хтонического ужаса.

«ИГОРЬ СЕЧИН ПОПРОСИЛ ЭТИ ДЕНЬГИ НЕ ОТ ХОРОШЕЙ ЖИЗНИ»

III: Надвигающийся мировой кризис Россия пройдет относительно спокойно. Связано это предположение с двумя вещами. Во-первых, у страны накоплены значительные резервы, и этот процесс продолжается, пусть и в ущерб текущему потреблению,  достаточно сказать, что РФ сейчас имеет тройной профицит — бюджета, торгового баланса и текущего счета. Во-вторых, сам кризис пройдет, по моему предположению, мягче, чем в 2008–2010 годах, поскольку его все ждут, все ловят его признаки, все к нему готовятся, оттачивая инструменты противодействия и печалясь, что часть из них (резерв снижения ставки) не готова. При этом мы увидим привычные кризисные явления вроде падения цен на сырье (включая углеводороды), исход капиталов с рынков развивающихся стран (буквально на днях Аргентина объявила очередной дефолт и ввела ограничения на вывод долларов) и укрепление доллара.

Сами США тем временем вновь вернутся к практике использования кондиционных (снижение ставки) и некондиционных (эмиссионная программа) мер. Экономику при этом ждет аккуратное и относительно небольшое «созидательное разрушение», прямо по Йозефу Шумпетеру.

IV: После завершения острой (хотя острой она не будет) фазы кризиса не произойдет значимого роста. Позитивные green shots («зеленые ростки») придется искать с лупой, хотя динамика экономики США все же будет в положительной зоне. Вновь пойдут разговоры о new normal — и о том, что с этим делать. Но продлится это, вероятно, недолго, они выйдут из значимого фокуса, поскольку он окажется занят другой сущностью — весьма заметным технологическим рывком, всем тем, что сейчас, по Клаусу Швабу, носит название «четвертой промышленной революции».

Надо сказать, что я изначально ко всей этой истории относился довольно скептически, но после недавнего исследования вопросов динамики уровня естественной процентной ставки (natural interest rate) скорректировал свою позицию. Снижение этой ставки фактически означает уменьшение ожидаемой нормы прибыли, прижатие ее к нулю — что автоматически резко расширяет спектр технологий для инвестиций, развития и последующего внедрения.

V: Побочных эффектов от этого процесса я вижу два. Во-первых, на выходе будет (по крайней мере изначально) задорная эйфория. В массовом сознании технологический прогресс прямо ассоциируется с повышением уровня достатка и, шире, улучшением качества жизни. Этого, скорее всего, не произойдет — в таком смысле выхлоп от новых технологий будет мизерный, исключая, понятное дело, именно что эффект эйфории, тех самых animal spirits имени Джона Мейнарда Кейнса, выраженных в необоснованном росте потребления, кредитования, инвестиций и так далее, подобно пузырю доткомов во второй половине 90-х годов. Во-вторых, будет ускорен выход на мировой пик потребления нефти, в том числе и за счет прямого замещения мирового автопарка электромобилями и, в перспективе, водородным транспортом. Это закономерно приведет к фундаментальному падению цен на нефть и уход ее куда-то в положение нынешнего каменного угля. Параллельно ускорится процесс деградации ОПЕК, вплоть до полного распада этой организации.

Для России ситуация усугубится тем, что отечественный peak oil и сам по себе не за горами. Весенняя история с заражением нефтепровода хлоросодержащими соединениями, которые используются для жесткой интенсификации добычи, показала это со всей отчетливостью. Другая история — запрос «Роснефти» на налоговые льготы в размере 2,6 трлн. рублей; надо понимать, что Игорь Сечин попросил эти деньги не от хорошей жизни, а потому, что иначе освоение новых месторождений станет как минимум сомнительным.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИМЕЮЩИХСЯ ТРЕНДОВ

VI: Фактически мы увидим фундаментальное сокращение входящего потока рентных денег, который уже полвека крайне важен для экономики страны. Это, скорее всего, будет иметь политические и элитные последствия — как рост нефтедобычи породил рост значимости нефтяников, так и удельный рост в экспорте других секторов даст им соответствующий толчок. На этом этапе в стране вполне возможна активизация центробежных тенденций, ключевыми регионами здесь видятся аграрный юг (со спросом на зерно ничего не сделается), богатый рыбными ресурсами Дальний Восток и стремительно (вспоминаем недавнюю историю с заявлением авторитетного красноярского предпринимателя Анатолия Быкова о политической партии «Наша Сибирь») самоопределяющаяся Сибирь. Не исключено, что проснутся и этнические республики — опять же, все это уже было в 90-е годы. В целом о возможности распада страны судить сложно, но конфедерациализация ее выглядит вполне рабочим вариантом.

VII: Нельзя также не отметить еще один сугубо политический фактор — возможность стабилизации политической системы страны в виде качелей латиноамериканского образца. Я не исключаю, что ухудшение экономической ситуации породит заметное усиление левых настроений в социуме, что будет поддержано мифологизированным восприятием давно покойного СССР как вершины развития человеческой цивилизации, Золотого Века и так далее. Экономических прорывов это, однако, никаких не даст, и в следующем цикле народ прокатит уже левых, вернув очередную генерацию «либералов». В общем, ровно это уже не первое десятилетие происходит в Латинской Америке, из недавнего тут можно вспомнить аргентинскую историю Киршнер — Макри — Фернандес или бразильский аналог с Кардозу — да Силва / Руссефф — Болсонару.

VIII: При этом из России будет идти весьма заметное вымывание молодого активного населения, которое резко активизирует эмиграцию. Опять же, здесь можно вспомнить недавнюю инициативу Германии по введению безвизового въезда для российской молодежи возрастом до 25 лет. Европа, нуждающаяся в белых, грамотных и не склонных к девиантному поведению гражданах, будет спонсировать такой brain drain. Прибалтика в этом смысле уже обескровлена, проблема стоит во весь рост в Польше и Болгарии, Россия — следующая в очереди. Будет ли государство как-либо это парировать — вопрос открытый, но высказывание предложений по этому вопросу выходит за рамки намеченной  темы.

В целом примерно так выглядит изложение будущего — на мой скромный взгляд. Отдельно отмечу, что здесь не указаны даты и что отсутствует привязка к предполагающимся политическим событиям, тому же «трансферу власти», намеченному на 2024 год. Фактически это продолжение имеющихся трендов, которое, повторюсь еще раз, имеет статус гипотезы. А гипотеза может и не реализоваться — вдруг реализуются «майские указы», на полную мощность отработают нацпроекты, а США развалятся под грузом долговых проблем. Мало ли.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции