Григорий Ивлиев: «Если отказаться от патентов, то разрушится единство человечества!»

Григорий Ивлиев: «В целом наше изобретательство, наша патентная активность недостаточно полно отражают развитие российской фундаментальной науки, развитие экономики, сферы вооружений»

«МЫ ОТНОСИМСЯ К ЧИСЛУ СТРАН, В КОТОРЫХ МНОГО ПАТЕНТОВ»

— Григорий Петрович, количество оформленных патентов во всем мире считается индикатором инновационного развития. С этой точки зрения, куда мы движемся? Какие тенденции прослеживаются за последние годы с точки зрения количества, качества и структуры оформленных патентов?

— По патентной активности можно хорошо увидеть развитие экономики. В 2014 году еще не ощущались последствия кризиса, было много заявок на изобретения: 41600 заявок и 33950 выданных патентов. 2015 год у нас был рекордным по сравнению с 2013-м — в нем было подано 45517 заявок и выдано 34706 патентов. А вот в 2016 году заявок чуть меньше, чем годом ранее — 41587, — и 33536 выданных патентов. Эта статистика отражает наше развитие. Но есть у нас и своя специфика, которая заключается в том, что связь между развитием нашей экономики и активностью в изобретательской сфере не такая прочная, как в развитых экономиках, где 98 процентов корреляции между ростом ВВП и патентной активностью. У нас этот показатель составляет около 76 процентов, и такой связи мы уже не наблюдаем.

— А почему?

— Есть принципиальный момент — это структура ВВП. Если, допустим, в Южной Корее структуру ВВП составляют в основном доходы от инновационных разработок в силу отсутствия другого источника формирования ВВП, то у нас львиную долю составляют доходы от сырьевой промышленности. По некоторым регионам процент корреляции выше, как в Татарстане, где он составляет 79 процентов. Тем не менее там ВВП тоже формируется за счет доходов нефтегазовой отрасли, поэтому инновации присутствуют именно в этой отрасли.

В целом наше изобретательство, наше патентная активность недостаточно полно отражают развитие российской фундаментальной науки, развитие нашей экономики, сферы вооружений. Мы не научились наши изобретения так быстро и полно внедрять не только в российскую экономику, но и общественную жизнь.

Но при этом мы относимся к числу стран, в которых много патентов, причем наши они очень важны для всей системы развития науки и всей экономики. У нас 10 процентов мировых патентов по химии, 9 процентов — по ядерной физике, 8 процентов — по космонавтике и т. д. Как патентная страна мы стоим достаточно высоко. Есть первая пятерка патентных ведомств — Китай, США, Япония, Корея, Европа, а потом уже идут страны, которые измеряют число патентов не в сотнях тысяч, а всего в десятках. Наша страна идет как раз в этом перечне, мы по количеству патентов всегда на 7 - 8-м месте — это достаточно высокий показатель в экономическом мировом смысле. Наше патентное ведомство достаточно масштабное, но, конечно, при всем при этом оно не отражает всей научно-технической деятельности, которая совершается в нашей стране в полной мере. Конечно, управление интеллектуальной собственностью может выражаться не обязательно только в патентной активности, но патентная активность — очень важный индекс экономики, открытой к мировому рынку, ориентированной на него.

С Фрэнсисом Гарри, генеральным директором всемирной организации интеллектуальной собственности

— Что насчет качества заявок, которые вам подают? Преобладают мелкие усовершенствования или есть прорывные технологии мирового уровня? Вы говорили про отрасли, в которых мы сильны, но все же большинство заявок чего касается?

— Мы даем патенты хорошего качества. При этом у нас есть следование мировым трендам. Если шли беспилотники, то у нас рост беспилотников тоже был, пошло падение — и у нас то же самое. Из последних тенденций могу отметить то, что у нас много патентов по 3D-технологиям. У нас есть таблица, в которой отражены сферы в диапазоне от 6-го до 20-го места, которые мы занимаем в мире. Например, по данным всемирной организации интеллектуальной собственности, за 2015 год по 3D-печати у нас 6-е место, по нанотехнологиям занимаем 13-е место, по робототехнике —14-е. В первую тройку, к сожалению, нигде не входим. Но в этих сферах у нас есть значимые достижения мирового уровня.

— Кто в какой пропорции создает интеллектуальную собственность: вузы, НИИ, крупные компании, малый бизнес или отдельные Кулибины?

— Хозяйствующие субъекты в РФ за последние годы, к сожалению, не совершили никакого рывка в патентовании. Уровень последних пяти лет по подаче заявок от них сохраняется. В Татарстане объединение «Татнефть имени Шашина» стоит выше университетов, которые сейчас, наверное, являются самым растущим сектором по заявкам на патенты. Конечно, все хозяйствующие общества являются основополагающими нашей экономики, но растущий сектор при этом в университетах. Этот сегмент хорошо продвинулся, но еще недостаточно. Такие крупные вузы, как МГУ, МГТУ имени Баумана или СПбГУ, не занимают лидирующих позиций. Лидеры у нас вузы Томска, Воронежа, Белгорода, Краснодара. Конечно, важно, что и физические лица подают заявки, от них тоже значительное число, но опять же не так много, как нам бы хотелось.

— Есть ли какое-то процентное соотношение?

— Мы посмотрели 100 самых активных заявителей за 2016 год, из них только 13 относятся к хозяйствующим крупным субъектам, таким как «Татнефть». А остальные — это университеты, научные центры непроизводственного характера. Можем сказать, что у нас есть отдельные изобретатели-физлица, которые достаточно много дают патентов в количественном плане, но они не определяют развития нашей экономики.

«У НАС НЕТ СЛОЯ ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ БЫ ПОДХВАТЫВАЛИ ИЗОБРЕТЕНИЕ»

— Вы выдаете заявителям патент на изобретение. А что потом дальше с этими изобретениями? Они где-то лежат или их все-таки внедряют?

— Мы ведомство с ограниченными полномочиями в сфере интеллектуальной собственности. Мы только занимаемся охраной результатов интеллектуальной деятельности. Мы зарегистрировали, выдали патент, а дальше начинается проблема, о которой вы говорите. Мы ее отсюда хорошо видим и вместе с вами расстраиваемся, что хорошие идеи не становятся реализуемыми проектами.

В последние годы предприняты значительные усилия, чтобы инновации внедрить. Создаются различные институты развития, фонды и др. Через них и решается задача реализовывать изобретения. Наверное, больше всех продвинулось «Сколково» при существенном вложении в этот инструмент. Но это, конечно, недостаточно для страны, чтобы реализация стартапов проходила так, как необходимо. По существу должна быть единая госполитика, единое госуправление, чтобы можно было продвигать эти изобретения, коммерциализовывать их. Если этого не делать, не оказывать содействия со стороны государства, конечно, очень многое остается нереализованным.

У нас, видимо, таков склад характера еще советского человека, что, если ты уже эту идею высказал, что-то изобрел и получил признание коллег, то дальше этого люди не очень способны пройти. Они переходят к изобретению следующего уровня и следующего, а предыдущее не реализуется. У нас нет слоя людей, которые бы подхватывали изобретение, которые бы ставили своей задачей внедрение изобретений в жизнь, внедрение в производство, передачу людям. В принципе, весь смысл патента в том, чтобы показать человечеству, что есть такое изобретение. Патентная система из этого родилась: знание, оформленное в виде изобретения, должно быть известно в мире. Это нам сокращает путь к научному познанию. Человечество объединено не просто земным шаром, а технологическими идеями, которые реализуются в мире. Раньше они долго шли откуда-нибудь из Англии в тропические страны, сейчас они идут быстрее. Но любые идеи, которые реализованы одними людьми, становятся достоянием всего человечества. Человечеству не надо снова изобретать велосипед. Леонардо да Винчи его изобрел в XV - XVI веке, а ездить на нем стали в конце XIX века. Но для того чтобы на нем ездить, надо было еще, оказывается, дороги сделать. Точно так же мы видим, что с реализацией изобретения возникает очень много вопросов. Там, где к этому подходят энергичнее, там, где создана инфраструктура, где люди настроены на то, чтобы воспринимать эти идеи и помогать изобретателю их реализовывать, там технический прогресс идет быстрее. А если этого не делать постоянно и везде, то технический прогресс замедляется.

— Есть ли в России реестр интеллектуальной собственности, куда бы каждый мог предложить свой проект или, напротив, отыскать его и выйти на изобретателя для сотрудничества?

— У нас есть такие реестры, мы их ведем, они доступны желающим. Но наличие пассивного реестра, куда можно зайти и посмотреть, кто что изобрел, еще не делает его движущим инструментом. Пока это система, которая не активизирует изобретателей, промышленников. Задача современного периода — сделать этот ресурс активным по отношению и к изобретателю, чтобы он больше хотел в него попасть, и к промышленникам, которые бы искали ресурсы своего развития в тех предложениях, которые есть в реестре.

Сейчас Федеральный институт промышленной собственности (ФИПС) вместе с минобразования подготовили открытую базу по патентам для ученых. В рамках проекта предоставлен доступ к инструментарию для более чем 1700 научных организаций и вузов. Число патентной документации, к которой предоставлен доступ, — более 120 миллионов документов. Система работает ежедневно, круглосуточного, доступ к ней можно получить с любого устройства.

Национальный реестр интеллектуальной собственности (НРИС) можно рассматривать как своеобразную биржу интеллектуальной собственности на основе нашей базы данных. Мы предоставляем ее всем желающим с ней работать. К сожалению, у нас не проведена модернизация информационно-технического оборудования, мы пока не можем сделать нужную во всех смыслах современную Big Data. Но это цель к 2020 году. Сейчас мы можем передать все свои базы, чтобы коммерческие структуры могли с ними работать.

«У нас нет в стране системы управления интеллектуальной собственностью, это даже как-то не выделено из общих процессов управления»

«ВСЕ РАВНО В НАЦИОНАЛЬНОМ ВВП БУДЕТ РАСТИ ДОЛЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ СОБСТВЕННОСТИ»

— Отраслевые эксперты говорят, что сегодня в России очень мало специалистов в области управления интеллектуальной собственностью, которые бы выстраивали процесс изобретения и патентования на предприятиях. Они указывают на фактор незрелости самих предприятий в этом вопросе — те попросту не знают, зачем патентовать, что это дает, что с этим делать. Какова роль вашего ведомства в этом вопросе?

— Конечно, у нас нет в стране системы управления интеллектуальной собственностью, это даже как-то не выделено из общих процессов управления. У нас есть управление всем: здравоохранением, образованием, в сфере обороны, юстиции и других сферах. А управления интеллектуальной собственностью нет. При этом не учитывается, что как раз интеллектуальная собственность в последние годы становится самым растущим сектором всей экономики. Как бы ни развивалась сейчас экономика, у нас все равно в национальном ВВП будет расти доля интеллектуальной собственности, она стоит дороже, она становится качественнее. Все становится «умнее» от кухни до автомобилей и процессов производства. Поэтому все это должно управляться на современном уровне. Конечно, это не только образование и подготовка специалистов.

— Но вопрос кадров все-таки актуален.

— Ясно, что у нас недостаточно специалистов, которые вообще владеют вопросом интеллектуальной собственности. Недостаточно их прежде всего среди экономистов, не хватает их среди юристов, а больше всего их не хватает среди инженерного корпуса. У нас есть Российская государственная академия интеллектуальной собственности — очень важная базовая организация для всей системы, это единственное специализированное учреждение в России. Но оно небольшое, нам нужно масштабирование этой деятельности. Нам нужно не сотни таких специалистов в год выпускать, а тысячи, десятки тысяч специалистов, которые могли бы понимать, что такое патентное исследование. У нас есть ГОСТ патентного исследования 1996 года, но специалистов, которые способны на его уровне провести анализ в своей сфере, можно пересчитать по пальцам.

Мы сейчас говорим о том, что любое управленческое решение, определение научно-технического приоритета, определение вопроса о технологии, которую надо использовать, технологическое прогнозирование, анализ рынков, начиная от проникновения и заканчивая блокированием, — все это должно проводиться на какой-то объективной основе, прежде всего на базе патентных исследований. То, что обеспечивает мировую новизну, то и обеспечивает наиболее бурное развитие. У нас, к сожалению, было потеряно это направление работы.

— Но вы же что-то делаете в этом направлении?

— Сейчас мы разработали методику патентных исследований, предоставили ее всем нашим органам исполнительной власти, чтобы по этой методике люди готовили патентные исследования в каждой сфере, в которой надо принимать решения. Перед началом любого НИОКРа надо провести патентное исследование, оценку интеллектуальной собственности, которая существует на данный момент, у кого она существует, в каких объемах, какие права, срок действия какого патента истекает и много других вопросов, на которые отвечает специалист в ходе патентного исследования. Имея эти выводы, прогнозы и сопоставления, уже руководитель, кто определяет развитие экономики, может принять правильное решение.

Меня даже пугает то, как принимаются решения без патентных исследований. Это примерно так же, как если плохо видящий человек снимет очки. При этом патентный анализ легко дополняется библиометрическим исследованием, когда исследуется вся литература вокруг этой темы. Невозможно сказать, есть ли новизна, изобретательский уровень, не зная всей литературы, которая есть в мире по этому вопросу. Когда мы выдаем патент, мы говорим, что никто в мире этого не написал, никто этого не сделал. Для этого надо знать всю литературу. Те эксперты, которые знают все это, могут не только выдать или не выдать патент, но и описать всю систему: тут идет развитие бурно, там никто ничего не изобретает, а здесь что-то будет изобретаться в ближайшем будущем. Для нас самое главное, чтобы управление интеллектуальной собственностью содержало слой людей, способных воспринимать идеи, чтобы все это происходило на неких объективных научных основах, которыми прежде всего являются проведения патентных исследований в соответствующей сфере.

Очевидно, что если вы во что-то вкладываете миллиарды долларов или рублей, вы должны понимать, что у вас будет на выходе. Если вы вложите миллиарды рублей в производство какого-то продукта, права на который уже давно зарегистрированы на другую организацию, это самое неэффективное, что вы можете сделать в этом мире. Для любого руководителя это должно стать аксиомой. Но это ошибка не только нашей страны, это ошибка, на которую выходят все.

— А что, есть примеры?

— Например, Apple против Samsung, Nokia против Apple. Nokia в 2011 году выиграла у Apple серию исков по ряду патентов, требуя от 5 до 12 долларов с каждого устройства. Тогда было заключено лицензионное соглашение. И Nokia, по предположительным данным, тогда получила от Apple более 720 миллионов долларов. В конце прошлого года Nokia подала еще ряд исков. Сколько на этот раз получит финская компания — пока неизвестно. Вот какова цена ошибки, которая была допущена. При этом можно было, наверное, в 2011 году приобрести у Nokia эти патенты за гораздо меньшие средства или можно было вложить в собственные исследования в этой сфере и на эти миллионы долларов сделать что-то свое. С другой стороны, Apple выиграла у Samsung и тоже получила значительные средства. Но чтобы выигрывать, нужно еще и изобретать. А чтобы не проигрывать, нужно понимать, кто, что изобретает и производит. У нас международная патентная классификация очень детализирована, практически каждый технический термин находится в классификации, по каждому можно найти, что он из себя представляет с точки зрения патентного ландшафта.

«Все начинают оценивать патенты с того момента, когда надо за его незаконное использование заплатить. Но смысл патента не только в том, что он защищен государством от нарушений. Смысл патента в том, что он открывает знание всему человечеству, оно становится доступным»

«Я СОГЛАСЕН ВМЕСТЕ СО ВСЕМИ БОРЦАМИ С ТРОЛЛЯМИ БОРОТЬСЯ С «ВЕЧНОЗЕЛЕНЫМИ» ПАТЕНТАМИ НА ЛЕКАРСТВА»

— В мире сегодня непрерывно идут патентные войны, самой известной из которых стало противостояние Samsung и Apple, которые вы уже упомянули. У вас не создается впечатления, что вреда от патентов порой больше, чем пользы, и они просто тормозят прогресс?

— Все начинают оценивать патенты с того момента, когда надо за его незаконное использование заплатить. Но смысл патента не только в том, что он защищен государством от нарушений. Смысл патента в том, что он открывает знание всему человечеству, оно становится доступным. Да, если ты патент используешь коммерчески, в этом случае наступает эта гарантия — надо заплатить. Исследователи, которые сами не могли это изобрести, перенацеливаются сразу на другую сферу деятельности. Они понимают, что надо уже не просто сенсорный экран изобретать, а еще что-то делать с этим экраном. Так и Apple стала этот экран развивать и продвигать. Сила и смысл патента — открытие знания всему человечеству.

Только наличие патента может гарантировать миллиардные вложения в исследования этой проблемы, которые занимают годы, например, в медицине. Надо содержать целый исследовательский институт, надо провести опыты, внедрение и апробацию. Только после этого говорят, что открыли вещество, которое наиболее эффективно лечит раковые опухоли, и приоритет этим исследователям гарантирован патентом. Но потом еще надо производить, а значит, опять миллиарды вложить, построить завод, выработать технологию. Это не так просто, не каждая страна может перенести технологию таких сложных производств. Слава богу, Россия может любую технологию воспринять. Но это тоже миллиардные вложения. Чем они гарантированы? Патентом.

У нас только начались разговоры, что мы начнем без патента производить лекарства того или иного вида. Что тогда будет с нашим рынком? Кто тогда будет заинтересован в новых лекарствах? Кто будет в них вкладывать? Кто вообще на наш рынок будет выходить, если у нас будет такая ситуация? С этого начинается ценность патента. Открытость интеллектуальной собственности — это человеческий прогресс. Публикуя патент, изобретатель таким образом говорит: «Это создано, люди, пользуйтесь!» А у нас бытует мнение, что это делается только для того, чтобы получить деньги. Кстати, роялти, которые выплачиваются, не такие и большие. Самые большие — в самолетостроении — составляют около 10 процентов от стоимости изделия. В основном это 5 процентов, но бывает и меньше 1 процента.

Но надо понимать, что в какой-нибудь подводной лодке 6 тысяч патентов, то есть 6 тысяч изобретений заложено, они касаются каждого элемента: двигателя, устройств, безопасности, вооружения и т. д. В таком случае надо взвесить, что проще: 10 процентов заплатить роялти и получить готовое изделие или у себя провести исследование и получить все эти результаты. Почему наше российское вооружение покупают все страны? Потому что сами произвести не могут. Это выгодная для обеих сторон сделка.

Если отказаться от патентов, то прежде всего произойдет разрушение единства человечества. Человечество едино только потому, что изобрели патенты.

— Давайте закончим с темой патентных войн. Другая сторона этого же явления — патентный троллинг. Порой патентами защищаются уже такие странные вещи, как разблокировка экрана жестом и т. д., та же Apple недавно запатентовала бумажный пакет. В России известна история о том, как от патентного тролля отбилась лаборатория Касперского. Вам не кажется, что защита интеллектуальной собственности вышла за грани разумного? Насколько в России распространен патентный троллинг?

— Патентная деятельность не вышла за грани разумного. Если все это поставить в привычные для людей рамки, то не будет изобретений. Изобретение — это что-то новое, у него есть признак мировой новизны. Никто об этом в мире не подумал и не сделал. Если кто-то сделал до заявителя, который желает подать заявку на патент, то мы ему говорим: «Вы не можете зарегистрировать свое выдающееся изобретение, потому что о нем Леонардо да Винчи уже давно написал». Я вам говорил про велосипед, который 500 лет не востребовался. Так кто же может сейчас сказать про какое-либо изобретение, как оно будет использоваться? Можайский в 1881 году изобрел самолет, он его называл воздухолетательным снарядом. Он разве предполагал, что через 150 лет у нас будут такие летательные снаряды, которые сейчас есть?

У нас есть люди, которые что-то изобретают, а потом это годами лежит и не используется, а через какое-то время, напротив, становится самым используемым изобретением. Изначально нужно понимать, что у изобретателей есть некое «сумасшествие» с точки зрения обычного человека. Поэтому задача нашего патентного ведомства в том, чтобы это начало сохранить.

Когда говорят о патентном троллинге, мы вынуждены проводить четкие грани. Троллинг начинается не там, где подается и регистрируется патент, там только доказывается наличие предмета, оригинальности дизайна, устройства, новизны изобретения. На стадии регистрации никакого троллинга вообще нет. Наша задача как раз и состоит в том, чтобы никто не зарегистрировал то, что уже существует в мире. Бывает, что мы что-то не увидели и зарегистрировали то, что уже есть, но тогда для этого существуют механизмы, которые возвращают статус-кво. У нас есть система подачи возражений против наших решений, которые могут быть отменены, и есть Суд по интеллектуальным правам. Такое бывает не очень часто.

Гораздо опаснее, когда существующее изобретение пытаются реализовывать без патента. Например, какое-то предприятие увидело, что такой патент есть, но спокойно производит без него, например, буровое оборудование (есть такие примеры). С ним предприятие выходит на конкурс и выигрывает его, потому что не несло затраты на НИОКР, не проплачивало патентные пошлины, поэтому дает на конкурсе за эту же продукцию ниже цену. А правообладатель говорит, что это его изобретение, которое используется без патента. Мы же должны защитить его, потому что это обеспечивает прогресс.

Что касается недобросовестных людей, то чаще всего они встречаются в сфере регистрации товарных знаков. Как правило, таким образом люди наезжают на чей-то бизнес. При этом надо различать вот какой момент: есть предприниматели, которые профессионально занимаются созданием товарных знаков, они их покупают, перепродают, ведь это такой же товар. И это не троллинг, а законная деятельность, которая развивает рынок, продвигает марку, делает бизнес выгодным, иначе никто бы не приобретал этот товарный знак. В то же время бывают случаи, когда они начинают злоупотреблять.

— Можете привести пример?

— Недавно у нас было дело по ресторану «У Потапыча». Один предприниматель узнал, что есть ресторан с таким названием, и пришел к нам с заявкой на регистрацию товарного знака. Откуда эксперт в Роспатенте может знать, что существует ресторан под названием «У Потапыча»? Мы его зарегистрировали, после этого предприниматель пришел к этому Потапычу и говорит: «Видишь, у меня товарный знак?» Бедный Потапыч испугался. А на самом деле Потапыч должен знать, что, если у него это право появилось раньше, чем у кого-то другого, он может и дальше работать и никому ничего не платить.

Есть у нас еще один изобретатель, который уже получил 411 патентов. Он изобрел одно устройство в часовом механизме, которое называется «поддержка для стрелки часов» — что-то похожее на упаковку лекарств. Мы дали ему патент, а он пошел собирать с аптекарей лицензионные платежи. Вот он пришел в полицию и говорит: «Вот мой патент, смотрите, как нарисовано, все сходится». Полиция выписала штраф одному аптекарю, другой аптекарь, не дожидаясь штрафов, платит, третий пошел в суд, ему отказали. Только в Краснодаре нашелся районный судья, который отказал по этому иску и был прав, потому что хорошо понимает, что такое патент: если тебе дали патент на часы, это не значит, что можешь идти в аптеку и требовать платежи, потому что есть родовой признак патента. А люди, пользуясь неграмотностью аптекарей, решили собрать с них деньги.

Есть еще один вид, наверное, не троллинга, а давления — «вечнозеленые» патенты на лекарства. Где-то пишут, что патент действует пожизненно. Да ничего подобного! Патент действует 20 лет, по некоторым видам — 25 лет. Патент выдается не на всю жизнь изобретателя. Через 20 лет все могут пользоваться изобретением без всякой платы. Но люди пытаются продлить жизнь патента и подрисовывают к нему какие-нибудь способы применения. Например, сделали лекарство в таблетках — одно, в спрее — второе, в инъекциях — третье. На самом деле это не является изобретением.

В то же время нельзя не патентовать способ применения лекарств. Мы недавно запатентовали выдающееся изобретение — способ доставления лекарства в раковую клетку с помощью наночастиц. Там неважно, какие вещества будут доставляться, но мы даем охрану не веществу в данном случае, а способу применения. Представьте себе, мы скажем, что способ применения лекарств патентовать не будем, тогда все фармацевтические компании закроют эти исследования, так как они не принесут денег. Тогда мы не найдем новых способов лечения, способов применения того или иного вещества. Этот подход тоже требует осторожности. Я согласен вместе со всеми борцами с троллями бороться с «вечнозелеными» патентами на лекарства, но очень осторожно. Есть тролли, а есть научные изобретения.

Я уже говорил, что часто изобретатели изобретают, сами не зная что, для чего и будет ли востребовано. Но если их изобретения имеют признак мировой новизны, то моя обязанность как главы Роспатента обеспечить, чтобы это знание было доступно людям. У нас есть один изобретатель, который в 2015 году подал 5 тысяч заявок на патенты, в 2016-м — 3 тысячи. Он подает заявки на изготовление всякого рода консервов из разного рода ингредиентов. Я, возмущенный тем, что мне надо держать штат людей, чтобы обслуживать его одного, мог бы подумать: «Давайте его пресечем и все ему завернем». Но так нельзя действовать, а тем более думать, что его изобретение консервов с новыми органолептическими свойствами каждый раз не нужны человечеству. У патентного ведомства нет права такое заявлять. Да, сейчас не нужно, но, если на Земле нечего будет есть, он, к примеру, этими водорослями из Марианской впадины прокормит 17 миллиардов человек. А вдруг это то, чем человечество будет жить через 100 - 200 лет? Вдруг случится похолодание или потепление? А водоросли миллиарды лет живут и смогут прокормить человечество. Мы, конечно, пытаемся ему объяснить, что надо умереннее быть, сосредоточиться на чем-то главном. Но я буду регистрировать его патенты. При этом он еще пользуется льготой по освобождению от пошлины, что нас тоже не очень радует, когда у нас 3 тысячи изобретений одного изобретателя.

Так что проблема троллинга это не только появление кого-то, кто злоупотребляет своими правами. По большому счету у нас создан механизм пресечения злоупотребления правами — идете в суд или федеральную антимонопольную службу. ФАС достаточно эффективно выносит решения по злоупотреблению. Если они признали, что обладатель патента или товарного знака злоупотребляет правами, то мы прекращаем его действие.

— Кстати, легко ли правообладателю добиться защиты своих прав в России? Оправдал ли ожидания, в частности, Суд по интеллектуальным правам?

— Вы совершенно верно говорите, что правообладателю защитить свои права сейчас труднее, чем человеку бороться с патентным троллем или с патентообладателем, который злоупотребляет своими правами. Механизм борьбы с злоупотреблениями очень эффективен, вы можете пойти в суд или ФАС.

А вот защитить правообладателю в суде свои права очень сложно. Во-первых, процесс длительный, дорогостоящий. А патент на изобретение надо реализовывать очень быстро. Если кто-то реализовал его, то уже взыскать все виды ущерба очень сложно. Именно поэтому в 2014 году были приняты изменения в Гражданский кодекс, согласно которым при защите прав интеллектуальной собственности было введено понятие компенсации. Если нарушил право — заплати. Это быстрый механизм, который начал действовать эффективно. При этом, конечно, Суд по интеллектуальным правам за три года показал, что своевременно был создан и очень эффективно работает. Самое главное, что он делает, — формирует правоприменительную практику. Мы ориентируемся на решения суда, который более тщательно проверяет обстоятельства, которые у нас не исследованы, и более эффективными методами, чем у нас. Мы видим, что складывается единая система в сфере интеллектуальной собственности, замыкающаяся на эффективный суд. Тем более по срокам он стал рассматривать гораздо быстрее и по понятности решений, их прозрачности сейчас стоит высоко в нашей системе.

«НАМ НУЖНО РАЗВИВАТЬСЯ ПО ЯПОНСКО-КОРЕЙСКО-КИТАЙСКОМУ ПУТИ»

— В нашей беседе вы отметили, что ваше ведомство с несколько ограниченными полномочиями. При этом у нас в России защитой интеллектуальной собственности, так или иначе, занимаются порядка 20 ведомств. Не получается ли в итоге, что у семи нянек дитя без глазу? При этом вы, насколько я знаю, сторонник создания единого мегарегулятора по защите интеллектуальной собственности.

— Да, я за то, чтобы было единое ведомство в сфере управления интеллектуальной собственностью. Самое главное — я за то, чтобы в системе управления государством была выделена функция — управление интеллектуальной собственностью. Наше государство, в отличие от многих государств мира, финансирует создание интеллектуальной собственности в огромных размерах, это касается и оборонной промышленности, и продукции гражданского назначения. Но нерегулируемость этих процессов делает их малоэффективными.

У Роспатента свои полномочия. А вот полномочия по проведению госполитики в этой сфере и нормативно-правовому регулированию принадлежат разным ведомствам. Вы совершенно правильно говорите. Если проведение госполитики по нормативному регулированию в сфере управления интеллектуальной собственностью будет для ведомства 15 - 20-й функцией, которой не занимается лично министр, то, конечно, это неправильно, учитывая значимость интеллектуальной собственности в жизни. При этом, конечно, управление должно быть в каждом министерстве закреплено в качестве функции: вы должны управлять, содействуя бизнесу, физическим и юридическим лицам в создании интеллектуальной собственности и ее коммерциализации. Если не создать эту систему, то мы не сможем быстро развивать эту сферу.

В Америке и Европе это традиционно сильная сфера, которая развивается 150 лет, созданы все механизмы, сделаны капитальные вложения, есть ресурсы, в том числе людские, образование существует много лет. В Японии и Корее 30 - 40 лет назад пришли к этому выводу и путем принятия госпрограмм подняли эту сферу. Китай последние десятилетия увеличил в разы количество интеллектуальной собственности, проводит специальную программу госуправления. В Японии каждый год премьер-министр проводит заседание штаб-квартиры по интеллектуальной собственности, где принимают стратегические решения в этой сфере.

Нам нужно развиваться по японско-корейско-китайскому пути, проводя активную госполитику, начиная от воспитания в школе изобретательства. Недавно мы приняли стратегию научно-технологического развития. Тогда президент Владимир Владимирович Путин отметил необходимость создания при всех ведущих университетах центров научно-технического детского творчества. Мы с момента детского творчества и до коммерциализации объекта должны все этапы представлять и проводить на каждом разумную политику господдержки бизнеса и управления своей интеллектуальной собственностью.

Смысл не в том, чтобы создать большое мегаведомство, об этом речь не идет. Речь идет о том, чтобы передать эти полномочия одному органу по регулированию этих вопросов. Кстати, правительство уже приняло решение о возможной новой штатной численности — это буквально 20 человек, которые бы занимались этим управлением целенаправленно, выполняли государственную задачу — сделать разумную систему управления, когда в каждом министерстве занимаются своим управлением, когда каждый институт развития в этом процессе участвует, когда работают университетские программы создания интеллектуальной собственности, ее коммерциализации. Студента, преподавателя надо научить этому механизму коммерциализации, создания объекта, чтобы они видели не только то, как технологически решить, но и как внедрить в производство, должен быть маркетинговый подход, они должны понимать, как они продадут это в России, что они продадут в Татарстане, что в Чечне, а что продадут в Центральной России, им надо понимать, как это будет продаваться в Японии или Южной Америке. Эту политику надо проводить в государстве, а не только делать частью инновационной деятельности, стратегии научно-технологического развития. Поэтому нам нужна стратегическая программа развития интеллектуальной собственности. Одно дело — фундаментальные исследование, а другое — гражданско-правовой, экономический оборот нового продукта. Вот что я имею в виду, когда говорю о создании единого регулятора.

— Роспатент на сегодня может стать таким единым регулятором?

— Роспатент может стать, если будет принято решение правительством Российской Федерации.

— Но ведь Игорь Шувалов еще в 2015 году говорил о том, что надо создать мегарегулятор, а у нас уже 2017 год на дворе.

— Игорь Шувалов — автор этой идеи, и премьер-министр ее поддерживает. Но должно быть решение, выраженное в постановлении правительства.

Для того чтобы получить патент и пройти все наши процедуры, надо заплатить 7300 рублей. На евразийском пространстве — в Казахстане, Киргизии, Армении — пошлины в два раза выше»

«70 ЛЕТ ЗАЩИТЫ ПРАВ — ЭТО 70 ЛЕТ ВОЗМОЖНОСТИ СОХРАНИТЬ НАСЛЕДИЕ»

— Значит ли это, что и авторское право попадет под регулирование Роспатента?

— Попадет, если передадут. Мы говорим, что авторское право у минкультуры, а вот защита авторского права в интернете и СМИ как функция записано за минсвязью, регистрация программ для ЭВМ — в Роспатенте. Мы можем и другие сферы найти, связанные с авторским правом. Как это регулировать? Кстати, специалисты в авторском праве тоже понимают, что важно существовать в едином регуляторе.

И потом разъединение промышленной собственности и авторского права не абсолютно. Возьмите любой товарный знак, его же надо нарисовать. Если права на этот рисунок принадлежат «Союзмультфильму», мы сначала отправляем к ним за согласием. Мы применяем это право в сфере, где можно получить наибольшее количество средств для авторов, там, где их авторские права становятся коммерческим продуктом в виде товарного знака или промышленного образца. Его же тоже надо создать, графику сделать, есть целое объединение, где рисуют логотипы, причем оригинальные. Представьте, только у нас более 300 тысяч товарных знаков, которые охраняются, а в мире их несколько десятков миллионов. И этот самый художник создает то, что в 10 миллионов раз случаев не повторяется. Надо это защищать, стремиться, чтобы у нас были художники, которые могут создавать среди 7-миллиардного населения что-то новое, оригинальное и востребованное.

— Вы были замминистра культуры, а авторским правом у нас занимается именно это ведомство. Не кажется ли вам, к примеру, что 70 лет — это слишком большой срок для защиты авторского произведения?

— Нет, не кажется. Эта норма установлена международным договором, а не российским законодательством. Мы присоединились всего 20 лет назад.

Когда задают такие вопросы, все сразу начинают считать деньги: за что мы платим вдове Шостаковича? Последняя жена прожила с ним не так долго, а весь мир ей сейчас платит. Я столкнулся с семьей художника Аркадия Пластова, они пытаются реализовать какие-то свои права на его произведения. И тут я понимаю: а кто больше всех заботится о наследии художников, композиторов? Больше всего о их наследии заботятся близкие — те, кому права передаются. Шостаковичу, может, не важен вклад его вдовы в продвижении его творчества, а вот если взять средний слой, не говоря уже о малоизвестных поэтах, писателях, музыкантах, то там вообще некому заботиться об их наследии. Более-менее выдающийся литератор попадет в литературный музей, его там сложат на полку. А кто-то позаботится о переиздании его книг? Кто-то доведет его мысли до следующих поколений? Вы посмотрите, как нас отцепили от российского наследия, от всех эмигрантов, которые уехали из советской России. Мы их десятилетиями не знали. Бунина, Есенина или Булгакова начали читать из-под полы. Права — это не только извлечение прибыли. 70 лет защиты прав — это 70 лет возможности сохранить это наследие, показать, что оно важно для будущих поколений.

«У НАС ПОШЛИНЫ ПОСЛЕ ДЕВАЛЬВАЦИИ РУБЛЯ ОКАЗАЛИСЬ САМЫМИ НИЗКИМИ В МИРЕ»

— Планируются ли какие-то значимые изменения, нововведения в процедуре регистрации? Ходят слухи, что вскоре могут возрасти пошлины за регистрацию патентов. Так ли это?

— У нас пошлины после девальвации рубля оказались самыми низкими в мире. Для того чтобы получить патент и пройти все наши процедуры, надо заплатить 7300 рублей. На евразийском пространстве — в Казахстане, Киргизии, Армении — пошлины в два раза выше. Мы сейчас взяли минимальное значение у наших соседей по Евразийскому союзу и повышаем пошлины до этого уровня. Общая пошлина будет 13,5 тысяч рублей.

— Когда?

— Постановление готовится, оно еще не внесено в правительство. При этом мы сохраняем льготы, которые у нас есть, и даже расширяем. Например, за подачу электронной заявки сейчас 15 процентов пошлина, а будет 30 процентов. У нас уже сейчас 50-процентная пошлина предоставляется значительному количеству граждан — научным работникам, одному автору, малому бизнесу. При этом размер платы патентному ведомству Европы составляет почти 3 тысячи евро. Я считаю, что мы должны выравнивать платежи, иначе наш рынок займут иностранные патенты. Кроме того, я говорил, что есть механизм, когда можно не платить пошлины и регистрировать.

— Пошлины будут введены в этом году?

— Мы будем добиваться, чтобы были введены в этом году. В крайнем случае с 1 января следующего года, исходя из представлений наших финансовых органов. Но это не только повышение пошлин, но и расширение льгот, чтобы компенсировать тем, кто не может заплатить. Но что 7300, что 13,5 тысяч — это суммы незначительные по сравнению с развитыми рынками. Все равно пошлины будут меньше, чем во всем евразийском пространстве, но хотя бы сопоставимы.

«ТАТАРСТАН ПО КОЭФФИЦИЕНТУ ИЗОБРЕТАТЕЛЬСКОЙ АКТИВНОСТИ НА ЧЕТВЕРТОМ МЕСТЕ»

— Татарстан входит в пятерку лидеров по изобретениям. Как думаете, за счет чего республике удалось этого добиться? Сыграли ли роль те 22 центра поддержки инноваций и технологий, которые есть в Татарстане?

— Вы сами ответили, что это из-за того, что они этим занимаются, у них создано этих центров больше, чем в любом другом регионе, включая Москву. Когда говорят, кто на каком месте, то надо понимать, по какому критерию. Для нас очень важно, что Татарстан в лидерах, по коэффициенту изобретательской активности на четвертом месте после Москвы, Санкт-Петербурга и Томска. Коэффициент изобретательской активности — это количество изобретений полезных моделей на 10 тысяч жителей.

— Есть ли у вас данные, кто по Татарстану лидер по изобретениям?

— На первом месте «Татнефть», затем идет Казанский национальный исследовательский университет имени Туполева, потом КАМАЗ и дальше университеты: КФУ, Казанский архитектурно-строительный университет, энергетический университет.

— В Татарстане действует программа развития рынка интеллектуальной собственности, а вот на федеральном уровне такой программы нет. Нужна ли она? Что в ней должно быть прописано?

— Нужна такая программа. В ней должно быть прописано все то, что есть в татарстанской, то есть от обучения и воспитания до содействия коммерциализации.

— Почему же на федеральном уровне до сих пор нет программы, когда даже регион разработал?

— Потому что нет единого органа, который бы этим занимался, нет этой функции ни у кого. Мы хороший федеральный орган, но мы занимаемся практической работой, у нас регистрация, контроль и надзор, международное сотрудничество и образование. А вот создать рыночную программу, включающую экономический и гражданско-правовой оборот (а это не совсем совпадающие вещи)... Такой программы нет. Но делать надо.