Андрей Вышинский: он делал все, чтобы свернуть репрессии

Андрей ВышинскийФото: РИА Новости, фото № 7781 / Г. Вейл / CC-BY-SA 3.0 / commons.wikimedia.org

«НАСЕЛЕНИЕ СССР СОСТОИТ ИЗ ОСУЖДЕННЫХ, ПОДСЛЕДСТВЕННЫХ И ПОДОЗРЕВАЕМЫХ»

Очевидно, необходимо остановиться еще на одной, практически неизвестной странице биографии Андрея Вышинского, которая, на мой взгляд, является позитивной, тем более что она частично затрагивает и Казань. Известно, что проводившиеся с огромным размахом репрессии 1936–1938 годов, когда число расстрелянных по приговорам судов и внесудебных «троек» приближалось к миллиону, а обитателей ГУЛАГа насчитывалось в разы больше, начали вызывать у Иосифа Сталина раздражение, перешедшее в опасение и тревогу, хотя все репрессии проводились по его инициативе, а многие «расстрельные списки», как их назвали впоследствии, санкционировались подписями Сталина и других членов Политбюро. К середине 1938 года все это начинало приводить к коллапсу системы управления государством и парализовало деятельность партийных комитетов всех уровней и общественных организаций. Николаю Ежову даже приписывали фразу, что население СССР состоит в основном из осужденных, подследственных и подозреваемых. Скорее всего, это миф, но весьма близкий к истине. Не случайно Анастас Микоян, выполняя поручение вождя, выступая в 1937 году на торжественном собрании, посвященному Дню чекистов, сказал, что каждый гражданин СССР обязан сотрудничать с органами НКВД.

КРАХ «КОЛЬКИ-КНИЖНИКА»

Однако до вождя начали доходить сведения о бурном росте политических амбиций Ежова, даже начавшего писать книгу о методах ускорения строительства коммунизма в СССР и пытавшегося уговорить вождя прочитать ее рукопись. Это была еще одна непростительная ошибка: в стране был всего один теоретик марксизма-ленинизма, ни один член Политбюро не пытался осчастливить общество новыми открытиями в этой области. Замечу, однако, что, несмотря на постоянную иронию пишущих о Ежове авторов, пусть формально он не имел даже законченного начального образования, но человеком был весьма начитанным, постоянно занимался самообразованием и еще в юношестве имел прозвище Колька-книжник. Все это вместе взятое уже начало угрожать и ему лично. Как гласит поговорка: «Хвост начал крутить собакой». Или, по крайней мере, пытался это сделать. То, что это было похоже на правду, можно судить по воспоминаниям сына Георгия Маленкова, которым в данном случае можно верить. Он написал, что в сейфе арестованного Ежова нашли компромат на ряд членов Политбюро и отдельную папочку с материалами на Сталина.

В середине 1938 года по инициативе Сталина была начата многоходовая операция политической компрометации, вскоре закончившаяся физической ликвидацией Ежова и его выдвиженцев. Она началась с назначения Ежова по совместительству на должность наркома водного транспорта и демонстративного третирования его председателем Совнаркома Вячеславом Молотовым вплоть до объявления выговора за опоздание на работу. Затем последовали практическое отстранение от руководства НКВД путем назначения правящим заместителем наркома Лаврентия Берии и последующий арест по обвинению в организации заговора в аппарате НКВД с целью убийства Сталина и захвата власти. Арестовали и расстреляли не только соратников Кольки-книжника, но и его родственников, включая брата и племянника, пощадив только сестру и приемную дочь. Он был казнен 4 (по некоторым данным 6) февраля 1940 года по приговору военной коллегии Верховного суда СССР. Сталин в разговоре с авиаконструктором Яковлевым (Александр Сергеевич Яковлев (1906–1989) – знаменитый советский авиаконструктор, академик АН СССР, создатель свыше 200 типов и модификаций летательных аппаратов – прим. ред.) сказал: «Этот мерзавец погубил многие тысячи невинных людей». Однако погубленные Ежовым и подавляющая масса посаженных в тюрьмы и лагеря оставались «врагами народа» вплоть до постановления ХХ съезда КПСС 1956 года. О ликвидации Ежова в печати не сообщалось, хотя термин «ежовщина», принадлежавший, скорее всего, Сталину, стал весьма распространенным и даже негласно поощрялся властями.

«ЭТО БЫЛ УЖЕ ПРЯМОЙ И БЕСПОЩАДНЫЙ УДАР ПО ЕЖОВУ»

Одним из главных этапов подготовки свержения, казалось бы, всесильного сталинского любимца, к чему приложил руку и Вышинский, стало постановление Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года, подписанное Молотовым и Сталиным. Приведем его преамбулу и некоторые фрагменты по экземпляру, находящемуся в Центральном государственном архиве историко-политической документации РТ: «Совершенно секретно. Наркомам внутренних дел союзных и автономных республик, начальникам УНКВД краев и областей, начальникам окружных, городских и районных отделов НКВД. Прокурорам союзных и автономных республик, краев и областей, окружным, городским и районным прокурорам. Секретарям ЦК нацкомпартий, крайкомов, обкомов, окружкомов, горкомов и райкомов ВКП (б). Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия. Постановление Совета Народных Комиссаров СССР и Центрального Комитета ВКП (б). 7 ноября 1938 года». В начале документа перечисляются заслуги чекистов в 1937–1938 годах как по ликвидации различных категорий «врагов народа» внутри страны, так и «по разгрому шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок, переброшенных в СССР из-за кордона в большом количестве под видом так называемых политэмигрантов и перебежчиков из поляков, румын, финнов, немцев, латышей, эстонцев, харбинцев и проч.». И вдруг после этого панегирика следует весьма жесткое, критическое продолжение по известной пословице: «Начал за здравие, кончил за упокой»: «Однако не следует думать, что на этом дело очистки СССР от шпионов, вредителей, террористов и диверсантов окончено. Задача теперь заключается в том, чтобы, продолжая и впредь беспощадную борьбу со всеми врагами СССР, организовать эту борьбу при помощи более совершенных и надежных методов». Дальше следует убийственная оценка аппарата НКВД на всех уровнях, а следовательно, и самого Ежова: «Это тем более необходимо, что массовые операции по разгрому и выкорчевыванию вражеских элементов, проведенные органами НКВД в 1937–1938 годах, при упрощенном ведении следствия и суда, не могли не привести к ряду крупных извращений в работе органов НКВД и прокуратуры». Дальше идет самый главный вывод, ради чего и было принято это беспрецедентное постановление: «Больше того, враги народа и шпионы иностранных разведок, пробравшиеся в органы НКВД как в центре, так и на местах, продолжая вести свою подрывную работу, старались всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, проводили массовые и необоснованные аресты, в то же время спасая от разгрома своих сообщников, особенно засевших в органах НКВД (курсив автора – прим. ред.)». Обращает на себя особое внимание и то, что враги и шпионы, оказывается, пробрались также в центральный аппарат НКВД; это был уже прямой и беспощадный удар по Ежову и его окружению, вскоре все они были «разоблачены и арестованы». Кроме того, постановление содержало пункт «Ликвидировать судебные „тройки“, созданные в порядке особых приказов НКВД СССР, а также „тройки“ при областных, краевых и республиканских управлениях РК милиции; впредь все дела в точном соответствии с действующими законами о подсудности передавать на рассмотрение судов или Особого Совещания при НКВД СССР». Отмечу, что именно «особые тройки» разных уровней вынесли в то время наибольшее количество смертных приговоров, как правило, оформлявшихся в так называемых альбомах, то есть списках, где указывались только фамилия обвиняемого, в двух-трех строках – заключение и предложение следователя, как правило, о применении ВМН (высшей меры наказания – прим. ред.). «Альбом» утверждался подписями местного руководителя НКВД, прокурора и представителя партийного органа; последние нередко ставили свою подпись, даже не прочитав «альбом». Особое Совещание при НКВД СССР, единственный из оставленных внесудебных карательных органов, не имело теперь права выносить смертный приговор и могло дать не более 8 лет лишения свободы. Оно снова получило право приговаривать к ВМН только во время войны. Еще раз подчеркну, что это постановление, как и другое, оформленное как приказ наркома внутренних дел о запрещении вербовки агентуры из ответственных работников, изданное 27 декабря 1938 года и разосланное на места от имени ЦК за подписью Сталина, способствовало стабилизации обстановки в стране и восстановлению законности хотя бы в усеченном виде.

«В ТЕКСТЕ ЧУВСТВОВАЛАСЬ РУКА ВЫШИНСКОГО»

Но продолжим тему о сложившейся ситуации и тексте постановления: итак, судя по нему, Сталин считал, что враги засели в самом НКВД и, главное, в его центральном аппарате – Лубянке. Примечательно, что прокуратура не была упомянута в числе гнезда законспирировавшихся врагов. Это означало высокую оценку Сталиным деятельности Вышинского. Такой уничтожающей оценки органов госбезопасности не было ни до, ни после, ни даже во время опалы спецслужб после ХХ съезда партии, их «чистки» после ликвидации Берии или ельцинской попытки ликвидировать их вообще. Нет сомнения в том, что основные положения этого постановления были написаны или, по крайней мере, отредактированы прокурором СССР Вышинским. Попробуем реконструировать историю появления этого документа.

В журнале посещений кремлевского кабинета Сталина отмечено, что 15 ноября 1938 года состоялась его встреча с Ежовым, практически уже отрешенным от руководства НКВД, а также с прокурором СССР Вышинским, начальником одного из управлений НКВД СССР Ярцевым, фактическим наркомом внутренних дел СССР Берией, председателем СНК СССР Молотовым и главным «кадровиком» партии Маленковым. Встреча-совещание длилась несколько часов. Очевидно, тогда и был обсужден и утвержден подготовленный Вышинским и, безусловно, просмотренный Берией окончательный вариант указанного выше постановления, в котором существенно повышалась роль прокуратуры как органа, контролирующего аресты и следственные действия чекистов, и положения которого были сформулированы весьма категорично и юридически грамотно. Известно, что во времена «ежовщины» прокуратура не допускалась к следственным делам НКВД, а некоторые ее представители, пытавшиеся это сделать, в том числе и в Татарии, сами оказывались в камерах. В тексте чувствовалась рука Вышинского не только по юридической выверенности терминологии, но и по тому, что никто другой не мог быть допущен к разработке этого, без всякого преувеличения, исторического документа. Процитируем его часть, непосредственно касающуюся прокуратуры:

3. При арестах органам НКВД и прокуратуре руководствоваться следующим:

а) согласование на арест производить в строгом соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 июня 1935 года;

б) при истребовании от прокуроров санкции на арест органы НКВД обязаны представлять мотивированное постановление и все обосновывающие необходимость ареста материалы;

в) органы прокуратуры обязаны тщательно и по существу проверять обоснованность постановлений органов НКВД об арестах, требуя в случае необходимости производства дополнительных следственных действий или представления дополнительных следственных материалов;

г) органы прокуратуры обязаны не допускать производства арестов без достаточных оснований. Установить, что за каждый неправильный арест наряду с работниками НКВД несет ответственность и давший санкцию на арест прокурор.

ТОТ ПЕРИОД НАЗЫВАЮТ БЕРИЕВСКОЙ ОТТЕПЕЛЬЮ

Это постановление дало возможность назначенному наркомом внутренних дел СССР Берии 25 ноября 1938 года провести операцию по очистке органов «от пробравшихся в них в центре и на местах врагов народа», в ходе которой были арестованы и осуждены в большинстве своем к расстрелу около 2 тыс. руководящих работников НКВД как в центральном аппарате, так и в регионах. В частности, были заменены и в большинстве случаев арестованы почти все наркомы союзных и автономных республик, а также начальники УНКВД в краях и областях, назначенные при Ежове. Были освобождены из тюрем десятки тысяч подследственных, чьи дела не были еще переданы в суд, а также небольшое число лиц, уже отбывавших наказание. Вышли на свободу будущие полководцы Великой Отечественной войны Константин Рокоссовский, Александр Горбатов и ряд других генералов и офицеров.

В некоторых исследованиях этот период называют даже бериевской оттепелью, хотя ясно, что Берия выполнял сталинское указание. Кроме того, во исполнение постановления СНК и ЦК Вышинский командировал на длительные сроки в регионы работников прокуратуры, с помощью которых была проведена эта «санация» органов НКВД. Важно и то, что Вышинский получил от Сталина право не ставить в известность руководство НКВД о предстоящих прокурорских проверках на предмет жалоб в адрес его сотрудников. Как это происходило, можно увидеть на примере Татарии, куда с мандатом, подписанным Вышинским, прибыл в конце декабря 1938 года сотрудник военной прокуратуры СССР военюрист 1-го ранга (полковник) с весьма знаковой фамилией – Коперник. Он был одним из самых доверенных лиц Вышинского и до этого, в ноябре 1938 года, по его же поручению расследовал два письма на имя Молотова и Андрея Жданова о нарушениях законности, пытках и массовых расстрелах по сфальсифицированным делам в Горьковской области. В архиве сохранился документ, подписанный Вышинским, об итогах этого расследования, направленный Берии с просьбой временно откомандировать в помощь прокуратуре при подготовке следственного дела несколько своих сотрудников. По материалам, представленным Коперником, были арестованы и осуждены пять руководящих работников УНКВД Горьковской области.

КОПЕРНИК В КАЗАНИ: КАК ВЫПОЛНЯЛАСЬ МИССИЯ

В Казани Коперник встретился с первым секретарем обкома, в недавнем прошлом наркомом внутренних дел республики Алемасовым (Александр Михайлович Алемасов (1902–1972) – первый секретарь Татарского областного комитета ВКП(б) с 1938 по 1942 год, организатор массовых репрессий в Татарской АССР в 1937–1938 годах – прим. ред.) и вместе с вновь назначенным наркомом внутренних дел ТАССР Ефремом Морозовым посетил внутреннюю тюрьму НКВД, где содержались лица, обвиняемые по наиболее «резонансным» преступлениям, дела которых готовились к передаче в суд, беседовал с некоторыми из них и ознакомился с материалами следствия. На закрытом заседании бюро обкома 8 января 1939 года он изложил свои предварительные выводы, которые сводились к тому, что сотрудниками НКВД ТАССР при арестах и следствии грубо нарушались законы, применялись пытки. Эмиссар Вышинского потребовал санкции на арест бывшего наркома и пока еще члена бюро обкома Василия Михайлова, его заместителя Шелудченко и еще трех руководящих сотрудников наркомата. Все они впоследствии были этапированы в Москву, где проводились следственные действия и состоялось заседание военной коллегии Верховного суда СССР, по приговору которой 2 февраля 1940 года Михайлов и Шелудченко были расстреляны, двух других приговорили к различным срокам лишения свободы, один из подследственных умер в больнице Лефортовской тюрьмы. На допросе во время следствия и в письме на имя Берии Шелудченко заявлял, что Алемасов, будучи наркомом, лично избивал арестованных, а став секретарем обкома, требовал от них постоянного увеличения числа арестов. Члены «особой тройки» – председатель президиума Верховного Совета ТАССР Галей Динмухаметов и прокурор ТАССР Василий Перов – подписывали, практически не читая, приговоры. Однако эти разоблачения не были приняты во внимание судом, так что Шелудченко все равно расстреляли, а остальные члены «тройки» и Алемасов остались на своих постах.

«АЛЕМАСОВ ИСТРЕБЛЯЕТ ТАТАРСКИЕ КАДРЫ»

Алемасов, являвшийся с начала 1937 года начальником одного из отделений на Лубянке, был креатурой Маленкова, направленной им в начале июля 1937 года на должность наркома внутренних дел ТАССР, где, по его мнению, господствовало засилье врагов народа во главе с секретарем обкома Лепой (Альфред Карлович Лепа (1896–1937) – первый секретарь Татарского обкома партии с 1933 по 1937 год; расстрелян, реабилитирован посмертно – прим. ред.). Вскоре Лепа был арестован, Маленков решил укрепить обком «надежным кадром». Для этого он организовал Алемасову аудиенцию у Сталина 20 августа 1937 года, на которой присутствовали также Молотов и Ежов. Разговор со Сталиным длился 20 минут, «смотрины» прошли успешно, Алемасов был рекомендован на пост первого секретаря обкома. На пленуме обкома, состоявшемся 26–28 августа, Маленков от имени ЦК рекомендовал избрать Алемасова первым секретарем, заявив в своем выступлении, что только после назначения последнего наркомом внутренних дел в Татарии развернулась настоящая борьба с врагами народа, которая должна быть продолжена и усилена. Алемасов был одним из немногих «ежовцев», выдвинутых на посты наркомов и начальников управлений НКВД, уцелевших при бериевской «чистке» органов 1938–1941 годов. Некоторый свет на причину такой «живучести» Алемасова проливает эпизод, содержащийся в книге В. Хаустова и Л. Самуэльсона «Сталин, НКВД и репрессии 1936–1938 годов». Приведем его полностью: «З марта 1938 года Сталин получил записку от члена комиссии партийного контроля Е. Ярославского (Емельян Михайлович Ярославский (Миней Израилевич Губельман, 1878–1943) – российский революционер, советский партийный деятель, идеолог и руководитель антирелигиозной политики в СССР – прим. ред.) с приложением письма группы рабочих и инженерно-технических работников из Татарской АССР. В нем говорилось, что бывший начальник УНКВД, назначенный первым секретарем Татарского обкома ВКП(б), А.М. Алемасов истребляет татарские кадры. Арестованы тысячи студентов, учащихся, председателей сельсоветов, колхозов и других категорий населения; разгромлена татарская писательская организация; население республики терроризировано; жизнь в городах и деревнях разваливается. Ознакомившись с письмом, Сталин дал задание секретарю ЦК Андрееву (Андрей Андреевич Андреев (1895–1971) – член Политбюро ЦК ВКП(б) с 1932 по 1952 год, секретарь ЦК партии (1924–1925, 1935–1946) – прим. ред.) и Маленкову: „Просьба проверить и наметить меры урегулирования“. Однако в отношении Алемасова никаких мер принято не было, он сохранил свой пост».

Комментариев этот эпизод не требует, ибо читатель уже знает, что Алемасов был любимцем Маленкова и «урегулирование», очевидно, свелось к замечанию Маленкова своему выдвиженцу несколько умерить пыл. Правда, впоследствии карьера Алемасова резко пошла на убыль. В марте 1942 года он был переведен с большим понижением на партийную работу в Сибирь; затем, после войны, – в Кременчуг, вскоре вышел на пенсию по состоянию здоровья, поселился в Воронеже, откуда в свое время, будучи одним из секретарей горкома, и был выдвинут Маленковым на чекистскую работу в Москве. Когда появилось знаменитое постановление ХХ съезда партии и на свободу начали выходить немногие уцелевшие жертвы репрессий, их письма в ЦК с просьбой исключить из партии и наказать организатора «истребления татарских кадров», пенсионера союзного значения Алемасова остались без удовлетворения. Воронежский обком КПСС, куда были переданы письма, заслушал объяснения Алемасова и, учитывая давность и его болезненное состояние, «наказал» его с формулировкой «поставить на вид», то есть практически оставил безнаказанным. Ответа на повторные письма в ЦК о том, что такое «наказание» является издевательством над памятью жертв репрессий, не последовало. Умер персональный пенсионер в 1973 году и был похоронен на почетной аллее главного городского кладбища.

270 ВИЗИТОВ К СТАЛИНУ

Полагаю, что изложенные выше факты позволят несколько по-иному оценивать личность Андрея Вышинского и его деятельность. Его дальнейшая работа заместителем председателя СНК СССР, потом – заместителем наркома, министра иностранных дел СССР в 1949–1953 годах, а затем, после смерти Сталина, когда попавший в опалу Молотов был возвращен на свой пост и Вышинского послали в ООН постоянным представителем СССР, описана неоднократно. До конца жизни Сталина он пользовался его доверием, по числу посещений его кремлевского кабинета (с 1930-го по 1953-й – 270 раз) уступал только членам Политбюро Молотову, Маленкову Берии, Микояну и Клименту Ворошилову. Последняя встреча состоялась 7 февраля 1953 года, когда Вышинский представлял вождю вновь назначенного посла Аргентины.

Известно, что Сталин не давал соратникам расслабиться или чересчур тесно сплотиться между собой, ибо такое всегда чревато... Это мы видим и на примере Вышинского. Судя по воспоминаниям весьма достоверного источника, Сталин вручил ему письмо министра иностранных дел Украины, старого большевика Мануильского (Дмитрий (Дмитро) Захарович Мануильский (1883–1959) – советский политический деятель, академик АН УССР – прим. ред.), считавшегося другом Вышинского, в котором сообщалось, что «этому старому меньшевику и двурушнику» (Вышинскому – прим. ред.) нельзя доверять столь ответственный пост в ООН ввиду возможного предательства. Сталин, передавая письмо Вышинскому, строго предупредил, что тот ни в коем случае не должен показывать, что знает о доносе. И они на различных приемах обменивались любезностями: Вышинский выслушивал слова Мануильского о том, что его речи в ООН вызывают искреннее восхищение Дмитрия Захаровича. Это письмо было обнаружено в сейфе Вышинского после его скоропостижной и довольно загадочной смерти 22 ноября 1954 года в Нью-Йорке, по официальной версии – от сердечного приступа. Правда, врачи ООН доступа к телу не получили, его срочно переправили в Москву. Вокруг обстоятельств смерти Вышинского до сих пор существуют различные конспирологические версии – от самоубийства из-за боязни стать одним из главных виновников Большого террора, своеобразным «Ежовым или Берия №2» и до устранения его советской спецслужбой как потенциального перебежчика. Известно, что он дважды отказался вернуться в Москву по вызову главы правительства Маленкова, сославшись на болезнь. Наиболее полное изложение всех современных версий его смерти содержится в книге исследователя истории спецслужб Алексея Богомолова «Гениальный генеральный прокурор Сталина. Загадочная жизнь и не менее загадочная смерть Андрея Вышинского».

СПАСЕНИЕ КАЗАНСКИХ «УЧЕНЫХ-ОТРАВИТЕЛЕЙ» И «ВОЕННЫХ ЗАГОВОРЩИКОВ»

Прах академика Вышинского погребен в Кремлевской стене. По мнению известного историка и публициста Леонида Млечина, эпитафией ему могут служить слова, что Вышинскому было поручено прикрывать беззакония законом. Однако автор считает, что характеристика деятельности Вышинского не может быть такой однозначной. Во всяком случае, его роль в ликвидации, а точнее, смягчении последствий Большого террора 1936–1938 годов бесспорна. Один из показательных случаев этой деятельности, о котором уже упоминалось, – направление в Казань в декабре 1938 года своего спецпредставителя военюриста Коперника. Повторим, что посланец Вышинского беседовал тогда со многими подследственными, в том числе с участниками «военно-фашистского заговора» в Казанском гарнизоне и группой ученых-химиков, обвиненных в попытке «по заданию гестапо» подготовить массовое истребление населения Казани боевыми отравляющими веществами в случае начала войны с Германией. Германия была, очевидно, выбрана потому, что Камай (Камай Гильм Хайревич (1901–1970) – советский ученый, первый из татар профессор-химик; ученик, а затем ближайший сотрудник и последователь академика Александра Арбузова; с 1935 года по 1937 год – самый молодой ректор в истории Казанского университета; в сентябре 1937 года был арестован в числе других казанских ученых, в 1939 году освобожден – прим. ред.) проходил стажировку и работал над докторской диссертацией в Тюбингенском университете под руководством одного из наиболее известных химиков-органиков Европы профессора Мейзенгеймера. О результатах своего посещения и выводах Коперник сообщил на закрытом заседании бюро обкома, первым секретарем которого был в то время Алемасов. В результате доклада Коперника по возвращении в Москву и по инициативе Вышинского были прекращены дела группы из 18 химиков во главе с профессором Камаем и будущим академиком Арбузовым (Арбузов Борис Александрович (1903–1991) – советский химик-органик, академик Академии наук СССР, сын и ученик главы знаменитой династии казанских ученых академика Александра Арбузова – прим. ред.), а также «военных заговорщиков», возглавляемых комбригом и будущим командиром корпуса Чанышевым (Чанышев Якуб Джангирович (1892–1987) – генерал-лейтенант, участник двух мировых войн; в Великую Отечественную – командир 333-й стрелковой дивизии, 96-го стрелкового корпуса; 17 мая 1937 года был арестован, оправдан в декабре 1939-го – прим. ред.). Были оправданы и некоторые другие подследственные.

ПОСЛЕ ВИЗИТА ПОСЛАНЦА ВЫШИНСКОГО КАЗАНСКАЯ ТЮРЬМА ПРЕВРАТИЛАСЬ В «САНАТОРИЙ»

Автору этих строк довелось несколько раз беседовать в домашней обстановке с Камаем и Чанышевым. Вспоминая Коперника, Гильм Хайрович сказал, что был неожиданно вызван из камеры, где с трудом приходил в себя после избиений, пытки лишением сна, и удивился, когда незнакомый человек в военной форме с тремя шпалами в петлицах сказал, что имеет поручение Вышинского расследовать дела, возбужденные в Казани и находящиеся на следственном этапе, и попросил подробно рассказать без всякой утайки и боязни, как велись допросы, не было ли избиений. Разговор длился более часа; к удивлению Камая, ему предложили чай и, что особенно запомнилось, шоколадные конфеты, а также печенье. Коперник подарил собеседнику даже пачку папирос «Казбек». Завершая разговор, он сказал, что об этом «деле химиков» напишет Вышинскому докладную записку и надеется, что все они будут освобождены, а виновники избиений на допросах понесут наказание. Камай с юмором вспоминал, что после посещения Коперника условия содержания стали «санаторными»: кормили по три раза в день, разрешили передачи, а персонал стал обращаться только на «вы» вместо привычного «Ну ты, падла, враг народа».

Как уже было сказано, обвиненные в незаконных репрессиях бывший нарком НКВД ТАССР и его заместитель были расстреляны в начале 1940 года, некоторые их подчиненные получили различные сроки тюремного заключения. В 1939–1940 годы судили уже в Казани еще несколько сотрудников НКВД ТАССР, в том числе и Курбанова, наиболее жестокого следователя, по тогдашней терминологии, «колуна», забившего во время следствия до смерти писателя Усманова (Усманов Шамиль Хайруллович Усманов (1898–1937) – татарский советский писатель, драматург и политический деятель – прим. ред.) и директора медицинского института, известного офтальмолога, прошедшего обучение в лучших клиниках США, Еналеева (Еналеев Сулейман Бекмухамедович (1894–1938) – татарский советский ученый и врач, директор Казанского медицинского института с 1935 по 1937 год; в 1937 году был арестован по обвинению в антисоветской деятельности, 14 сентября 1938 года, находясь под следствием, скончался – прим. ред.).

«МЕРЗАВЦЫ» ИЗ НКВД ЗАГАДИЛИ ХОРОШИЙ МЕТОД – ФИЗИЧЕСКОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ

Под контролем Берии и Вышинского во всех республиках, краях и областях СССР прошли «чистки» органов. На свободу вышли около 200 тыс. человек. Конечно, все эти «послабления» 1939–1940 годов, получившие название «бериевская оттепель», проводились по указанию Сталина, переложившего всю вину за массовые репрессии на «мерзавцев». В директиве, посланной на места 10 января 1939 года, он перечисляет несколько фамилий руководителей НКВД, которыми «метод физического воздействия (так именовались тогда пытки для выбивания признательных показаний – прим. Булата Султанбекова) был загажен, ибо они превратили его из исключения в правило и стали применять его к случайно арестованным людям, за что и понесли заслуженную кару, но это нисколько не опорочивает сам метод, поскольку он правильно применяется на практике». «Мерзавцы» – любимое словечко вождя, часто употребляемое им в адрес «нехороших людей» из НКВД, которыми последовательно стали Ягода, Ежов, Виктор Абакумов, частично Всеволод Меркулов. Та же участь «мерзавца», очевидно, ожидала и Берию. Ибо министр госбезопасности Игнатьев (Семен Денисович Игнатьев (1904–1983) – министр государственной безопасности СССР с 1951 по 1953 год, первый секретарь Татарского обкома КПСС с 1957 по 1960 год – прим. ред.) получил прямое указание Сталина «искать Большого мингрела» при расследовании инспирированного вождем «мингрельского дела». А Берия как раз принадлежал к этой субэтнической группе грузинского народа.

Такова была обстановка, в которой жил и работал Вышинский. Следует добавить к сказанному, что в этот период велась серьезная борьба и с уголовной преступностью, которая в той же Казани, впрочем, как и в других регионах, приобрела угрожающие размеры. В частности, Вышинский лично возглавил расследование одного из самых резонансных уголовных преступлений того периода, когда была убита учительница из Мелекеса – депутат Верховного Совета СССР, возвращавшаяся с его сессии. Преступников быстро разыскали, и они были расстреляны. Правда, учитывая ее депутатский статус, делу ограбленной и убитой учительницы придали политический характер, так что бандитов судили по ст. 58 УК РСФСР за контрреволюционный террор.

«ДИПЛОМАТ ДОЛЖЕН УМЕТЬ МАТЕРИТЬСЯ, НЕ УПОТРЕБЛЯЯ МАТЕРНЫХ СЛОВ»

Что же касается дипломатической работы Вышинского, на которую он перешел в 1939 году, став заместителем наркома иностранных дел Молотова, а после войны постоянным представителем СССР в ООН, то она вполне соответствовала принципам советской внешней политики того времени. Его яркие и жесткие выступления нередко ставили в тупик оппонентов, которых в изобилии плодила начавшаяся холодная война, некоторые из них поучительны и для нашего времени. Он был предшественником наиболее яркой фигуры советской внешней политики постсталинского периода Андрея Громыко, также занимавшего пост нашего представителя в ООН, а затем назначенного министром иностранных дел и получившего в дипломатических сферах Запада прозвище Мистер нет. Громыко умел облекать самые резкие обличения противников в общепринятые дипломатические формы, не прибегая к хрущевскому «стучанью ботинком»; однажды он сказал молодым своим сотрудникам: «Дипломат должен уметь материться, не употребляя матерных слов». Этим искусством он владел виртуозно. В наши дни не меньшее мастерство – интеллигентно, но жестко-доходчиво отвечать на выпады оппонентов – мы видим в выступлениях министра иностранных дел России Сергея Лаврова.

Учитывая современные реалии и попытки США после ликвидации «империи зла» – СССР – создать однополярный мир под господством «империи добра» – США, превратившие в территорию хаоса и террора Ближний Восток и часть Северной Африки, ведущие к десуверенизации Европы, захлестываемой «миграционным цунами» с Востока и ростом терактов на ее территории, внешняя политика СССР, проводимая до перестройки и последовавшего затем его распада, была далеко не худшей как для нашей страны, так и для мира в целом. Многие кризисные явления ХХI века берут начало с лихих 1990-х годов, когда президент Российской Федерации Борис Ельцин, развалив СССР, не захотел или не смог по известным ему и его ближайшему окружению причинам сказать твердое «нет» в ответ на притязания «вашингтонского обкома» на мировое лидерство и подписал ряд международных документов, наносящих ущерб интересам России. Позволю себе усомниться даже в целесообразности положений принятой при нем Конституции, содержащей в том числе статью о верховенстве международных документов над российскими. Начать прекращение этой «капитулянтской» политики, символом которой в межгосударственных отношениях являлся ельцинский министр иностранных дел Андрей Козырев, ныне ставший гражданином США, суждено было сделать Владимиру Путину и его команде в ХХI веке. И возвращение страны в ранг мировой державы мы видим из событий 2014–2016 годов. В частности, согласие с волей населения Крыма, выраженной на референдуме о возвращении его в состав Российской Федерации. Этим самым была исправлена «волюнтаристская ошибка» Никиты Хрущева в 1954 году. Кстати, почему-то мы не обращаем внимания на другое (сходное если не по прямым территориальным последствиям, то по духу) решение Хрущева – о ликвидации Карело-Финской Союзной Республики и превращения ее в автономную Карельскую Республику в составе РСФСР. Отдаленные негативные последствия этой трансформации мы начинаем испытывать сейчас. Вполне можно предполагать, что если бы не снятие Хрущева с должности в октябре 1964 года, то последовала бы и ликвидация Еврейской автономной республики РСФСР под предлогом, что существует государство Израиль.

Завершая очерк, который позволил автору высказать свое мнение о ряде внешнеполитических и внутренних событий, прямо или косвенно связанных с Вышинским, замечу, что вряд ли книга о нем выйдет в знаменитой серии «Жизнь замечательных людей», хотя кто его знает... Но еще раз подчеркну: Вышинский в жизни и деятельности был не совсем таким, каким его представляла обществу либеральная пресса конца «катастроечных» 80-х и лихих 90-х годов прошлого века. Впрочем, то же самое можно сказать о Сталине, Берии, Молотове и ряде других политиков советской эпохи. Наверное, своеобразным символом их деятельности является памятник Хрущеву на Новодевичьем кладбище – сочетание белых и черных мраморных плит, причем белых немного больше. У каждого из названных выше лиц соотношение черного и белого, конечно, разное, но оба цвета в их жизни и деятельности присутствуют. История не дает безоговорочных и категоричных оценок событий и личностей, а скорее является «информацией к размышлению», как говаривал Штирлиц, знаменитый герой нашего до сих пор любимого сериала.

Работая над этим и другими очерками книги, посвященной выдающимся деятелям ХХ века, включая Жданова, Маленкова, Анатолия Луначарского человека уникальной судьбы профессора-теплотехника Рамзина, при обнаружении неизвестных или малоизвестных фактов их биографий обычно приходят на ум строки Николая Глазкова:

Я на мир взираю из-под столика.
Век двадцатый – век необычайный.
Чем столетье интересней для историка,
Тем для современника печальней.

Конечно, позиция, с которой он взирал на мир, – это личный выбор поэта, нередко нарушавшего, назовем это так, «спортивный режим»; а все остальное сказано точно, доходчиво, запоминаемо.

Подготовил Михаил Бирин