МЕСТНЫЕ ЖИТЕЛИ НЕ В КУРСЕ, ЧТО ИМ ЖИВЕТСЯ НЕ ОЧЕНЬ

«E em vão», — отозвалась моя соседка, что можно перевести как «И зря». Разговор проходил на крылечке самостроя в одном из самых криминальных районов Сан-Паулу прошлого десятилетия. Вдоль тротуара струилась дождевая вода, унося с собой мелкий мусор. С холма открывался вид на самый большой город Южной Америки.

Перед моим переездом все знакомые были полны энтузиазма открыть мне глаза на «реальную жизнь в Бразилии», которую видели только по телевизору. Мнения разделились: кто-то пророчил мне прогулки вдоль пляжа с кокосом в руке, кто-то — путь домой короткими перебежками по темным фавелам. Спойлер: Бразилия многогранна, так что все были правы. Но не все сразу.

Фавелы — реальность Сан-Паулу, и именно отсюда я пишу этот текст. Со смартфона, подключившись к местной розетке через несколько переходников и к Wi-Fi, выходить на связь куда менее проблематично. Wi-Fi здесь в каждом доме, магазине, парке и даже в метро (номинально). А вот с мобильным интернетом сложнее — привычные 15 гигабайт за ±350 рублей тут не встретишь, самый выгодный тариф: 4 гигабайта за 40 реалов (примерно 715 рублей). Благо безлимитный WhatsApp, а также «Твиттер» и «Фейсбук» прилагаются.

Район Capão Redondo, в котором «Инстаграм» третьей строкой выдает геометку Favela City, стремительно преображается. Стремительнее, чем можно было от него ожидать: за две недели, что я здесь, отремонтировалось два дома на пути к метро, открылся магазин и ночной клуб. Смею предположить, что на благоприятные перемены влияет близость одноименной станции метро: ее открыли в конце прошлого года — и «большой город» стал ближе. Мои арендодатели, живущие за стенкой, до большого ремонта еще не дозрели, но за тот же период успели сменить кухонный гарнитур и снести плитку в ванной. Думаю, через полгода фавелы отодвинутся еще на несколько километров, а на месте нынешних небрежно сколоченных построек вырастут настоящие виллы. Возможно, исчезнут даже высокие заборы с колючей проволокой, но последнее вызывает наибольшие сомнения (России не хватило 30 лет хорошей жизни, чтобы перебороть эту дикость), в Бразилии спокойствие не имеет привычки затягиваться на долгий период.

Местные жители тотально не в курсе, что им тут живется не очень. В 7 утра, примерно через четверть часа после рассвета, в открытые окна льется музыка. Благодаря поверхностному знакомству с местными жанрами смею предположить, что это сердонежо — самые лирические песни бразильской эстрады. Под них полагается предаваться светлой меланхолии и воспоминаниям о несостоявшейся любви, не забывая, как сеньора Ингрид, подпевать, развешивать белье или намывать посуду. После русского шансона грустить под сердонежо не получается категорически, так что я просто стараюсь пританцовывать по пути на кухню не так активно, как хочется.

В такую рань на улице просыпаются только школьники и работающие в офисах люди. Итого только школьники. Подростки одеты ярко, большинство из них еще не успели покрыться татуировками и сделать пирсинги, но все равно выглядят старше своих лет. Их отличает типичный для тинейджеров презрительный взгляд на мир и надменно-усталый вид. Они посмеиваются над сердонежо, слушают и танцуют фанк, очень громко смеются.

Примерно в то же время, в зависимости от меняющегося маршрута, меня окончательно будит «куриная песня»: с машины продают яйца тридцатками за 10 реалов (примерно 175 рублей), в то время как в супермаркете я покупаю шестерку за 3 реала (51 рубль). Эта машина успевает проехать мимо моих окон дважды за время сборов и иногда подрезает меня на пути в школу. Частная социальная языковая школа с преподавателями-иностранцами стоит вплотную к школе государственной — нас разделяет только двойная колючая проволока поверх забора. У нас стеклянные перегородки вокруг лестницы, профессионально разграфиченные стены и солнечная терраса с декоративной пальмой. Что у них — за серым забором не разглядеть.

Преподаватели: Луис из Великобритании и Махер из Сирии Преподаватели: Луис из Великобритании и Махер из Сирии

ВЫХОДЯ ЗА ПРЕДЕЛЫ ШКОЛЫ, ТЫ ПРЕВРАЩАЕШЬСЯ В ХОДЯЧУЮ ПРОБЛЕМУ

Английский от гринго — то, за что жители «околофавел» готовы платить и попутно еще и очень собой гордиться. Гринго в Бразилии — необидное определение любого иностранца, который говорит по-английски лучше, чем местный собеседник. Это прозвище не дает покоя только преподавателям из Германии и Бельгии. Луис, преподавательницу из Великобритании, больше напрягает официальный вариант, фигурирующий в наших документах на визу: «Я не иммигрант, я просто хочу побыть здесь чуть дольше, чем турист!»

Вся ирония положения иностранного преподавателя в стране, где английским владеет 2% населения, заключается в том, что, выходя за пределы школы, ты перестаешь быть радостью для местных и превращается в большую ходячую проблему. Особенно когда ты пытаешься что-то уточнить. Или купить. И особенно если ты умудряешься что-то сломать (в частности себе).

Помните уличных продавцов на турецких курортах? Они не просто с ходу заговорят с вами на русском, но и будут декламировать вам стихи Пушкина, если это поможет им продать вам то, что вам не нужно. Уличные бизнесмены Сан-Паулу до такого не опустятся никогда: они готовы до получаса вслушиваться в ваш новоизобретенный эсперанто, приветливо улыбаться, наслаждаться вашим актерским мастерством, языком жестов и потугами Google Translate, улыбаться еще приветливее и в конце концов милостиво что-то сказать на испанском, который смутно помнят со школы. Преподаватели из Боливии, Колумбии, Венесуэлы и Перу в этот момент облегченно выдыхают, а я очень тяжело вздыхаю.

Ситуация в государственных учреждениях обратная, но оттого не менее сложная. В больнице или полиции тебя обязаны понять, причем правильно, так что рисковать никто не станет. Иностранка, поступившей в районный госпиталь со сломанной рукой и португальским уровня В1, рассказала: «Только я подхожу в регистратуру, здороваюсь, как медсестра с криком „Иностранец! Нужен переводчик“ уносится прочь, игнорируя мои попытки объясниться на португальском». На следующий день мы с Луис из Великобритании записались на ближайший бесплатный курс португальского, игнорируя пометку «для иммигрантов».

ПЕРВЫЙ ЭТАЖ ДОМА ЖДЕТ ПРОБУЖДЕНИЯ КОММЕРЧЕСКОЙ ЖИЛКИ ХОЗЯЕВ

До первых результатов этих курсов я постоянный клиент сетевых супермаркетов с системой самообслуживания. Один из них находится прямо за поворотом от моего дома и работает с 7 утра. Там свой скудный португальский я практикую с первого дня и даже делаю успехи — выучила слово «пакет» и успеваю от него отказываться. Каждый день я иду к одной и той же улыбчивой кассирше, даже если очередь туда самая длинная и медленная. А здесь любая, даже самая короткая, очередь становится медленной, потому что «а поговорить» никто не отменял.

Вообще, супермаркет в большом городе — самый надежный способ потратить большие деньги на недозрелые фрукты, скудный выбор мяса и вчерашнюю выпечку. Хотите всего самого вкусного — пожалуйте в специализированные заведения. Фруктовые и мясные лавки я пока обхожу стороной — любая деревянная маракуйя из супермаркета слаще того, что я пробовала в Казани, а любой диалог на шустром португальском вызывает больший ужас, чем зеленая карамбола. А вот булочные-кондитерские — padaria — я обойти не смогла. Паулистанцы знают толк в сладостях — от знаменитых бригадейро до пуджина (пуддинга), сырного хлеба и пасоки, напоминающей халву. А чего стоит курау — крем из кукурузной муки с сахаром! Его я пробовала, правда, уже в гостях.

Чаще, чем падарии, встречаются только закусочные. Главное блюдо везде одинаковое: рис, фасоль и внушительный кусок мяса, зачастую приготовленный на гриле, — чураско. Внутри закусочных во время обеда зачастую нечем дышать из-за жары и аромата румянящегося мяса. Оглушительный звон ложек и тарелок, португальской речи и шипящего масла заглушает даже мысли. Особенно о том, чтобы уйти отсюда.

Все закусочные — частный бизнес, как и парикмахерские, бытовые магазинчики и бары. Организовать свой коммерческий уголок здесь просто (не учитывая бюрократии) — достаточно открыть ворота гаража и откатить авто на обочину. Опционально: покрасить стену, разместить тематическое граффити на воротах и вывеску над. Жилые комнаты в большинстве домов Сан-Паулу расположены на втором этаже: вызвано ли это старыми привычками или сомнительным стремлением к безопасности — неясно, хотя даже балконы тут запирают на амбарный замок. А еще, по непроверенным данным, на каждого паулистанца (жителя Сан-Паулу) приходится 15 паулистанских крыс. Я еще не встретила ни одной — видимо, кому-то достались все 30. Так или иначе, первый этаж всегда безлюден и ждет пробуждения коммерческой жилки хозяев.

ЕСЛИ ВОКРУГ ЧТО-ТО КРАСИВОЕ — ЭТО УЖЕ НЕ ФАВЕЛА

В моем районе дешево и, кажется, вполне безопасно: в конце первой недели здесь я возвращалась под утро после концерта самбы и осталась жива. Мама, не читай это! Спустя неделю я повторила эксперимент после трех кайпириний — и результат не изменился. По ощущениям — как дорога домой в Казани, за минусом безлюдного окруженного гаражами футбольного поля, популярной рюмочной на втором повороте и бродячего пса, прикормленного соседями по лестничной клетке.

Субботним вечером на холмах пригорода кипит жизнь. Бары открываются даже там, где гараж был всего несколько часов назад. На столах стоит пиво в пластиковых контейнерах, полных льда, на углях шипит чураско. На компанию из 6 человек заказывают 7–8 литров пива. В ожидании заказа можно нетерпеливо ерзать на пластиковом стуле или громко переговариваться с соседними столиками — знать их в лицо или хотя бы по именам не обязательно, а обняться на прощание желательно. Веер заменяется ламинированной страницей меню, закатное солнце заслоняется рукой, козырьком или удачно посаженным товарищем.

За ужин отдаешь 18 реалов, на сдачу заказываешь музыку, да погромче. Мама присылает в WhatsApp фотографию белоснежного сугроба, под которым проглядывает ее машина. За ворот моей футболки скатывается горячая капелька пота с волос, собранных в хвост. По чьему-то оклику включается притаившийся на стене закусочной телевизор — начинается футбольный матч. Мне вспоминается вторая неделя января.

После очередной жуткой истории о моем несчастливом потенциальном будущем в трущобах я пришла в Казани на урок португальского немного не в духе и занесенная январской метелью. Запросила у своей преподавательницы Синтии описание фавел. Получила ответ в Google-картинках: на меня смотрели зеленые холмы, усеянные черновыми постройками из крупного красного кирпича. Стены примыкали друг к другу, окна и балконы сливались в один каскад и создавали стойкое ощущение хаоса. В открытых окнах колыхались занавески. Внутри домов стояли плазменные телевизоры и яркие китайские игрушки, на пороге сидели дети, стояли женщины в цветастых платьях. Дома казались такими же, как в Борисково или Залесном, люди — счастливее. «Это же как наша деревня! Только летом», — не удержалась я. Синтия кивнула.

Уже в Бразилии мне подсказали способ ориентации на местности, который полностью вписался в мое мировоззрение: если я вижу вокруг что-то красивое — это уже не фавела. На моей улице три дерева с устало-зеленой листвой: два — с красными цветами, одно — с желтыми. Один дом окрашен в нежно-сиреневый цвет. На соседке бордовое платье с рюшами. У меня на завтрак тост с авокадо и желтое манго самого спелого оттенка.

С розовой китайской погремушкой играется дочка моих соседей — ей сегодня исполнилось три месяца. Ни на минуту ее не оставляют одну: она спит и познает мир на руках у родителей, брата, тети и бабушек. Ее называют не иначе как amor и princesa. Она смотрит на меня очень серьезно, когда я говорю с ней по-английски, и еще серьезнее, когда я перехожу на русский. Смеется она, как и все, только над моим португальским. Думаю, что у нее есть все задатки вырасти невероятной умницей и сделать историю принцессы из фавелы по-настоящему красивой.