Олег Вьюгин: «В 2020 году возможно усиление экономических репрессий»

Олег Вьюгин: «Практически не росли реальные доходы, был очень низкий уровень экономической и инвестиционной активности» Фото: Алексей Белкин

«ХИТОМ МОГЛИ БЫ СТАТЬ НАЦИОНАЛЬНЫЕ ПРОЕКТЫ»

— Олег Вячеславович, на ваш взгляд, какое событие в экономической жизни страны было ключевым и самым ярким в 2019 году?

— Самыми ключевыми для будущего были несколько событий, которые показали тенденцию к использованию силовых и правоохранительных ведомств при решении коммерческих споров. Обращение с жалобой в правоохранительные органы вместо судебной инстанции, после чего представители противоположной стороны оказываются в СИЗО, стало новым способом борьбы против оппонентов. Негативно повлиявшее на экономический рост повышение налогов — это самое серьезное экономическое решение, которое было осуществлено в уходящем году. Подпортило настроение людей решение о повышении пенсионного возраста. Хитом могли бы стать национальные проекты, выделение средств на них, создание рабочих мест, рост зарплат и прочее, но этого пока не случилось, было больше разговоров.

— Год назад вы в интервью вспоминали и про повышение пенсионного возраста, и про повышение налоговой нагрузки на бизнес и граждан. Весь этот год мы со всем этим прожили. Каков итог? Как это отразилось на жизни людей и страны?

— Очень просто: практически не росли реальные доходы, был очень низкий уровень экономической и инвестиционной активности. Даже наша официальная статистика зафиксировала рост ВВП в пределах 1,1–1,8 процента (посмотрим, каким будет по итогам года, скорее всего, посередине или ближе к нижней границе интервала) и нулевой рост инвестиций. Реальные доходы у нас теперь стали измеряться с большим лагом, похоже, там тоже будет незначительная цифра.

— В таком случае как вы охарактеризуете состояние российской экономики: рецессия или хоть немного, но растем?

— Это не рецессия. Просто очень слабый и неравномерный рост.

— За счет чего?

— За счет чистого экспорта энергоресурсов (нефти и газа) и других товаров, что дает позитивный вклад во внутренний продукт. Небольшой вклад внес рост публичного потребления (то есть увеличение расходов бюджета) и потребление домохозяйств, которое в основном базировалось на кредитах коммерческих банков. Вот три главных фактора, обеспечивших этот скромный рост российской экономики.

«Негативно повлиявшее на экономический рост повышение налогов — это самое серьезное экономическое решение, которое было осуществлено в уходящем году» Фото: © Илья Питалев, РИА «Новости»

«ИНОГДА ЛЮДИ, ОТВЕЧАЮЩИЕ ЗА КРУПНЫЕ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ДЕНЬГИ, МОГУТ ПОПАСТЬ ЗА РЕШЕТКУ»

— Нацпроекты, как вы говорите, в 2019 году не случились. Недавно глава Счетной палаты Алексей Кудрин на встрече с Владимиром Путиным рассказал, что бюджет до сих пор не израсходовал 1 триллион рублей.

— Путин даже удивился этой цифре. Проблема нацпроектов хорошо известна. Правительство впервые в рамках нацпроектов захотело изменить принципы расходования. Было решено ввести персональную ответственность, по крайней мере министров и замов, и изменить механизм финансирования. Но это идет туго, потому что чиновникам в нынешней системе, когда периодически деньги пропадают на госпроектах, трудно принять такую ответственность. Плюс еще механизм должен координироваться с региональной ответственностью — проекты же реализуются в конкретных местах. Мне кажется, там тоже большие трудности с распределением ответственности.

— Иначе говоря, человеческий фактор.

— Да, и вопрос ответственности за очень крупные деньги. У нас иногда люди, отвечающие за крупные государственные деньги, могут попасть за решетку. Так что можно понять их.

— Если все боятся брать ответственность, то как вообще реализовывать нацпроекты и добиваться поставленных к 2024 году целей?

— В 2019 году шел процесс поиска механизма, может, удастся найти такой, который пройдет через бюрократические рогатки. Я думаю, ответственность сумеют размыть, найдут способы, чтобы деньги пошли в экономику. Тем более у нас есть выборы в Госдуму в 2021 году и выборы президента в 2024-м. К таким событиям обычно требуется, образно выражаясь, разбрасывание денег с вертолета, чтобы повысить лояльность электората.

— Тогда всем надо раздать деньги.

— Не запускать же реально вертолеты. Хороший способ — реализовать расходные госпроекты. В этом смысле нацпроекты были частично с этой целью и задуманы, заодно еще развили бы производственную и социальную инфраструктуру. В любом случае какая-то часть денег пойдет в руки людей через зарплаты.

«РЕАЛЬНАЯ ПРИЧИНА ПОВЫШЕНИЯ НАЛОГОВ — МОБИЛИЗАЦИЯ ДЕНЕГ В НАЦПРОЕКТЫ»

— В прошлом году вы утверждали, что повышение налогов и пенсионного возраста было сделано как раз для того, чтобы профинансировать крупные проекты, поскольку частный инвестор не хочет никуда вкладываться.

— Эта логика лежит в основе этих решений. Чиновники в правительстве и Кремле видят, что у российских компаний большие прибыли, а инвестиций нет. Значит, можно попытаться разогнать инвестиции за счет государства, а для этого нужны деньги. Повысили НДС, а потом Андрей Белоусов предложил ввести специальный налог для компаний, у которых много накопилось денег на счетах. Естественно, впрямую это не получилось, но предприниматели пообещали вложиться со временем в собственные проекты. Реальная причина повышения налогов — мобилизация денег в нацпроекты. Для этого и повышали НДС.

— Хорошо, деньги собрали, но, кажется, до сих пор нет консенсуса, на что потратить профицит бюджета или, возможно, деньги стоит отложить. Плюс никто не отменял бюрократию и неэффективность государственных расходов.

— Если мы начнем тратить средства ФНБ, то будет укрепляться рубль. А это разрушает конструкцию текущей макроэкономической политики, когда слабым рублем защищается и поддерживается конкурентоспособность отечественных компаний в соревновании с импортом. Поэтому власти решили, что будут тратить, но немного. Пока не проектируются большие траты.

Деньги из ФНБ будут потрачены на пару крупных проектов «Газпрома» и нескольких других государственных компаний, то есть выданы известным именам, которым мы доверяем.

«Деньги из ФНБ будут потрачены на пару крупных проектов «Газпрома» и нескольких других государственных компаний, то есть выданы известным именам, которым мы доверяем» Фото: © Рамиль Ситдиков, РИА «Новости»

— Но ведь обещали увеличить социальные расходы. Антон Силуанов, выступая в Госдуме, рассказывал, что траты на социальную сферу тоже растут. Разве нет?

— Лукавые цифры: они растут, но их доля в бюджете падает.

— Если все же триллион по итогам года не израсходуют. Куда его направят?

— Деньги никуда не пропадут, потому что средства нацпроектов распределяются на принципах проектного финансирования. Если не удалось израсходовать в этом году, можно потратить в следующем.

— Есть мнение, что профицита бюджета на самом деле нет, а деньги давно украдены.

— Это крайности. Суммы средств ФНБ, которые называет ЦБ, реальны, вложены в суверенные долги США, Китая, стран ЕС и др. Относительно небольшая часть ФНБ вложена в проекты ВЭБа.

«Это элемент конструкции макроэкономической политики, которая построена на том, что, если мы не тратим деньги от нефти, нам удается держать курс рубля заниженным»Фото: «БИЗНЕС Online»

«ДЛЯ ЛЮБОЙ ЭКОНОМИКИ ЗАМОРАЖИВАНИЕ ДОХОДОВ ГОСУДАРСТВА — ЭТО НЕ БЛАГО»

— Благо ли для страны профицит бюджета?

— Для любой экономики замораживание доходов государства — это не благо. В мировой практике известны два наиболее распространенных способа стимулированием роста. Первый из них — это снижение процентных ставок и создание условий, когда кредитные ресурсы стоят недорого и компании могут пользоваться ими для развития производства. Второй — бюджетное стимулирование, а именно — снижение налогов за счет бюджетного дефицита. То есть бюджетное стимулирование — это бюджетный дефицит, а не профицит, снижение налогов, а не повышение. Не изъятие ресурсов из экономики, а, наоборот, привлечение туда дополнительных средства за счет финансирования дефицита внутренними и внешними сбережениями. Если есть источники финансирования бюджетного дефицита, то бюджетное стимулирование — то, что толкает экономику к росту. А у нас последние годы все наоборот, была очень жесткая кредитная политика, и сверхжесткая бюджетная политика. Правительство не хотело тратить доходы от продажи нефти сверх цены 40 долларов за баррель по двум причинам. Во-первых, создание резерва на случай мирового кризиса, обострения международных отношений России с другими странами, роста внутренней социальной напряженности. А во-вторых, это элемент конструкции макроэкономической политики, которая построена на том, что, если мы не тратим деньги от нефти, нам удается держать курс рубля заниженным, что считается выгодным для российских компаний, для внутренней конкуренции.

— Считается? А на самом деле как?

— Так-то оно так. Да только, когда нет конкурентного давления, у компаний нет желания повышать эффективность, а у правительства — осуществлять необходимые стране структурные реформы. Хотя у меня впечатление, что нынешняя политика в отношении эффективности бюджетных стимулов — результат понимания макроэкономистами в правительстве, что нынешние политики ни на какие структурные изменения в стране просто не пойдут. Поэтому мы замораживаем стимулы к инвестициям и развитию, собирая кубышку на всякий случай.

«Сила американской экономики в том, что в США создана уникальная модель университетской науки, здесь научно-технический прогресс опирается на университетскую исследовательскую науку»Фото: © Сергей Мамонтов, РИА «Новости»

«ФИНАНСОВЫЕ КРИЗИСЫ МОГУТ БЫТЬ СПРОВОЦИРОВАНЫ САМОЙ ФРС»

— И этот «всякий случай» произойдет? Многие эксперты уже не первый год ожидают мирового кризиса. В прошлом году вы скептически оценивали эти перспективы.

— И сейчас, если говорить о горизонте одного года, того же мнения.

— Некоторые экономисты говорят, что в 2020–2021 году США или Китай упадут, пузыри лопнут. За год что-то изменилось в ваших оценках?

— Я считаю, что нет какого-то железного закона циклического развития, который должен неукоснительно исполняться. Переход мировой экономики от роста к стагнации и спаду зависит от многих условий. Прежде всего экономический рост всегда связан с ростом производительности, которая коррелирует с развитием новых технологий, происходящим неравномерно. Сейчас цифровые технологии проникают во все сферы человеческой деятельности, резко повышают производительность труда, просто это не фиксируется органами статистики в развитых странах. Возможно, это влияет на то, что цикл роста не заканчивается.

Если посмотреть непредвзято, то американская экономика, от которой многое зависит в мире, может, не растет так бодро, как в предыдущее десятилетие, но расти продолжает, создавая новые рабочие места. Нет сигналов, что есть большие сложности в экономике. Вообще кризис всегда приходит из финансовой сферы, потому что все деньги, которые у есть банков, инвестфондов, находятся в экономике: либо они в акции вложены, либо в долг, либо в кредит. Проблемы начинаются тогда, когда эти деньги не возвращаются или сумма вложений падает по их стоимости. Собственно говоря, это происходит тогда, когда длительное время инвесторы неправильно оценивали риски вложений. Кризис 2008–2009 годов возник из-за того, что в принципе большинство инвесторов не знали реальных рисков вложений. А те, кто знали, молчали или брали эти риски, глядя, как другие тоже это делают. Надо покопаться и выяснить, где на сегодня такие риски есть. Тогда это были риски вложений во вторичные деривативы, CDO (collateralized debt obligations) и CDS (credit default swap). Нагромождение долгов и страховок от дефолта создали плотную завесу, через которую было трудно разглядеть реальный риск. Сейчас вроде этого нет. Но есть первые сигналы, что в некоторых новых финансовых инструментах накапливаются риски, о которых мы не имеем ясного представления. ФРС должна этот вопрос тщательно исследовать, чтобы понимать, как действовать.

— Какие конкретно риски накапливаются сейчас?

— После кризиса 2008–2009 годов регуляторы решили поставить под контроль рынок деривативов, когда любая сделка с ними должна быть зарегистрирована в едином репозитарии, чтобы контролировать их объем и примерный уровень риска. Кроме того, были введены запреты на то, чтобы банки не могли аллоцировать более 3 процентов собственного капитала на такие операции, передавая их хеджфондам. Но некоторые банки пишут, что есть некие инструменты, которые не попадают под выстроенную систему контроля и это чревато накоплением невидимых рисков.

Наконец, не надо забывать, что финансовые кризисы могут быть спровоцированы самой ФРС, скажем, политикой необоснованно низких ставок, которая стимулируют рынки к взятию чрезмерных рисков.

— А что с Китаем? Говорят, что там полно «пузырей», о которых мы не знаем.

— Сомнения насчет китайской экономики вызваны тем, что даже неполная статистика свидетельствует о том, что власти страны активно периодически стимулируют рост кредитования, чтобы поддерживать рост экономики. Уровень выданных кредитов существенно превышает ВВП и мало что известно об их качестве. Соответственно, можно говорить об угрозе вала плохих кредитов, если экономика замедлится.

— Но они уже растут медленнее, чем раньше.

— И темпы роста китайской экономики снижаются тоже. Темпы роста снижаются, потому что китайское чудо опиралось на приток дешевой рабочей силы, то есть сотни миллионов китайских крестьян переселялись в города. Стоимость труда — копеечная, а технологии зарубежные — через создание совместных предприятий. Получалось соединение современных технологий производства американских или немецких компаний с дешевой рабочей силой китайцев.

— И они научились всему.

— Китайцы внимательно слушают, что говорит власть. Когда китайская компартия сказала, что надо не только работать, но и учиться, стали создаваться СП, через которые китайская сторона занималась изучением технологий и их бесплатным заимствованием. Потихоньку вытесняли с рынка иностранных партнеров, когда понимали, что научились делать сами и освоили технологии. Также много китайских студентов отправилось учиться за границу, чтобы воспринять все то новое, что в мире происходит, и вернуться обратно.

Сейчас, когда потенциал индустриального роста исчерпывается, сельское население перестало питать города дешевыми трудовыми ресурсами и выросла доля нетрудоспособного стареющего населения, темпы роста начали падать. Теперь компартия говорит, что нужно не только уметь заимствовать новые современные технологии, но и научиться их создавать самостоятельно. Здесь китайские власти тоже пытаются заимствовать опыт развитых стран, в отличие от нас: мы чужой опыт хотим еще раз воспроизвести и сами «подковать блоху» путем импортозамещения. Идея импортозамещения вообще возникла после того, как правящая элита поняла, что в модели сотрудничества она неэффективна.

Сила же американской экономики в том, что в США создана уникальная модель университетской науки, здесь научно-технический прогресс опирается на университетскую исследовательскую науку. Существует связь между университетами, стартапами и прочими проектами, которые создаются в Кремниевой долине и не только там. Этот интеллектуальный капитал хранится в университетах, и вокруг них выстроена система негосударственного финансирования. Китайцы поняли, что смогут выиграть, если будут также создавать интеллектуальные центры. Они стали это делать, переманивая западных и американских профессоров, копируя модель университетов США.

«То, что происходит в США сегодня, — это попытка усилиться за счет дрейфа к автаркии, которую все время артикулирует Трамп»Фото: kremlin.ru

«АВТАРКИЯ В ЭКОНОМИКЕ ТАКЖЕ НИЧЕГО НЕ ПРИНЕСЕТ США ПОЛЕЗНОГО»

— В 2019 году в центре внимания оказались торговые войны между США и Китаем.

— Торговая война — это всего лишь рычаг, чтобы подвигнуть китайские власти на принятие западных стандартов обращения с интеллектуальной собственностью, а также в контексте будущих президентских выборов потрафить американским фермерам. Введением пошлин Америка ничего особо не выигрывает. Для китайских властей выгодно потянуть время, чтобы упрочить шансы на лидерство в технологиях. В ответ на это власти США стали вытеснять со своего рынка Huawei.

— Вы на чьей стороне? У кого больше шансов победить?

— Здесь я занимаю нейтральную позицию, но считаю, что у американцев есть шансы проиграть по внутриполитическим причинам. То, что происходит в США сегодня, — это попытка усилиться за счет дрейфа к автаркии, которую все время артикулирует Трамп. В политике это уход США от участия в мировых политических процессах с позиций американских ценностей. Теперь мотивы во внешнеполитической деятельности — исключительно материальная выгода для США, здесь и сейчас. Хороший пример этой политики — санкции против «Северного потока» с целью продвижения на европейском рынке американского сжиженного газа.

Это меняет роль Америки в мире, это не повышает ее конкурентоспособность и подтачивает авторитет страны и репутацию доллара. Все-таки признание доллара как резервной валюты в мире было связано не только с масштабами американской экономики, но и с ролью США в мировых политических процессах. В свое время фунт потерял роль резервной валюты вместе со снижением роли Британии как колониальной державы, несшей культуру и ценности развивающимся странам. Автаркия в экономике также ничего не принесет США полезного, потому что глобальные компании тем и сильны, что они работают на весь мировой рынок, используя межстрановой арбитраж в стоимости рабочей силы, стоимости активов, динамику рынков и другое, что делают сегодня китайские власти. Уходить добровольно недальновидно.

— Но в следующем году в США выборы президента. Возможно, если он сменится, то и риторика будет другой.

— Недавно ушедший из жизни, победивший инфляцию доллара глава ФРС в 80-е годы прошлого столетия, влиятельный политик Пол Волкер писал, что американское общество должно опомниться, вернуться к тем ценностям, которым Америка всегда придерживалась. Так что посмотрим, может, опомнится.

— Но для Китая лучше, чтобы не опомнилась.

— Китаю на самом деле вообще неважно. У Китая есть свой столетний «путь к Солнцу», по которому он будет идти в любом случае.

— А зачем Китаю нужна Россия? Или в их интересах только «Сила Сибири»?

— Есть политическая и экономическая часть. Для Китая Россию на сегодня лучше иметь в союзниках по противостоянию с Америкой.

— Но экономически разве Россия что-то собой представляет?

— С экономической точки зрения Россия хороший партнер по диверсификации источников сырья, отдельных военных технологий, уникальный источник природной древесины.

— Разве Россия отдаст военные технологии?

— Отдает. Например, в самолетостроении — совместный проект по созданию широкофюзеляжного самолета. Современные военные истребители китайского производства сильно напоминают «Миги» и «Су». Президент нашей страны недавно сказал, что мы помогаем Китаю в части проекта по созданию системы раннего предупреждения ПВО для Китая.

— Так они сейчас научатся этому, и мы им тоже будем не нужны.

— Мы им и так, вот чтобы позарез, не нужны.

— Тогда какая польза в этом для России, кроме как гнать в Китай газ?

— Все равно, куда гнать газ, лишь бы за это платили деньги. Тоже диверсификация, но рынков сбыта для России.

— Но не для ее экономики.

— Конечно. Мы не в силах отказаться от сырьевой модели, потому что иначе пришлось бы полностью пересмотреть всю внешнюю и внутреннюю политики, заниматься структурными реформами, которые неизбежно приведут к перераспределению внутриполитических сил и интересов. Краткосрочные интересы перевешивают.

«МЫ ПОСПЕШИЛИ «ВСТАТЬ С КОЛЕН», НЕ ДОСТРОИЛИ СИЛЬНУЮ ЭКОНОМИКУ»

— Итак, в отличие от Китая, мы себе никакого пути не наметили?

— В принципе, да, у нас нет долгосрочной стратегии. Живем сегодняшним днем. Задача у политиков — переизбраться, у состоявшихся предпринимателей — сохранить и защитить нажитое, у наемных работников — не провалиться в бедность, обеспечить семью.

Китай продвигает проект «Шелкового пути» («Один пояс — один путь»). Это стратегическая цель, потому таким образом будет создана сухопутная связь с Европой, вокруг которой образуются анклавы городов. Через этот проект Китай распространит свое влияние, освоит географически территории с помощью своей рабочий силы, распространит свой бизнес на эти территории. Когда Китай инвестирует, с его деньгами приходят китайские рабочие и специалисты. Некоторые африканские страны уже пытаются отказываться от китайских кредитов, потому что видят, что Китай их просто захватывает. Это и есть политика мягкой экономической силы, политика экономического завоевания мира. Не путем угроз, и политического противостояния. Китайские власти не спешат ни с Тайванем, ни Гонконгом. В конце концов, все равно экономика свое возьмет.

— У вас есть идеи, что бы могло стать для России такой целью?

— Когда распался Советский Союз, был период турбулентности, нужно было восстановить экономический потенциал на рыночных принципах и новых ценностях, после этого задуматься о стратегии. В начале 2000-х начался быстрый процесс восстановления, нужно было закрепить позитивные процессы укрепления нашей экономики созданием необходимых современной рыночной экономики институтов права частной собственности, судебной защиты, политической конкуренции и прочего, что нашло отражение в так называемой программе Германа Грефа. Укрепление экономической системы страны позволило бы распространить мягкую экономическую силу на страны бывшего СССР. Но мы поспешили «встать с колен», не достроили сильную экономику, ее институты, пошли вспять, обратились к почившим ценностями прошлого, и экономика стала пробуксовывать и отношения с соседями не заладились, пожалуй, кроме Казахстана.

— А Беларусь?

— Там серьезные трения. Вместо мягкой пытаемся использовать жесткую с далеко идущими политическими целями. На повестке Союзное государство. Вопрос: готова ли к этому Беларусь? Мы не знаем мнения белорусского народа относительно интеграции, там никогда это не выясняется, потому что белорусский лидер решает все.

— Для Лукашенко любой шаг может стать проигрышем.

— Я слышал мнение одного политолога, которого спросили, как же быть. Он ответил, что для Батьки самый лучший вариант — уйти в отставку. Тогда субъект принятия решений исчезает, им становится белорусский народ, он и решит. Если быть с Россией, то будет мирное взаимодействие, а если нет, то здесь многое будет зависеть от благоразумия политиков. Сейчас же президент Беларуси попал в ситуацию, когда любое его решение может оказаться плохим.

«Страна по ВВП на душу далеко не бедная, а такой уровень бедности, который в России существует, не соответствует международному статусу страны»

«БЮДЖЕТНОЕ ПРАВИЛО Я БЫ СОХРАНИЛ, НО ЦЕНУ ОТСЕЧЕНИЯ Я БЫ УВЕЛИЧИЛ ДО 45 ДОЛЛАРОВ ТОЧНО»

— Вернемся к бюджету. В нынешних условиях вы за какую стратегию: вкладывать или копить?

— Если есть решимость осуществлять глубокие преобразования отечественной экономики, заниматься структурными реформами, рыночными институтами, то я за то, чтобы быть часть нефтяного богатства на это потратить.

— А бюджетное правило?

— Бюджетное правило я бы сохранил, но цену отсечения я бы увеличил до 45 долларов [за баррель] точно, а может, и до 50, но при условии, что полученные от этого средства пойдут не на военный бюджет, силовые и правоохранительные органы, а на развитие человеческого капитала и структурные реформы.

— Инфраструктурные проекты помогут запустить экономику или их реализация тоже будет иметь отложенный эффект?

— Мультипликатор таких проектов очень низкий, это проекты на десятилетия. Они в принципе могут создавать долгосрочную основу для мобильности людей и перевозки грузов, что полезно для будущего. Но важно выбрать, как эффективно эти средства потратить.

— ВСМ Москва — Казань обсуждали 10 лет, но на этом все пока и закончилось.

— Да, потому что не понимали, будет ли загрузка. А это вопрос более серьезный: зачем нужны хорошие дороги и связи? Чтобы развивались не только Москва и Санкт-Петербург, а еще Екатеринбург, Казань, Красноярск и другие российские города. Нужно создавать крупные урбанистические кластеры по всей стране. Поэтому нужны не только дороги, связывающие эти города с Москвой, но и друг с другом, с областными городами. В регионах эти процессы идут медленнее, потому что нет ресурсов, слишком большая концентрация в Москве. Нужно еще и эту проблему решать. Концентрация ресурсов в столице России делает город и людей богаче регионов, но не делает жизнь здесь легче и приятней.

— То есть надо перестраивать межбюджетные отношения и региональную политику?

— Да, нужно, чтобы не все стремились в Москву, а делали выбор в пользу, например, Екатеринбурга. Сейчас же политика приводит к тому, что в столице постепенно формируются неразрешимые проблемы даже при наличии больших ресурсов.

— Реальные доходы уже несколько лет не растут. И недавно Алексей Кудрин сказал, что бедность — это позор для России.

— Да, позор. Страна по ВВП на душу далеко не бедная, а такой уровень бедности, который в России существует, не соответствует международному статусу страны. 20 миллионов человек у нас за чертой бедности. Причем было же меньше, в лучшие времена было 16 миллионов, а сейчас мы вернулись к 20, хотя цена на нефть хорошая.

— Потому так получилось?

— Уже десятилетия мы не можем внедрить такую вещь, как целевая социальная поддержка, когда поддерживаются именно такие семьи, где действительно низкий уровень дохода. Действующие социальные программы размазывают средства по семьям, у которых есть потребность и у которых ее нет. Если же проанализировать структуру бюджетных расходов за последние, скажем, пять лет, то можно обнаружить, что социальные программы, борьба с бедностью — не приоритет государственной политики.

«Курс биткоина контролируется очень узким кругом держателей, и как принимаются решения, неизвестно, это вообще игра в темную. Так что я бы не советовал этим заниматься»Фото: pixabay.com

«СИСТЕМА УСТРОЕНА ТАК, ЧТО НЕ СПОСОБНА ОТПУСТИТЬ ЭКОНОМИКУ В СВОБОДНОЕ РАЗВИТИЕ»

— Газпромбанк прогнозирует, что в 2020 году рост экономики может составить 2 процента за счет реализации нацпроектов. Но по базовому прогнозу минэкономики рост ВВП будет 1,7 процента. Вы на что ставите?

— Ставлю на 1,5. В принципе, шансы определенного ускорения есть, но они в основном лежат в сфере трат денег на нацпроекты, которые хотя бы создадут импульс к росту потребительского спроса, даже если крупные деньги попадут в руки «своих».

— В целом у вас какие ожидания от 2020 года?

— С экономической точки зрения год принесет продолжение нынешней ситуации. К сожалению, возможно, будет усиление экономических репрессий.

— Что вы имеете в виду?

— Смотрите, как работает бюрократическая машина. Дмитрий Медведев говорит, что регуляторная гильотина отменит старые нелепые нормы, но в то же время пишут закон, который в десятки раз увеличивает штрафы, в том числе, что удивительно, на индивидуальных и малых предпринимателей — тех, кого, как говорят, надо развивать. У нас «шаг вперед — два шага назад» главный принцип. Мы не можем решиться на одно радикальное действие, которое бы простимулировало малый бизнес, не говоря уже о крупном. Поэтому давление на бизнес будет не уменьшаться, а расти, значит, экономика будет следовать по тому же пути, что в 2019 году.

— «Финэкспертиза» провела исследование, в результате которого пришли к выводу, что в 2018 году число закрывшихся предприятий превысило количество открывшихся в два раза. В минэкономики посчитали, что с августа 2018 по август 2019 года закрылись почти 668 тысяч юрлиц. Неужели никто эту статистику не учитывает?

— В том, что предприятия закрываются, ничего плохого нет. Вопрос в сальдо открытия новых и закрытия старых. Если в целом идет сокращение МСБ, это плохо. Деловой климат в стране неважный.

— Если деловой климат такой неустойчивый, то как это коррелирует с тем, что Россия поднимается в рейтинге Doing Business?

— Надо смотреть методику. Рейтинг Doing Business построен на определенном количестве индикаторов, для России там огромный вес имеют доступ к электросетям и простота регистрации бизнеса, а это действительно улучшилось. Налоговое администрирование также улучшилось. Но этот индекс не отражает реального внутреннего предпринимательского климата. Я бы ввел другие показатели, типа количество посадок предпринимателей за экономические преступления, наличие репрессивных экономических статей в УК и др.

Система устроена так, что не способна отпустить экономику в свободное развитие. Система требует все большего контроля и запретов.

— Как вы оцениваете итоги эксперимента по самозанятым, который решили распространить на другие регионы? Насколько охотно самозанятые выходят из тени?

— По статистике вроде выходят, но это не мейнстрим, мы не знаем реальную долю тех, кто вышел. В принципе, то, что предлагается, кажется разумным: не надо много платить, но можно спокойно спать и работать. Вопрос в том, не обманут ли. Может, поэтому и нет массового выхода. Ты сегодня вышел, тебе поставили одну ставку, а вдруг через два года будет другая. Доверие низкое.

— И традиционный вопрос: ваш совет читателям — в чем хранить сбережения, если они есть? К чему готовиться?

— Если читателей интересует, будет ли глубокий кризис, то в 2020 году вероятность процентов пять. Если вопрос, будет ли стагнация и завершение цикла роста мировой экономики, то в следующем году не будет.

— А что насчет сбережений? Например, один экономист в интервью мне сказал, что надо вкладываться в доллар, так как любом случае рубль рано или поздно обвалится.

— Знаете, если речь идет о вложении на лет этак десять, готов с этим согласиться. Горизонт доллара дальше, чем у рубля. Возьмем 10 лет назад и посмотрим, каким был рубль и каким он стал — точно надо было на доллар ставить. На год-два рубль выглядит неплохо. Так что каждому самому надо решать. В принципе, нужно проявлять гибкость: есть периоды, когда лучше хранить в долларах, а есть, когда в рублях и рублевые облигации покупать. И нужно переходить из одного периода в другой, но это уже инвестиционное решение, а оно не является уделом всех людей. Есть те, кто по разным причинам не способен принимать инвестиционное решение, им нужен совет профи.

— А биткоин?

— Это не инвестиция. Курс биткоина контролируется очень узким кругом держателей, и, как принимаются решения, неизвестно, это вообще игра в темную. Так что я бы не советовал этим заниматься.