Александр Бузгалин: «Влияние коронавируса на экономику Китая – десятые доли процента ВВП»

Александр Бузгалин: «Произойдет Великая депрессия или нет — вопрос остается открытым. Хотя даже лидеры крупнейших международных институтов говорят о вероятности такой кризисной ситуации» Фото: Станислав Красильников/ТАСС

«ВЛИЯНИЕ КОРОНАВИРУСА НА ЭКОНОМИКУ КИТАЯ — НА УРОВНЕ ДЕСЯТЫХ ДОЛЕЙ ПРОЦЕНТА ВВП»

— Александр Владимирович, начнем с последних событий. Импичмент Трампа ожидаемо провалился, и он в своем обращении к Конгрессу заявил: «Сегодня положение нашей страны прочное, как никогда прежде… Мы движемся вперед со скоростью, которую еще совсем недавно было невозможно представить, и мы никогда не пойдем вспять!» В этой связи позволю себе вспомнить другую цитату: «Никогда еще перед конгрессом Соединенных Штатов <…> не открывалась такая приятная картина, как сегодня. Во внутренних делах мы видим покой и довольство <…> и самый длинный в истории период процветания». Это сказал 30-й президент США Калвин Кулидж 4 декабря 1928 года. А в 1929 году началась Великая депрессия. Уместны ли аналогии?

— Действительно, ситуация в мировой экономике и экономике США, которая во многом, я бы сказал, является регулятором мировых экономических процессов, находится на грани кризиса. Произойдет Великая депрессия или нет — вопрос остается открытым. Хотя даже лидеры крупнейших международных институтов говорят о вероятности такой кризисной ситуации.

Перенакопление финансового капитала и капитала в целом носит хронический характер на протяжении последнего десятилетия после мирового финансово-экономического кризиса, поэтому проблемы, которые вызвали тот кризис, остаются неизменными. И отсюда угроза кризиса, который может разразиться практически в любой момент, когда произойдут какие-либо внешние потрясения. Пока государства за счет огромных ресурсов, которые сегодня есть в любой крупной капиталистической стране, гасят эти риски. Больше трети экономики регулируется государством, бюджеты составляют более трети ВВП, поэтому любые внутренние капиталистические проблемы государства в принципе способны погасить, в отличие от ситуации накануне Великой депрессии 1929–1933 годов. Но это в принципе способно погасить, потому что для этого оно должно выдерживать баланс интересов и в значительной степени ущемлять интересы капитала. Сегодня эта линия проводится по абсолютному минимуму. Малейшее усиление поддержки капитала и отступление от регулирования всего остального может обернуться глобальным кризисом, и это вполне реальная угроза.

— Между тем агентство Moody’s пишет, что старт мировому кризису уже дан китайским коронавирусом. И в принципе ряд экспертов говорят, что кризис ожидаемо придет из Китая, у которого проблемы начались задолго до этого, но все спишут на вирусный форс-мажор.

— Коронавирус — это действительно форс-мажор. Какова его природа, я не знаю. Я не сторонник конспирологических теорий, но появился он на удивление вовремя для Соединенных Штатов.

Если говорить о влиянии на экономику, то да, оно есть, но это влияние на уровне 10-х долей процента китайского ВВП, не более того, и вряд ли станет спусковым крючком для серьезных экономических катаклизмов. Экономика Китая обладает большими возможностями государственного регулирования, и поэтому я не думаю, что из-за этого произойдет мировая депрессия. Скорее могут изобразить, что она произошла из-за этого, но причина — это внутреннее перенакопление капитала в странах «Ядра» — США, Западной Европе, но в меньшей степени в Японии.

— А что вы скажете про достигнутое, наконец, соглашение США с Китаем по первой фазе торговой сделки?

— Вопрос остается открытым, особенно в связи с короновирусом, который все-таки повлияет, хотя и не решающим образом, на взаимоотношения Китая с другими странами, в первую очередь, конечно, на взаимоотношения с США, поскольку это крупнейшие экономические партнеры. Их экономическое соперничество является одной стороной медали, вторая сторона которой — взаимовыгодность для китайского бизнеса и американских корпораций, поскольку Китай пока в качестве конкурента на рынке технологий, патентов, на финансовых рынках, для США большой угрозы не представляет. А на товарных рынках конкуренция для капитализма — явление достаточно нормальное и слабо влияет на реальную экономико-политическую власть в мире. Поэтому я думаю, что разрешение противоречий торговых войн между Китаем и Соединенными Штатами сейчас вполне возможная ситуация. Китай еще слаб для того, чтобы вторгаться в мировую экономическую систему с таким же или сравнимым воздействием на правила игры в мире, каким уже более полувека обладают США. Вот когда Китай сможет предложить миру другие правила игры, свою ВТО, свой международный валютный фонд, свой Мировой банк, свою модель подчинения периферии, вот тогда действительно возникнет серьезная угроза очень тяжелых катаклизмов, причем не только экономических. Пока Китай на это еще не способен или способен в очень малой мере.

«Коронавирус — это действительно форс-мажор. Какова его природа, я не знаю. Я не сторонник конспирологических теорий, но появился он на удивление вовремя для Соединенных Штатов» Фото: Алексей Белкин

«ИЗМЕРЕНИЕ ЭКОНОМИКИ В ДИНАМИКЕ ВВП — УСТАРЕВШАЯ И КРИВО ОТРАЖАЮЩАЯ РЕЗУЛЬТАТЫ СИСТЕМА»

— Между тем мировая экономика и без короновируса посылала тревожные сигналы. Настроения в ней ухудшились до самого низкого уровня с кризисного 2009 года, сообщает мюнхенский институт экономических исследований IFO по результатам опроса 1 230 экспертов из 117 стран. Вы согласны с ними? Стоит ждать в новом году фундаментальных неприятностей, мирового кризиса?

— Уже долгое время наблюдается феномен, который назвали «новой нормальностью», хотя на самом деле это, конечно же, ненормальное состояние экономики. Это состояние застоя, стагнации. И результаты и причины такого состояния достаточно прозрачны. Проблемы, которые вскрыл мировой экономический кризис 10 лет назад, не решены. Перенакопленный капитал, отсутствие достаточных стимулов для того, чтобы реализовывать потенциал научно-технического прогресса в экономике, для социального развития — это общие причины. Если более конкретно, то это глобальная гегемония корпоративного капитала и, в частности, доминирование финансового капитала над капиталом реального сектора, вложение капитала главным образом в посредническую деятельность, а не в долгосрочные технологические проекты. Исключения есть, но они не решают проблемы. Единственное, за скобки надо было бы вынести Китай, но и там наблюдается снижение темпов роста.

— А что с Россией — насколько она вовлечена в этот процесс и как сильно ее заденут возможные пертурбации?

— В России уже наблюдается такая же стагнация, как и на Западе, и причины схожи. Хотя есть и специфика, заключающаяся в том, что для России одним из ключевых факторов является сырьевая зависимость. Для США и Западной Европы — это проблема доминирования скорее финансового капитала и интеллектуальной ренты, ренты от интеллектуальной собственности. Но общая проблема с перенакоплением капитала существует и в России, и в мире в целом. Поэтому, как вы говорите, мировые пертурбации скорее не столько нас «затронут», сколько мы вместе с остальными странами будем погружаться в рецессию. За исключением Китая. Это раз.

Два. Российская экономика могла бы использовать негативную конъюнктуру мировой экономики, а не проваливаться вместе с мировой капиталистической системой. Для этого нужны другая экономическая политика, основой чего является другая система экономических отношений — та, которой нет и которую нам надо создать. Если мы проводим глубокие экономические реформы, создаем работающий на интересы общества прозрачный и продуктивный государственный сектор, если мы проводим активную промышленную политику и на практике реализуем стратегические программы развития в рамках сохраняющейся частной собственности, рынка и всего остального (подчеркну, я говорю о программе-минимум, о программе реформ, а не революции), то мы можем выиграть даже в условиях мирового кризиса. В этом случае мы можем сыграть на негативной конъюнктуре Запада, как Советский Союз выиграл в начале 30-х годов во время Великой депрессии, реализуя свои пятилетние планы. На Западе в тот момент не было никакого спроса, а в Советском Союзе, напротив — огромная потребность в оборудовании, технологиях, кадрах. Вот и сейчас, если мы серьезно изменим экономическую систему, мы сможем выиграть на проблемах Запада. Если останемся полупериферией и полуфеодальной карикатурой на западную экономическую систему, будем проигрывать вместе с ними.

— Владимир Путин говорит, что, несмотря на слабый рост в мировой экономике, российская сохраняет позитивную динамику.

— Ну если посмотреть на статистику, то мировая экономика находится примерно в таком же состоянии, в каком и российская. Колебания между плюс один, плюс два процента с большими погрешностями, поскольку статистика, как всегда, в определенной степени подстраивается под заказы правителей. Вообще измерение результатов экономики в динамике валового продукта — это давно устаревшая и криво отражающая реальные результаты система, о чем многократно на протяжении последних, наверное, лет 10–20, говорится всеми, включая нобелевских лауреатов (укажу в первую очередь на работы Стиглица). Но все продолжают бороться за темпы роста ВВП. Хотя, чтобы повысить их, можно например, вырубить побольше леса, можно увеличить объемы финансовой посреднической деятельности, много еще чего можно сделать, что повысит темпы роста ВВП, но не даст стране реального развития. России и миру давно пора переходить на другие измерители. Они предложены комиссией, которая работала под руководством уже упомянутого Стиглица и его коллег. К ним, в частности, относится качество жизни, технологическое развитие, решение экологических проблем, решение проблем социального неравенства и так далее. Существуют интегрированные показатели, которые это все отражают. Дальше — это наука, которая должна стать практикой, но, к сожалению, не становится.

«Главная проблема в том, что мы привыкли ждать милости от царя, все надеемся, что правительство плохое, а царь хороший, узнает про все наши беды и все исправит» Фото: «БИЗНЕС Online»

«РЕФОРМЫ ПРОВОДИТЬ НИКТО НЕ ХОЧЕТ: ГЛАВНОЕ, ЧТОБЫ НЕ БЫЛО КАКИХ-НИБУДЬ ПОТРЯСЕНИЙ»

— Вы упомянули возможности, открывающиеся для России. Но Запад отменять санкции не собирается, мы устами Медведева говорили, что первыми контрсанкции тоже не отменим. Нам не грозят изоляционизм и усиливающееся отставание в технологическом плане?

— Главная проблема — это не санкции и не контрсанкции. Главная проблема — это система экономических отношений, институтов и правил игры внутри России. С одной стороны, мы находимся в условиях санкций. С другой, как я уже сказал, продолжаем продавать ресурсы за рубеж, и это один из главных источников нашего бюджета, продолжаем закупать оттуда оборудование, не имеем стратегических — на 20-25 лет — программ перехода к высокотехнологичному производству. Кстати, насчет 25 лет я не оговорился. Это была и остается программа Китая по выращиванию транснациональных корпораций мирового уровня в области высоких технологий. Причем корпораций в основном государственных, но это другие государственные корпорации, не такие как у нас.

Кстати, одна из сфер, где можно было бы обеспечить серьезный прорыв, но где все пока что делается крайне бюрократически, ориентируясь на сиюминутные коммерческие результаты, — это сфера образования и здравоохранения. Здесь у нашей страны есть достаточно глубокие традиции. Образование, наука и здравоохранение, — это сферы крайне инерционные, требующие большого культурного и исторического багажа, и он — этот позитивный багаж — у нас все еще есть. Мы все еще живем за счет энтузиазма и творческого потенциала наших учителей, врачей, ученых. Но он не бесконечен.

Ведущие современные университеты — это годовые бюджеты в десятки миллиардов долларов, даже если исчислять чисто в деньгах. Но главное исчисление — это не деньги, это человеческий результат. Надо уйти от денежного фетишизма и на уровне страны в целом, и на уровне каждого человека в отдельности. Если человек и его развитие становится реальной ценностью, то тогда экономика работает по другим правилам, которые формируются другой системой производственных отношений. Но эти изменения пока маловероятны и я боюсь, что кризис у нас будет очень глубокий. Реформы проводить у нас никто не хочет, предпочитают сохранять то, что есть: главное, чтобы не было каких-нибудь потрясений. Но таким путем мы войдем в стагнацию, которая обернется революцией — в лучшем случае. Или бунтом, с теми последствиями, которые происходят в ряде стран третьего мира — в худшем.

— А почему наше правительство наотрез отказывается стимулировать потребительский спрос? На Западе, в частности в США, до 70 процентов экономического роста обеспечивается именно за счет него. В чем проблема?

— Прежде всего, не надо так уж нагнетать ситуацию. Она и без того не радостна. Потребительский спрос если и сокращается, то очень медленно. Речь скорее идет о стагнации, нежели о падении — это плохо, но это по-другому плохо, чем сокращение. Это во-первых.

Во-вторых, это довольно старая дилемма. Почему не вкладывать довольно большие деньги, которые сегодня есть у России, — и в «кубышке» у правительства, и у ряда предприятий, и у олигархов, которые используют ресурсы в большинстве случаев непроизводительно, вывозя за рубеж или вкладывая в предметы роскоши? Причин несколько. Начнем с того, что если мы вкладываем деньги в развитие, то мы должны обеспечить механизмы, которые гарантированно защитят инвестиции от разворовывания и обеспечат их эффективное долгосрочное использование. Проблема ведь не только в том, чтобы раздать деньги населению и предприятиям, а в том, чтобы вложить их в «долгоиграющие» проекты, необходимые для страны в целом и для каждого гражданина в частности. Для этого нужна система, в которой будет гарантия того, что правительство, законодательная и исполнительная власть в целом будут работать на общенародные интересы в течение следующих 10–20 лет.

Далее. Передать деньги населению и повысить платежеспособный спрос, не обеспечивая стимулов роста экономики — это плохая стратегия. Если же мы создаем стимулы роста в экономике, то одним из результатов этого шага будет (и это только кажется парадоксом) ущемление доходов тех, кто живет на бонусах от стагнации, — рентных доходов. Рента — паразитический способ получения дохода, он подразумевает не развитие, а максимальное выкачивание ресурсов. Причем эту ренту получают не только от сырья. Административная рента — это паразитирование бизнеса, причем не только частного, но и государственного, на общественных деньгах, на бюджете, на общенациональных природных, интеллектуальных, культурных богатствах.

«Для олигархически-бюрократической номенклатуры лучше стагнация, чем развитие ценой ущемления их власти, богатств и доходов» Фото: Михаил Метцель/ТАСС

Это все ставит власть перед выбором. Либо содействие развитию экономики, в том числе за счет ограничения паразитических рентных и иных сверхвысоких доходов и увеличения вложений ресурсов в прогресс технологий, образования, науки, здравоохранения; увеличения доходов граждан в бюджетной сфере за счет повышения минимальной зарплаты, что, в свою очередь, заставит бизнес поднимать заработную плату работников в частном секторе — это одна стратегия. Либо сохранение и усиление экономико-политической власти тех, кто эти паразитические доходы получает, кто концентрирует в своих руках основные богатства страны — а это, как известно, всего лишь 1 процент населения. Если мы начинаем поддерживать граждан, то рентные доходы через сложную цепочку взаимосвязей начинают сокращаться. Граждане начинают жить и действовать активнее. Они начинают требовать часть политической власти. Они начинают теснить бюрократию, теснить капитал, требуя сильных профсоюзов и заключения коллективных трудовых договоров, причем не фиктивных, а реальных. Они начинают требовать прогрессивный подоходный налог. И так далее. Поэтому для олигархически-бюрократической номенклатуры лучше стагнация, чем развитие ценой ущемления их власти, богатств и доходов.

Кстати, граждане, то есть мы с вами, в определенной мере сами виноваты в том, что нам не платят достойные зарплаты и пенсии: при капитализме классовый противник ничего тебе просто так не даст. Если бы на демонстрации и митинги против пенсионной реформы вышли не десятки тысяч, а десятки миллионов людей, то пенсионной реформы бы не было. Очень простая закономерность: не будешь бороться — будешь проигравшим. Но главная проблема даже не в том, что мы чего-то боимся, а в том, что мы привыкли ждать милости от царя, все надеемся, что правительство плохое, а царь хороший, узнает про все наши беды и все исправит. Правительство и царь — это одна система власти, сращенная с олигархами. Это надо понимать и давить на нее.

— Глава Счетной палаты Алексей Кудрин заявил на форуме «Россия зовет», что доля государства в экономике России за последние 10 лет выросла на 10 процентов и достигла 47–48 процентов. Другие эксперты вообще говорят о 70–80 процентов, с учетом квазигосударственных структур. При этом Кудрин считает, что надо увеличивать долю частного сектора в как более эффективного, быстрее реагирующего на вызовы, в том числе технологической революции. Оправдано ли такое огосударствление экономики? Если частный сектор действительно более эффективный и динамичный, почему руководство страны отдает предпочтение госсектору?

— Миф о том, что частный сектор во всем и всегда эффективнее государственного живет уже не одно столетие. Его все время опровергают, в том числе убедительными фактами, а он все равно живет. Дело в том, что у этого мифа есть некоторые основания. Главное основание — это заинтересованность частного бизнеса в том, чтобы его поддерживало государство. В принципе ведь вопрос решается очень просто: вы представители частного бизнеса. Кто вам не дает, например, создать новую высокотехнологичную корпорацию по производству электромобилей? Но частник начинает требовать: дайте нам государственные льготы, помогите инвестициями, создайте особые условия и так далее, и так далее. Но если вы такие эффективные, придумывайте, берите кредиты и делайте. Не можете взять в России — берите кредит за границей и делайте что-то в России. Но реально частники так не могут. Частный бизнес в России в значительной степени паразитирует на государстве, на государственном бюджете, на общенародных природных ресурсах.

Хорошо известно, что, скажем, в области образования — во всяком случае, в России — частный бизнес гораздо менее эффективен, чем государственный. Негосударственные вузы по качеству выпускников даже близко не сопоставимы с государственными.

Но есть целый ряд вопросов, в постановке которых, как ни странно, Кудрин прав. Но прав совершенно с другой стороны — в том, что сегодня государство бюрократически, феодально мешает бизнесу. У нас в государстве очень много феодального и очень мало социального, ориентированного на интересы граждан. У нас государство очень активно давит всех — и граждан, и бизнес, — подчиняя всех интересам самого себя любимого, интересам бюрократии. Причем давит в значительной степени теневыми методами, при помощи теневого государственного регулирования, так называемого ручного управления, которое иногда на пользу стране, хотя и ущемляет интерес частника. Но в большинстве случаев это ручное управление идет во благо лишь той или иной клановой группе чиновников и фактически сросшейся с ней группе собственников капитала.

Еще одна проблема государства состоит в том, что у нас многие государственные корпорации, организации, унитарные предприятия действительно работают бюрократически. Между тем государство эффективно только тогда, когда оно работает прозрачно, демократично и находится под контролем граждан, иначе возникают так называемые «провалы государства», если говорить более простым языком — бюрократизм, блат, коррупция. Но из этого следует не то, что надо уменьшать долю и участие государства везде и во всем, а то, что надо менять содержание и форму деятельности государства, и прежде всего в экономике. В этом случае и для бизнеса будет больше возможностей для развития, но в рамках установленных государством «коридоров».

Вернемся к Кудрину. Он говорит не столько о необходимости сократить феодальные функции государства и демократизировать его работу — это действительно необходимо, — сколько о необходимости сокращать роль государства в экономике вообще, а вот в этом я с ним согласиться не могу. Реально Кудрин и его коллеги требуют одного: давайте от государственного, общественного пирога отдавать больше частному бизнесу и меньше чиновникам. Он говорит — давайте денационализируем то, что уже хорошо работает и желательно в сырьевой сфере, так, чтобы ренту получал не государственный чиновник, а частник. Впрочем, различие между топ-менеджером частной или госкорпорации у нас невелико… Во многих случаях государственный начальник превращается в такого сверхчастника. Посмотрите на доходы, (не только на официальные зарплаты, а на совокупные доходы вкупе с бесплатными благами) топ-менеджеров государственных корпораций, и вы все поймете.

«Реально Кудрин и его коллеги требуют одного: давайте от государственного, общественного пирога отдавать больше частному бизнесу и меньше чиновникам» Фото: «БИЗНЕС Online»

«ОДНА ИЗ ГЛАВНЫХ ПРОБЛЕМ НАЦПРОЕКТОВ В ТОМ, ЧТО ОНИ НАПОМИНАЮТ РАСТОПЫРЕННЫЕ ПАЛЬЦЫ»

— Вы упомянули сырьевую сферу, а замглавы Роснедр Орест Каспаров по итогам инвентаризации российских нефтяных месторождений сообщил, что треть запасов нефти в России признаны нерентабельными для добычи. Только 67 процентов российских запасов нефти рентабельно разрабатывать при цене 70 долларов за баррель марки Brent и курсе 65 рублей за доллар. «Лукойл» заложил в бюджет на 2020 год цену 50 для Brent, бюджет России — 46. Некоторые эксперты считают, что в следующем году увидим и ниже. Что думаете?

— Что касается нефтяных цен, то я не из тех, кто гадает на нефтяной или кофейной гуще, пытаясь строить на этом какие-то всеобъемлющие прогнозы. Если говорить о стратегических трендах, то повторю еще раз: проблемы глубоки и угроза мирового кризиса гиперреализована. Этот вывод мы сделали еще в нулевые годы, в 2004 году об этом написали в нашей с Колгановым книге «Глобальный капитал», вышедшей накануне мирового кризиса, который разразился в 2007-м. Сейчас ситуация такая же. Кризис отложен и не происходит, так как пока действует антикризисная государственная политика, которая, с одной стороны, несколько ограничивает, а с другой, в трудных ситуациях подпитывает частный финансовый сектор и не дает ему разориться.

Есть старое выражение too big to fail, приписываемое экономисту Хайману Мински. Она означает: слишком большой, чтобы упасть, разориться. В России его интерпретируют иначе: too big to jail — слишком большой, чтобы его хозяина посадить в тюрьму. Я это слышал от Руслана Семеновича Гринберга, членкора и научного руководителя Института экономики РАН. В значительной степени это выражение применимо к крупным корпорациям России потому, что расчеты рентабельности, как правило, предполагают, что в расходную часть нужно будет включать безумные легальные и нелегальные (косвенные, на представительство, и так далее) доходы огромного количества топ-менеджеров, издержки на содержание громадного бюрократического аппарата, на подкормку престижных мероприятий и многое другое.

Вторая часть проблемы — это очень низкая заинтересованность и низкие практические результаты в сфере внедрения высоких технологий.

Третья — это то, что Россия почти не занимается всеобъемлющим промышленным использованием сырья внутри страны, в частности глубокой переработкой нефти и созданием современной химической промышленности, конкурентной на мировой арене.

Если переходить к угрозе кризиса, то здесь ситуация такова: если мы будем надеяться на удачную конъюнктуру по части продажи сырья, то вполне можем оказаться в очень тяжелом положении с глубоким падением экономики и, соответственно, низкими социальными результатами. Их можно гасить за счет накоплений, которые есть сегодня у российского государства, в том числе золотовалютные резервы, которые, слава богу, выведены в определенной части из американских ценных бумаг, хотя и не полностью.

Если же мы эти накопленные ресурсы будем сейчас вкладывать в развитие, то мы будем выходить из кризиса не за счет проедания ресурсов, а за счет прогресса технологий, производства, повышения нашей конкурентоспособности на мировых рынках в качестве второго результата, а в качестве первого результата — вследствие улучшения качества жизни в нашей собственной стране.

«Россия почти не занимается всеобъемлющим промышленным использованием сырья внутри страны, в частности глубокой переработкой нефти и созданием современной химической промышленности, конкурентной на мировой арене» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Между тем федеральный бюджет на 2020 год и плановый период 2021–2022 годов подвергся серьезной критике со стороны экспертов ВШЭ. В частности, базовый вариант макроэкономического прогноза предусматривает рост ВВП в 2020 году на 1,7 процента и на 3,1–3,2 процента  в последующие годы. По итогам 2019 года экономика должна вырасти на 1,3 процента, что эксперты ВШЭ считают излишне оптимистичным. В чем недостатки бюджета, какие проблемы они несут?

— В основе ответа на этот вопрос лежит все тот же тезис: в России сложилась такая социально-экономическая и политико-идеологическая система, в которой ресурсы используются не для развития в интересах общества, а для того, чтобы сохранять существующее положение вещей. Бюджет — одна из частей такой модели стагнации. Низкие расходы на развитие, низкие расходы на социальные сферы, отсутствие серьезного стратегического планирования и активной промышленной политики, искусственно заложенные низкие цены на энергетические и сырьевые ресурсы, чтобы потом сказать, что у нас все хорошо. Тут даже комментировать нечего. Бюджет — это зеркало существующей ситуации в стране и проводимой властями социально-экономической политики. Единственное на чем не экономят, и на что закладываются в бюджете большие средства — это расходы на силовой аппарат, который по факту у нас использует не только бюджетные деньги. Ну и на развитие военно-промышленного комплекса. В этом был бы определенный плюс, если бы мы могли развивать его на собственной основе. А то ведь у нас значительная часть вооружений делается из комплектующих, получаемых из стран НАТО. Так что здесь ситуация тоже, мягко говоря, непростая. Да и использование продуктов этого военного производства тоже большая проблема. Мы сейчас поставляем Турции средства борьбы с авиацией, при помощи которых они в случае конфликта будут сбивать наши самолеты, а ведь они уже сбили один наш бомбардировщик… Они ведь члены НАТО, и Анкара верна своему союзническому долгу как член альянса. Не получится ли в результате так, что мы продаем оружие тем, кто завтра будет им убивать наших людей?

— При этом в недавнем интервью гендиректор российского фонда прямых инвестиций Кирилл Дмитриев сказал очень интересные вещи. «Институциональные инвесторы из БРИКС очень заинтересованы в национальных проектах, которые открывают очень большие возможности для инвестирования — до 12 триллионов рублей при том, что Россия — страна, где можно получить очень привлекательную доходность», — сказал он. Какая польза нашим нацпроектам от инвесторов из БРИКС?

— Вопрос не в том, нужны нам эти инвесторы или не нужны, а в том, кто, на каких условиях, насколько прозрачно будут включаться инвестиции из стран БРИКС в реализацию общенациональных проектов. В какой мере чиновники будут требовать «откаты» и так далее. Главный вопрос не в инвесторах из-за рубежа, а в наших внутренних проблемах. Как эти инвестиции будут использованы, для чего? Кто, для чего и как будет использовать результаты инвестпроектов? До настоящего времени работа с иностранными инвесторами ведется, мягко говоря, противоречиво, поэтому и инвестиций из-за рубежа мало. Хотя в принципе нацпроекты действительно дают хорошие возможности для рывков в определенных сферах.

Одна из главных проблем национальных проектов в том, что они напоминают растопыренные пальцы. Это перечень очень плохо взаимосвязанных намерений, зачастую дублирующих друг друга, противоречащих друг другу, под которые разным ведомствам выделяются довольно большие, а в отдельных случаях просто огромные деньги, сотни миллиардов рублей. Но результат от реализации национальных проектов, я боюсь, будет очень скромным. Без долгосрочной программы, определяющей взаимосвязанные приоритеты, без контроля и руководства со стороны единого уполномоченного государственного органа, действующего прозрачно и демократично, все эти деньги будут потрачены если не совсем в пустую, то очень неэффективно.

«У нас с дорогами действительно все очень плохо. Но если мы опять будем строить все в надежде на то, что у нас частники будут гонять фуры от Москвы до Владивостока, то это далекие от видения завтрашнего дня взгляды» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Еще к вопросу о больших проектах. Минтранс счел продолжение трассы Москва — Казань до Владивостока нецелесообразным. Почему? Инфраструктурно и территориально-экономически «стягивать» страну, как предлагал покойный академик Ивантер, уже не нужно?

— Я не эксперт по этим вопросам. Скажу одно: большие проекты, причем даже может быть не только и не столько в области инфраструктуры, сколько в области прорывных высоких технологий, науки и образования, нужны. Но мы живем до сих пор в мире, в лучшем случае середины XX века, когда главной задачей было построить дорогу, даже где-то 30-х годов прошлого века, когда индустриальная Америка во времена Рузвельта начала массовое строительство автострад. У нас с дорогами действительно все очень плохо. Но если мы опять будем строить все в надежде на то, что у нас частники будут гонять фуры от Москвы до Владивостока, то это далекие от видения завтрашнего дня взгляды. Я не против дорог, но современные транспортные решения — это отнюдь не только дороги. Это большие проекты. Вот когда китайцы планируют и реализуют рассчитанный на десятилетия проект «Один пояс — один путь», то это не просто строительство железной дороги или автомагистрали, это создание целой системы отношений развития, включающей в себя качественно новую железную дорогу, авиационное сообщение, автомобильное сообщение, промышленные, социальные, культурные объекты вокруг всего этого, города — все в целом.

«БОЛЬШИНСТВО МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ ГОЛОСУЕТ ЗА ЛЕВЫХ НА ВЫБОРАХ В ВЕЛИКОБРИТАНИИ И США»

— К вопросу о прогнозах. Бюро экономического анализа США (BEA) — структура, входящая в министерство торговли и ответственная в том числе за расчет ВВП, — уточнило статистику за 2014–2018 годы. Статистической ошибкой признан фактически весь рост прибыли американских корпораций за последние три года: фактическая операционная прибыль до налогов, учтенная при расчете ВВП, оказалась на 304 миллиарда долларов, или 14 процентов, меньше, чем BEA оценивало изначально. Получается, американская статистика врет, китайская что-то, мягко говоря, преувеличивает, а что-то вообще скрывает, про нашу говорить не будем, вспомним скандалы с Росстатом в 2019 году. На чем вообще тогда можно строить хоть какие-то прогнозы?

— Один мудрый человек сказал—  если бы законы физики затрагивали интересы власть имущих, то их бы пересматривали в соответствии со сменами правящих элит. В этом, к сожалению, есть большая доля правды. Методики подсчета результатов экономической динамики, вообще статистика, а именно, что считать, что не считать, как оценивать теневую экономику и так далее — это все действительно сильно зависит от того, как устроена социально-экономическая система, кто у власти и какие интересы реализуются государственным аппаратом.

— То есть «железобетонных» показателей, на которые при всех условиях можно было бы ориентироваться, не существует?

— «Железобетонных» показателей не существует. Когда делается прогноз, хороший ученый всегда понимает, какие возможны погрешности в исходной информации, откуда они берутся и что с этим связано. Относительно достоверной является информация о результатах в натуральном исчислении, но и там возможны искажения. Когда вы берете стоимостные показатели, то ценовая конъюнктура из расчета покупательной способности, то все это очень косвенно можно оценить. Тот же паритет покупательной способности — это рассчитываемый показатель… Позволю себе еще раз процитировать Гринберга, приведшего на одном из международных конгрессов известную научную шутку: «Я не верю статистике, которую не я фальсифицировал».

«О том, что неравенство есть ключевая проблема современности, последние 10 лет не твердит только ленивый. Говорят ученые, говорят уже даже бизнесмены. Некоторые прогрессивные политики об этом ведут разговор» Фото: «БИЗНЕС Online»

— И последний вопрос. Американский миллиардер Рэй Далио, входящий в топ-30 богатейших американцев и топ-100 богачей мира по версии Forbes, заявил, что «мир сошел с ума» из-за большого объема свободных денег и ужасающего неравенства в доступе к ним. Позже он развил свою мысль в посте-эссе, опубликованном в LinkedIn (сеть заблокирована в России): «В то время как деньги, по сути, бесплатны для тех, у кого уже есть и они, и кредитный рейтинг, они абсолютно недоступны тем, у кого нет ни денег, ни рейтинга, и это углубляет разрывы в достатке, возможностях и политическом представительстве». Последуют ли в мире реформы в этом направлении, раз уж такие люди заговорили об этом?

— Вы припасли напоследок вопрос для большой лекции, которую я когда-нибудь буду рад прочитать для читателей вашего информационного ресурса. Прежде всего, сохраните этот вопрос вместе с цитатой, чтобы каждый мог с ней ознакомиться. Это будет очень полезно.

Теперь по существу. Этот деятель не одинок в своих оценках. О том, что неравенство есть ключевая проблема современности, последние 10 лет не твердит только ленивый. Говорят ученые, говорят уже даже бизнесмены. Некоторые прогрессивные политики об этом ведут разговор. Это один из главных тезисов Сандерса, Корбина — лидеров умеренных левых в США и Великобритании. Это действительно огромная угроза. Для капитализма вообще, а для современного — позднего — капитализма в особенности характерна система глубоких противоречий и порождаемых ими социально-экономических проблем. И это не только неравенство. Да и неравенство — это не только проблема доходов. Капитализм — это неравенство во всем: в доступе к ресурсам развития, в распределении богатства. Вдумайтесь: в мире сто семей контролируют столько же богатств, сколько беднейшая половина населения планеты. Один процент населения контролирует примерно половину всего того, что есть в нашей стране. И это неравенство растет. Растет неравенство в доходах, в доступе к ресурсам, включая образование и возможность здорового образа жизни, и так далее.

Капитализм уже давно нужно как минимум серьезно реформировать, развивая, вопреки интересам капитала, систему ограничений его власти и внося элементы социализации в экономику и общественную жизнь. А по большому счету мир давно готов к переходу к качественно иной общественной системе.

Дальше встает целый спектр очень важных вопросов: что, как и кто может и должен сделать, чтобы реализовать эти императивы? Ваш покорный слуга на эту тему недавно написал развернутый текст под названием «Конец конца истории». 30 лет назад один известный автор (не хочу называть имя этого Герострата ХХ века) сказал, что история закончилась, мировой социализм рухнул, и в мире навечно воцарился неолиберальный порядок, который несет благоденствие, технический прогресс, культурное развитие и т. д.; никаких глубоких противоречий не предвидится… Будет слегка скучновато, но в целом очень хорошо. То, что этот прогноз провалился, сегодня знают все, даже его автор признал свои заблуждения. Более того, журнал The Economist в феврале 2019-го опубликовал два текста о том, что молодое поколение, поколение миллениалов, по данным опросов, выбирает социализм. Большинство молодых людей голосует или собирается голосовать за левых на парламентских и президентских выборах в Великобритании и США. Это все симптомы глубокой болезни позднего капитализма.