«Отцы заботятся о детях не меньше матерей, отчего же в искусстве так мало работ, отражающих это?»

Евгения Байгалиева: «Сейчас я пишу серию «Прятки», поскольку меня волнуют проблемы, с которыми сталкивается ребенок по мере взросления и от которых, увы, нельзя так просто спрятаться, закрыв глаза или укрывшись шторой» Фото предоставлено галереей «БИЗОN»

«Часто я думаю, что недостаточно времени провожу с сыном, ведь он еще так мал»

— Евгения, многие работы, которые вы представляете в «БИЗОNe», совсем свежие. Они посвящены взаимоотношениям внутри вашей семьи. До этого вы не писали ничего подобного, выходит, именно благодаря семье начался новый период творчества?

— Да, верно. Рождение ребенка заставляет пересмотреть всю жизнь, это влияет на творчество. Появляются новые темы, на которых хочется сфокусироваться, по крайней мере на какой-то период. Сейчас мой «детский» период продолжается, но обретает новые грани. Я пишу серию «Прятки», поскольку меня волнуют проблемы, с которыми сталкивается ребенок по мере взросления и от которых, увы, нельзя так просто спрятаться, закрыв глаза или укрывшись шторой.

«БИЗОN» привез на выставку-объятие в Казань звезд московского арт-рынка

— Эскизы многих приехавших в Казань серий — «Перед сном», «Сон», «Сын», «Прятки» — вы сделали еще в 2020 году во время карантина. Почему решили реализовать их только сейчас?

— Все просто. С грудным малышом на руках легче делать эскизы, чем писать маслом. Нашему сыну скоро три года, и по мере его роста я могу позволить себе чаще работать в больших форматах. В первый год жизни ребенка это было затруднительно.

— А как вы познакомились со своим супругом и коллегой по выставке Саяном Байгалиевым?

— Мы встретились на подготовительном отделении в Суриковском институте 8 лет назад. Учились в одних мастерских, поддерживали друг друга.

Саян Байгалиев Фото предоставлено галереей «БИЗОN»

— Ваши картины, посвященные купанию, убаюкиванию малыша и другим бытовым ритуалам выглядят весьма идиллично. Это реальность или мечта? Легко ли двум художникам справляться с ежедневными родительскими обязанностями и параллельно творить, участвовать в выставках и делать дополнительные проекты?

— Пока справляемся. Мне кажется, мы оба по характеру спокойные, домоседы, поэтому в целом эти работы отражают наш быт. Обычно мы договариваемся с мужем о том, как делим время: стремимся, чтобы у каждого было три полноценных дня в неделю на практику и три дня, чтобы провести их с сыном. Один день стараемся посвятить семье, никуда не торопиться, отдохнуть дома или посмотреть выставки. Из-за сжатого графика работать нужно максимально концентрированно.

Сын научил расставлять приоритеты. Сейчас удовольствие от отдыха или практики гораздо глубже и подлиннее, чем до его рождения. Часто я думаю, что недостаточно времени провожу с сыном, ведь он еще так мал. Дни с ним для меня очень ценны, я хочу, чтобы наше общение проходило качественно и с пользой для него. Возможно, еще поэтому у меня в работах так много детской темы, я думаю о нем, даже когда работаю.

— Первый год жизни ребенка, который предстает в ваших работах, пришелся на карантин из-за СOVID-19. Как он повлиял на характер полотен и ваше мироощущение?

— Во время карантина вся наша жизнь, как и всех, сузилась до размеров квартиры — кухня, коридор, маленькая спальня, комната-мастерская. Несколько месяцев можно было выходить только на балкон — там мы гуляли с ребенком. Повторяющиеся изо дня в день ситуации, их медитативное однообразие позволяло углубиться в них, рассматривать каждый раз под новым углом. Мне нравилась тишина и неспешность карантина — того, чего мне сейчас иногда не хватает. Наблюдение за отцом и сыном, их взаимодействием, таким естественным и непосредственным, отразилось в набросках и эскизах. Невольно возник вопрос: отцы любят и заботятся о детях не меньше матерей, отчего же в искусстве так мало работ, отражающих это? Образы Мадонны, матерей с младенцами стали привычными и естественными, но почему же отсутствует тема отцовства? Меня это поражало, я делала эскизы, не могла успокоиться.

«Сейчас мы с мужем пишем в мастерской, но раньше приходилось работать в квартире. Когда малыш засыпал, мы доставали холсты, масло, палитру» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Если не боишься — порть, экспериментируй, ищи…»

— Ваш двухлетний сын Жан уже пишет картины, у него есть даже своя арт-страничка в соцсетях. Вы целенаправленно учили его рисовать или он сам потянулся к бумаге и краскам?

— Сам. Сейчас мы с мужем пишем в мастерской, но раньше приходилось работать в квартире. Когда малыш засыпал, мы доставали холсты, масло, палитру. Проснувшись, Жан мог подползти к картине и потрогать ее рукой, размазать краску — ему все было любопытно. Когда он научился ходить, диапазон его возможностей расширился: он уже мог взять кисть и потребовать себе холст и палитру. Конечно, он повторял все за нами. 

Мне нравится смотреть, как пишут дети. У них нет стереотипов и шаблонов, они смелые и искренние. Пока Жан рисует абстракции, это понятно. И даже хорошо. Он пробует цвет, композицию и сам материал. Не думаю, что правильно подсказывать маленьким детям, что и как писать — тут домик, а тут — елочку или собачку. Важнее смотреть, что ему интересно, пусть попробует все. Жан сначала рисовал экспрессивными пятнами, потом стал пробовать заполнять весь холст. Пробует разные цвета и сочетания. Мы ему не мешаем и не подсказываем, но смотрим с большим интересом. Хорошо бы все дети имели возможность писать! Многие родители боятся, что детишки перепачкают вещи. Мы относимся к этому спокойно, даем Жану свободу, в том числе в выборе профессии. Сын вырастет и сам решит, кем ему быть.

— Работы вашего супруга тоже семейные. Те, что на выставке исследуют пространство дома. То есть в целом вы с ним похожие по мировоззрению художники или все же разные?

— Мне кажется, мы похожи в нашей любви к живописи и масляным краскам как медиуму. Часто совпадаем в художественных вкусах. Кроме того, у нас общее информационное поле и в образовании, и в контексте окружающего нас пространства. У нас очень близкие жизненные ценности. Но все-таки пишем мы совершенно по-разному. Саян работает с окружением, структурой пространства. Он интерпретирует физическое пространство и исследует возможности живописи вне картины. Меня увлекают метафизические вопросы. Но мне сложно сравнивать нас, я слишком люблю искусство Саяна. 

«Мне кажется, мы похожи в нашей любви к живописи и масляным краскам как медиуму. Часто совпадаем в художественных вкусах. Кроме того, у нас общее информационное поле и в образовании, и в контексте окружающего нас пространства» Фото: «БИЗНЕС Online»

— А знакомы ли вы с творчеством ваших коллег по выставке Ирины Зюськиной и Анны Лапшиновой?

— Да, мы некоторое время учились в одних мастерских Суриковского института. Ира с Аней очень талантливые художники. У них тонкие, стильные произведения, в них заложены смыслы, в них много качества и труда. До этой выставки я бы не подумала, что мы можем оказаться в одном выставочном пространстве. В этом заслуга нашего куратора Алины Сосновской — она смогла разглядеть то, что нас объединяет.

«В «БИЗОNe» предложили дополнить название выставки татарским словом «люблю» − я была счастлива!»

— Вспомните о зрительской реакции, которая вас особенно зацепила?

— Сложный вопрос (смеется). Однажды на занятии, когда я только установила чистый холст на мольберт, подошел мой учитель. Он остановился позади, задумался и произнес: «Ну это шедевр. А теперь давай, испорть его!» Мне кажется, это в некотором смысле отражает процесс живописи. Если боишься испортить, лучше и не начинать. Если не боишься — порть, экспериментируй, ищи. Может быть, когда-нибудь что-то и получится.

«Мне интересна работа с материалом, цветом и композицией. С точки зрения смыслов это человек и человечество. Мне близка дуальность, амбивалентность» Фото: «БИЗНЕС Online»

«Я старалась заинтересоваться социологией, меня увлекла философия и психология. Но я все время чувствовала, что предала себя»

— Вы не только художник, но и дипломированный социолог. Что появилось в вашей жизни раньше — социология или искусство? И почему вы сразу не стали поступать в художественный вуз, а пошли учиться в Московский государственный университет имени Ломоносова?

— Искусство, конечно, появилось раньше. Я рисовала с раннего детства, но родители не очень поддерживали идею художественного образования. У нас были непростые отношения в тот период, я много болела. Сейчас могу их понять: в 1990-е и начале 2000-х годов жизнь была сложна, они переживали за мое будущее. Некоторые из знакомых творцов или спивались, или сидели в долгах, или бросали искусство и шли торговать на рынки. Я договорилась с родителями, что попробую поступить в «правильный» вуз, и если не пройду по конкурсу, то они оплатят мне подготовку в художественное училище. Но я неожиданно для себя поступила в МГУ, а ведь я выбирала университет, в который поступить, как я думала, невозможно. Родители сказали, чтобы я и не думала забирать документы. У меня не хватило духа сопротивляться.

Помню, что на всех лекциях только и делала, что рисовала, но у меня совсем не было веры в себя. Я старалась заинтересоваться социологией, меня увлекла философия и психология. Но все время чувствовала, что предала себя, что несчастна, несмотря ни на что… Я совсем недолго работала по специальности, занималась маркетингом и дизайном и, скопив денег, поступила в Суриковский институт (к сожалению, второе высшее всегда платное, какие бы баллы ни были набраны при поступлении). Оказалось непросто на это решиться, но я смогла. Родители смирились. А сейчас, когда уже и муж художник, и сын пишет маслом, деваться им некуда (смеется).

— В творчестве вы активно исследуете проблемы общества. Как профессия социолога помогает вам в этом?

— В МГУ мне дали прекрасное образование. С тех пор осталась привычка к анализу и чтению статей по специальности. Но мне в искусстве все же интереснее само искусство, а не его синтез с наукой. Искусство свободнее науки, в нем нет строгих конвенциональных рамок. Сознательно почти не оглядываюсь на первое образование. Возможно, пока просто не нашла точек пересечения и оно еще сможет помочь мне в будущем.

— Сейчас вы обучаетесь в мастерской современного искусства под руководством Айдан Салаховой и Сергея Оссовского. Что перенимаете у них и действительно ли считаете, что художнику необходимо профессиональное образование?

— Необходимость профессионального образования обусловлена одной причиной — любовью к предмету. Когда что-то очень сильно любишь, хочешь больше об этом узнать, постичь детали и нюансы. И процесс погружения может быть бесконечным: профессионалы учатся всю жизнь, повышают квалификацию, и это касается любой профессии. Единицы могут достичь понимания и глубины, минуя обучение, но для большинства людей (и для меня тоже) оно необходимо. Профильное образование — это не антагонизм самообразованию, они должны дополнять друг друга. Что касается метода работы нашей мастерской, я бы сформулировала так: соотносить замысел с личным опытом, связывать ремесленные навыки с адекватной идее формой выражения, искать собственный язык высказывания. 

— Ваши личные абстрактно-фигуративные работы стилистически контрастны. Вы уже для себя определили общую концепцию своего творчества, стиль, технику?

— Еще нет, в основном я экспериментирую. Мне интересна работа с материалом, цветом и композицией. С точки зрения смыслов это человек и человечество. Мне близка дуальность, амбивалентность. Это часть моего характера: не могу что-либо рассматривать под одним углом. Пока я стараюсь нащупать свой путь, связать рассуждение с визуальным образом. Мне кажется это любопытным.

— Очевидно, что не только вам. За последний год у вас было сразу несколько выставок на популярных площадках Москвы и Петербурга, теперь вы покоряете Казань. Будете расширять российскую географию экспозиций или хотите попробовать силы за рубежом?

— Я только вышла из декрета, и все мысли вертятся вокруг моей будущей практики. Продолжаю работать над серией «Прятки», где размышляю о детской уязвимости и ответственности взрослых. Над серией «Ищущие» — это история про антропоморфные лампы, ищущие и похищающие свет. Есть и эскизы, и готовые холсты. Также сейчас в работе тема постапокалипсиса — это о будущем и нашей ответственности. 

— Кто обычно приобретает ваши холсты?

— В основном частные коллекционеры, и не всегда можно узнать, кто именно. Если к тебе в мастерскую лично приходит покупатель, тогда да. Мои же работы продавали галереи, и кто их новые хозяева — закрытая информация. Когда я начинаю писать полотно, то горю идеей и о дальнейшей судьбе работ почти не думаю. А когда заканчиваю, картина словно отдаляется от меня и начинает жить своей жизнью. Если есть возможность узнать, куда она ушла, здорово, но я больше стараюсь смотреть вперед: создавать новые произведения, а не хранить старые.

Однажды мы с мужем познакомились в Стамбуле с мастером, который готовил персональную ретроспективную выставку к своему 60-летию. Он приехал туда за работами, которые продал 20 лет назад за гроши, а теперь искал и выкупал их за колоссальные деньги. Это очень жизненно, таких историй немало среди художников. Наверное, это цена за право заниматься искусством. Что делать, если она такова? Просто работать дальше.