«Мы присутствуем при начале конца науки»: футуролог Сергей Переслегин с лекцией в Казани

Сергей Переслегин в рамках фестиваля поклонников фэнтези, фантастики и ролевых игр «Зиланткон» прочитал в Казани лекцию о работе исследовательской группы «Конструирование будущего» над новой когнитивной парадигмой Фото: «БИЗНЕС Online»

Зачем нужна эта лекция?

В октябре 2022-го в Новосибирском академгородке проходил большой семинар по ситуации, в которой оказалась российская наука. Мною было введено определение «интеллектуального суверенитета». Интеллектуальный суверенитет требует полноты поля научных исследований, т. е. нужно заниматься в науке всем. Считалось, что это могли позволить себе СССР и США до 1990-х. Сейчас такая полнота, вероятно, есть у США и, может быть, у Китая. Каким-то образом эту полноту нужно научиться создавать. Но зачем исследовать все, если можно эмулировать исследования? И вот вопрос — можем ли?

Для интеллектуального суверенитета нужен технологический пакет мышления, и он, в общем-то, уже есть. Дальше нужны неотменяемые интеллектуальные результаты, что существенно. Например, атомная бомба. Вы можете утверждать, что она сделана неправильно, что в этой стране нет никакой науки, но если она там есть, а у вас ее нет, то вам этот факт приходится признать. Есть и мирные варианты: например, продолжительность жизни увеличилась на 20 лет или вы решили демографическую проблему и у вас рождаемость стала превышать смертность. Пока неотменяемых результатов у России почти нет.

Прецедент исключения российских ученых из мировой науки опасен и очень интересен. Если эту карту правильно разыграть (мысль, что это может сделать наша Академия наук, не вызывает даже смеха), то мы получим раскол онтологии науки на жестко конкурирующие между собой локальные онтологии. Это приведет к кризису научного познания (и, слава богу, никогда не жалко), но далее возникнет понимание принципиальной недостаточности любой существующей, мыслимой и немыслимой когнитивной парадигмы. На уровне подсознания, предустановки мышления появится понимание того, что нельзя описать сложное с одной позиции.

Я говорю не об одной дисциплинарной позиции. И так понятно, что что-то сложное должно иметь и физическое описание, и гуманитарное, и т. д. Я говорю, что возникнут проблемы, которые нельзя будет решить ни в онтологии науки, ни в онтологии Бога. И придется одновременно использовать две эти онтологии, притом что они вроде бы взаимоисключающие. И это лишь намек на то, каким образом предстоит работать.

Предисловие

Первое, что появилось в размышлениях о новой когнитивной парадигме, — это гипотеза о содержательной пятимерности познания. Выделяется пять осей: время, пространство, сложность, организация, трансценденция. Со временем все довольно неочевидно. С одной стороны, мы вроде бы должны ставить метрологическое физическое время. С другой — почему не термодинамическое физическое время? Не время шага развития, смены поколений?

Еще до появления новой когнитивной парадигмы начались работы по исследованию понятия «время». На данный момент более или менее надежно описано 27 типов времени, большинство из которых философски достаточно известны, но не все.

Мы в значительной мере работаем в концепции Квентина Мейясу (французский философ наших дней — прим. ред.). Он говорил об основных революциях в истории вселенной. В нашей работе это отображено следующим образом:

• число Мейясу Q0 — пустое пространство и время;
• число Мейясу Q1 — мертвая материя;
• число Мейясу Q2 — живая материя;
• число Мейясу Q3 — разум.

На трех эта система не прекращается. Число может быть и дробным. И это позволяет описать любую эволюцию — биологическую, антропологическую, социальную — как увеличение числа Мейясу. Оно меняется очень медленно. Вся биологическая эволюция в течение последнего миллиарда лет, когда все относительно понятно и есть многоклеточные, — это переход от Q2 к Q3. А сколько нужно времени, чтобы перейти от Q3 к Q4?

Существует по крайней мере одно художественное произведение, где описано взаимодействие человека с объектом, обладающим Q больше 3, — это «Солярис». Понятно, что Океан имеет иной критерий, нежели человек, более высокое число Мейясу. Это и определяет «эффект Соляриса» — столкновение человека с чем-то, что имеет большее число, чем Мейясу, приводит к отсутствию разумной стратегии поведения. Заметьте, в книге трое ученых — Санториус, Снаут и Кельвин — имели три разные стратегии во взаимодействии с Океаном, все пришли к общей фрустрации.

Работая в онтологии Бога, человечество как раз занималось попыткой общения с разумом с бесконечным числом Мейясу. Но, когда Господь из науки ушел, эти практики оказались основательно забыты, что стало проблемой.

Итак, мы имеем красивую пятимерную схему, которую можно рассекать плоскостями, и любое сечение будет содержательным. Например, плоскость «пространство – время»: все что угодно, от роста империй или кристаллов до пространственно-временных диаграмм Эйнштейна – Уилера.

Изменение организованности при изменении масштаба. С такой картиной я встречался при изучении ассирийской истории. В свое время мы ввели понятие «ассирийское безумие». Когда читаешь документы о взаимодействии ассирийцев с окружающими странами, приходишь к выводу, что это были психически ненормальные люди. Дело не в жестокости, а в ненормальном отношении к побежденным, которые не рассматривались ни как трупы, ни как рабы, а как что-то, над чем можно поиздеваться. Из соображений того времени это просто нерационально. Была выдвинута гипотеза, которая может быть применена и к ряду других случаев, например к ситуации с Израилем сегодня.

Посмотрите на Ассирию: изначально это четырехугольник из четырех городов размером 80 на 80 километров. Буквально за 1,5 поколения Ассирия увеличилась до державы, включающей в себя весь плодородный полумесяц от Египта до Малой Азии со всеми хвостами, какие там есть. В результате ассирийские элиты столкнулись с невероятной для их мышления сменой масштаба: они привыкли смотреть на маленькую Ассирию, а должны управлять огромной страной.

Чтобы в этой ситуации как-то выжить, используется практика расчеловечивания. Считается, что все остальные не люди. А раз они не люди, с ними можно поступать как с нелюдьми. Но подсознательно ассирийские владыки понимают, что они люди. Возникает откровенный психоз. Рост любой организованности сталкивается с подобными проблемами.

Допустим, изобрели устройство нуль-перехода. И где-то за поколение расширили сферу влияния человечества с Земли на 25 тыс. планет. Неизбежна ситуация, что вся организационная структура будет не соответствовать масштабу, в котором приходится управлять. Сложно себе представить, что из этого получится, но я ручаюсь, что ничего хорошего.

Представление о когнитивной парадигме

С чего мы начали? Мы считали, что вся картинка достаточно простая. Была некая исходная парадигма, которая основывалась на том, «что мы видим, то и истинно». Далее она развивалась, совершенствовалась, возникли философская, схоластическая парадигмы. Последняя отвечала на вопросы Аристотеля. Он говорил: «Дайте мне исходные верные посылки, и тогда все выводы будут верными за счет моей логики». Основанием схоластической парадигмы является Писание. Писание в онтологии Бога абсолютно верно, поэтому у вас есть все исходные посылки. Используя логику, лингвистику, семантику, семиотику, вы расшифровываете текст Писания и получаете работающую картину мира, которой можно пользоваться.

В чем базовая проблема этой картины мира? Очень быстро начинаются занятия деривативным познанием. Есть Писание, есть решения соборов, есть высказывания святых отцов, комментарии к писанию, комментарии к святоотечественной литературе, комментарии к комментариям и т. д. Возникает колоссальный объем текстов, отвечающий на огромное количество вопросов, но совсем не на те, на которые было нужно.

Мой любимый пример. Король Франции обращается к Парижскому университету и задает два вопроса: почему христиане воюют друг с другом и почему пришла чума? Ученые ему отвечают: видите ли, первая война была на Небе, а Земля — лишь уродливая копия Небес, поэтому приходится воевать. Второй ответ: нагрешили мы, вот чума и пришла. Король спрашивает: а мы что, грешили больше, чем другие поколения? Ученые: да вроде нет…

А ведь вопросы были четкие и должны были получить ответы. Получается, что парадигма имеет колоссальное количество текстов и при этом отказывается отвечать на необходимые вопросы.

Бэконовская парадигма

В этой точке возникает бэконовская парадигма: мы теперь изучаем не Откровение, а Творца через изучение творения. Творение мы изучаем другими методами, но они подразумевают Творца. Фрэнсис Бэкон автоматически снимает вопрос о том, с чего мы решили, что можем познавать мир. Для него ответ очевиден — мир и человек созданы Богом, они имеют общность, и человек, созданный как подобие Бога, имеет инструменты для познания.

Но возникает еще два вопроса. Что делать, если Откровение дает один ответ, а изучение творения — другой и оба ответа надежны? Например, возраст Земли — около 7 тыс. лет по Откровению и 4,5 млрд лет по изотопному анализу.

Но Бэкон придумал второй вопрос: а с чего вы решили, что английский язык, пригодный для торговли на рынке, вообще пригоден для описания природы, Бога или чего-то сложного? Почему это работает? Можно поставить вопрос жестче. Почему на языке, который родился из гортанных выкриков приматов и всегда имел значение простых сигнальных действий (предупреждение об опасности или сообщение о наличии ресурсов), мы в принципе можем рассуждать о Боге?

Бэкон оказался в сложном жизненном положении и не смог додумать эту историю до конца. Пришлось формулировать парадигму так, как есть. В основу парадигмы Бэкона положено осмысленное наблюдение и содержательное именование: мы смотрим, видим, называем. «Называем» осталось от схоластической парадигмы, т. к. содержательное именование — это попытка ученого восстановить работу Адама.

А наблюдение — это как? Мы смотрим, ставим эксперимент или это мысленный эксперимент? Это все наблюдение, но это разные вещи. У Бэкона это хорошо смешивалось, и его парадигма позволила начать исследование объективного мира, положила начало науке, в которой мы живем до сих пор.

Понятно, что наука — частный случай бэконовской парадигмы, даже лишь ее часть, и она имеет начало и конец. И я думаю, что мы присутствуем при начале конца. Это длится уже более 100 лет. Это не означает, что наука исчезнет навсегда, ведь схоластика в период господства науки никуда не делась. Схоластика продолжала жить в науке, как математика, матлингвистика, семиотика, и даже неплохо себя чувствует. Но мы сейчас говорим о том, что должна появиться следующая парадигма.

Рассуждая таким образом, мы искали неосхоластику — новое представление, связанное с работой мышления, умением анализировать сложное, с тем, что мышление является самым сильным инструментом в распоряжении человека и им всегда можно пользоваться.

Три составляющие когнитивной парадигмы

Исходный баланс в наших рассуждениях всегда один и тот же: простое существование, сложная форма бытия, очень сложная форма богообщения. На уровне существования мы имеем дело с прагматикой — умением что-то делать и пониманием, как это делать: создавать механизмы, организовывать севооборот, управлять государством, создавать армии. Это прагматические возможности, которые дает первая исходная когнитивная парадигма.

И все было хорошо, пока в Древней Греции не произошел окончательный отрыв в языке означающего от означаемого — слово перестало быть непосредственно связано с тем, что оно описывает. Парадигма перестала быть скрепкой, соединяющей руль с килем корабля, она становится словом, обозначающим то, во что мы верим, и с чем соотносим свое мышление. Язык ушел из праксиса, и немедленно возникли две проблемы.

Первая — в языке стали появляться слова, у которых нет никакого практического воплощения. Мышление начинает работать не только с видимым, но и с невидимым. Попробуйте ввести понятие «атомы Демокрита», не имея представления о категориях. Невозможно увидеть, потрогать, пощупать атомы. Чтобы ввести это понятие как физическое, нужно его сначала ввести как категориальное, что было не очень легко сделать. Но, когда это произошло, оказалось, что таких понятий очень много.

Вторая проблема. Изощренный мозг может доказать любое суждение. Греки были умными и быстро осознали, что если ты можешь доказать любое суждение, то ты не можешь доказать ничего. На этом начала строиться философия, и конец этой работы — создание спа-баланса: Сократ, Платон и Аристотель предложили три разные формулы решения этой задачи (на них мы не будем отвлекаться). Затем появилось христианство, а с ним — возможность положить в основу логических суждений исходный текст, который с точки зрения христианина был абсолютно верен. И система первой когнитивной парадигмы замкнулась.

Когнитивная парадигма — это триединство прагматики, философии и схоластики. Прагматика объясняет, как сделать, философия — что делать, схоластика — почему это можно сделать и как отделить то, что можно, от того, что нельзя. Вся конструкция к XIV — началу XV века была полностью создана и работала.

Дисбаланс второго уровня

Когда замкнут один баланс, чтобы начать строить другой, нужно преодолеть сильное сопротивление. Мы для этого используем понятие «брешь», оно великолепно описано Чайной Мьевилем в произведении «Город и город» (фантастический роман Мьевиля — лауреата престижных премий Артура Кларка, «Хьюго» и «Локус» — прим. ред.). Когда вы смотрите с разных сторон и видите разные картины — вот это когнитивная брешь. Получается разрыв представлений, но при этом вы удерживаете во внимании обе стороны представлений. Еще один пример когнитивной бреши — корпускулярный дуализм в квантовой механике.

Первая брешь, с которой столкнулось человечество, — брешь Бэкона. Эмпирика Бэкона создала основание для новой прагматической конструкции, новой работы с праксисом, нового изменения и совершенствования мира. Грубо говоря, для создания новых механизмов.

Заделать брешь могли бы новые пророки и послания. Но мы же, люди, не можем спокойно ждать. На самом деле с позиции моей трансцендентности (я евангелист-протестант) эти пророчества к нам приходят постоянно и в приличных количествах. Просто мы не слушаем.

На данный момент второй баланс вообще недостроен. У нас было невероятное везение: Сократ, Платон и Аристотель жили последовательно в одном городе в одно время в одной культуре. Отсюда их картина мира нами воспринимается как целое. И во втором балансе они закрыли позицию философии.

С одной стороны, восторжествовал эмпирический подход, который предложил Бэкон, довели до ума Исаак Ньютон и Готфрид Вильгельм Лейбниц (можно считать его тем, кто завершил работу): в прагматику были брошены огромные усилия людей и общества. Возникли современный технологический мир, индустриальная фаза развития, капитализм, машинная цивилизация, свет, перемещение — все, что мы с вами знаем. И появились значительные проблемы с двумя остальными вершинами, философией и схоластикой.

Представьте на секунду, что возникла ситуация, что философы Людвиг Витгенштейн, Мартин Хайдеггер и Василий Налимов живут вместе в одном городе и знакомы друг с другом. Или, например, Ньютон, Витгенштейн и Илья Пригожин (бельгийский физик и физикохимик российского происхождения, лауреат Нобелевской премии по химии 1977 года — прим. ред.). Если бы это было возможно, мы бы получили более компактифицированный второй уровень, в нем работали бы взаимные связи.

А сейчас получается, что у нас переразвита эмпирика, фактически не развита философия. Витгенштейн пытался объяснить, что работая только с наблюдением и измерением, мы в действительности все время работаем с языком. Его услышали, признали великим ученым, но это ничего не поменяло. Помните, на уровне философии был момент: «Нашими методами доказательства мы можем доказать все что угодно»? По сути, Витгенштейн сказал: «Но любые наши интеллектуальные действия являются зависимыми от языка, а язык достаточно случаен, что дает случайность интеллектуальных результатов».

Нужно было здесь копать, но копать никто не стал. И угол неофилософии оказался пустым или почти пустым. Конечно, там есть Витгенштейн, Налимов, тартусская школа языкового анализа, еще 4–5 позиций, но все равно мало. И совсем плохо оказалось с неосхоластикой — попыткой понять, как соотносится эмпирика Бэкона с трансцендентным.

То, что я христианин, — это моя личная проблема, не связанная с этой схемой. Я не говорю, что должен быть единый Господь. Я спрашиваю: эта схема как-то связана с трансцендентным? Если вообще никак не связана, получается веселая проблема: а с чего мы решили, что наши органы чувств и приборы вообще познают мир и в принципе могут это делать? А если связаны, то каким образом эта связь устанавливается? Что является основанием процесса познания?

В позиции неосхоластики у нас нет совсем ничего. Были попытки Нила Стивенсона (американский писатель-фантаст — прим. ред.), но только в романе «Анафема» ближе к его концу. Это только попытки, незавершенная работа.

Когда наша группа это осознала, мы оказались в положении той самой обезьяны: вот зеркало для самой умной, вот зеркало для самой красивой — что мне, разорваться, что ли? Мы выяснили, что хотим и неофилософию, и неосхоластику, и пойти на третий уровень, заняться иноэмпирикой. Но не замыкать предыдущую парадигму, а открывать следующую. С этим внутренним противоречием мы не справились до сих пор. Поэтому далее будем говорить о миксе из неосхоластики и иноэмпирики.

Переход между когнитивными парадигмами

Брешь в когнитивной парадигме — это различие в мышлении, которое рефлексируется исследователем, увеличивая сложность. Этот момент принципиально важен, т. к. исследования встретили у нас сильное внутреннее сопротивление. Если вы студент-троечник, вы без проблем сегодня сдадите закон Божий, а завтра — эволюционную теорию. Вам глубоко пофиг — нужна оценка в зачетке. А если вы серьезный, думающий аналитик, сдать эти экзамены одновременно будет очень больно. Ощутите слабость каждой модели и еще большую слабость их растяжки, а также ничтожность мышления, которое пытается это ухватить.

Мне пришлось пройти путь от онтологии науки к онтологии Бога, и я это состояние хорошо знаю. Это брешь внутри тебя. Все же читали «Хроники Амбера» Роджера Желязны? Там Джасра говорит: «Сломанная картина сломанного лабиринта. Перед вами всегда пропасть. Она может быть маленькой, как паутинка, а может быть как стометровый проход, который не преодолеть. Умение найти нужное место — часть искусства». Тут то же самое — у вас внутри всегда пропасть, и в этом состоянии вы действительно видите предыдущую и следующую парадигмы одновременно и видите их перетекание.

Поймите, эта пропасть существует в каждом построении, что бы вы ни делали, какое бы уравнение ни решали. Очень трудно решать уравнение Навье – Стокса, думая о Боге. Обычно люди так не делают. Конечно, есть исключения. Джон Р.Р. Толкин написал 2 тыс. страниц об эльфах и гномах, все время удерживая в голове, что он католик, — за это мы его и любим. Он удерживал сильную философскую, религиозную позицию, а не писал просто фэнтези. Поэтому фэнтези много, а Толкин — один.

Парадоксальные производные

Итак, мы исходим из того, что любая парадигма имеет три составляющие — прагматику, философию, схоластику. Но есть еще парадоксальные производные, когда вы меняете прагматику и смотрите, как она меняется. Производная по самому себе всегда единица, но для парадоксальных производных это не так.

Что такое изменение прагматики? Технология, развиваясь, ускоряет развитие технологии, идет постоянная самовозрастающая прагматика, аналог самовозрастающей стоимости в капитале. Скорость роста объема информации продолжает увеличиваться, и мы к этому не готовы. Что делать? Надо срочно человека перестраивать. Раз одна технология развилась, надо развивать другую, третью, четвертую. Но рано или поздно система или взрывается (положительная остановка через взрыв) или выходит на плато (положительная остановка через выход).

Возьмем неконтролируемое развитие мышления ради мышления. Мы отрываем мышление от праксиса и Бога, занимаемся философией во имя философии. В конечном итоге эволюция эпистем (если делать их, не отвлекаясь ни на Бога, ни на прагматику) приводит к мысли о том, что все конструкции одинаковы и все должно быть деконструировано — это постмодерн.

А что насчет самовозрастающего богообщения? Концепция исихазма хорошо известна и мусульманам, и православным, в меньшей степени — протестантам.

В чем смысл любой парадоксальной производной? Это встроенная обратная связь, которая разгоняет процесс. Что у нас есть в другом языке? Парадоксальная производная прагматики по прагматике, статики по статике. Это самоструктурирование, самоорганизация пространства с саморазгоняющейся динамикой, оператор любой возможной эволюции. Это две загадки эволюции: она невероятно медленная на раннем этапе, невероятно быстрая на позднем.

Есть инфракрасная и ультрафиолетовая расходимости. Что, кстати, приводит нас к выводу, что эволюционная теория (языка, живого, сознания, Вселенной) не может быть достаточной. В ней всегда должно быть что-то неэволюционное, иначе не выйти за пределы инфракрасной и не справиться с бесконечным ростом ультрафиолетовой. Обе проблемы несовместимы с тем миром, с которым вы столкнулись. Это заметил, например, писатель-фантаст Вернор Виндж.

Парадоксальная производная спонтанности по спонтанности. Необходимость быстро и спонтанно менять мир. Греческий парадокс — это простое суждение, согласно которому каждый следующий шаг развития обязан породить новое по отношению не только к предыдущему шагу, но ко всей совокупности предыдущих шагов. Это легко сформулировать, но попробуйте с этим пожить. Греки красиво придумали: сначала были Хаос и Эрос, потом появились Уран и Гея, их дети, титаны, человекоподобные олимпийские боги, люди… И ни один уровень не похож на предыдущий.

Но возникает вопрос: а что будет после людей? С точки зрения современной астрофизики в конце все превратится в лептонную пустыню. «Да, понял, — скажет грек Гесиод. — А что после?» Ну как — ничего, она же абсолютно пустая… И грек потеряет всякий интерес к дальнейшему разговору — вы сразу упростили развитие, сказав, что оно конечно. С другой стороны, жить в варианте, когда оно все время продолжается, тоже тяжело. Я шучу, что, когда греки это осознали, они тут же позвали римлян, чтобы те их завоевали и у греков не было времени на праздные рассуждения.

Сергей Переслегин