«Челнинские художники вроде держатся друг за друга, но в Казани это разброд…»

Дина Ахметова: «Башкирские художники в некотором смысле схожи с Хамзой Шариповым»

«Это не про коммерцию, а про настоящее творчество!»

— В галерее «БИЗON» в эти дни работает небольшая, но очень репрезентативная выставка «Татарская перспектива», объединившая тюрко-татарских художников XX и XXI веков от Баки Урманче до Ленара Ахметова. Как бы вы охарактеризовали основную идею выставки, которая сконцентрировала в себе таких разных представителей татарского изобразительного искусства?

— Традиционно изобразительное искусство делится на реалистическое, которое мы связываем с академической традицией, и на современное, связанное с модернистским направлением. Здесь в основном представлена как раз живопись модернистская, и она достаточно разносторонняя. Если говорить о том, что ее объединяет, на мой взгляд, суть выставки очень удачно выражена в названии «Татарская перспектива». Мы видим здесь две творческие группы: татарских художников из Башкортостана и татарских художников нашей республики, которых объединяют Набережные Челны. Но что их сближает художественно? Я бы сказала, что зрительно их объединяет декоративность, определенная лаконичность языка, без акцента на обыденные мелкие детали, как это могло бы быть в реалистическом искусстве, например.

А есть универсальные образы визуального плана, демонстрирующие пространство Неба, Земли, Вселенной. И в этом глобальном пространстве существует что-то близкое и родное — на фоне большого и необъятного взгляд непременно ухватывает деталь, которая человеку дорога и любима. Куратор выставки сумел интуитивно понять, что именно это и объединяет работы.

«Тропинка» (В. Ханнанов)

Если говорить о художниках, в первую очередь надо сказать о художественном объединении «Чингисхан», которое образовалось в 1990 году в Уфе. «Чингисхан» — это бренд, который очень многим известен за пределами Башкортостана. Они оказались группой, внутри которой художники очень сильно поддерживали друг друга творчески и организационно. Сплоченность и поддержка помогли им выйти на российский художественный рынок. Известная история — первый глава этой группы Наиль Латфуллин умер рано, в 1992 году, и тогда «Чингисхан» возглавил Василь Ханнанов. Легендарная личность, человек пассионарного типа, который создал Музей современного искусства имени Латфуллина в Уфе, у него выходил журнал «ВХ», в котором печатали материалы о художниках и статьи искусствоведов. Возглавлял он это объединение, по сути, более 30 лет. К сожалению, в этом году его не стало.

«На мой взгляд, суть выставки очень удачно выражена в названии «Татарская перспектива». Мы видим здесь две творческие группы: татарских художников из Башкортостана и татарских художников нашей республики, которых объединяют Набережные Челны»

Работы художника выделяются и сразу узнаются: «Это Василь Ханнанов, его стиль, его идеи». И те, кто был с ним, тоже совершенно потрясающие художники, каждый из них узнаваем, и при этом они абсолютно разные (Расих Ахметвалиев, Ринат Харисов, Мидат Мухаметов и др.). В их творчестве нет общей стилистической черты, которая бы их объединяла. Они находятся в одном пространстве, видно, что разные, но настолько гармоничны друг с другом! Скорее всего, такое впечатление создается именно из-за принципа обобщенной визуальности. Им не нужно реалистическое копание — «похоже или не похоже», для них главное — воплотить центральную идею. Это не про коммерцию, а про настоящее творчество.

— В чем выражается разница между уфимскими художниками и, например, челнинскими?

— Если говорить о наших, то это тоже очень интересная история. Уфимские художники пришли к поискам синтеза даже не столько татарского, сколько более общего, тюркского искусства с искусством современным, актуальным, а художники из Татарстана — это в первую очередь группа «Тамга», которая образовалась в Набережных Челнах в 2000 году, присоединилась к течению этнофутуризма. Они большее внимание уделяли этническому началу, и, может быть, поэтому эти художники где-то неуловимо, но визуально схожи друг с другом. Художественные направления, в которых они работают, в первую очередь это примитивизм, наивное искусство, лубок плюс декоративное искусство. Здесь однозначно видна ориентация на народное, декоративное искусство.

«Первый снег» (Л. Ахметов) (справа)

Возглавлял группу «Тамга» с самого начала Хамза Шарипов, фактически классик этнофутуризма. Авторы все разные и очень самобытные. Особенно хотела бы выделить в этом плане Ленара Ахметова, который является самым молодым в «Тамга». Зрелый мастер, талантливый, возглавил Союз художников Набережных Челнов и очень эффективно управляет организацией. У него в силу возраста есть понимание, может быть, актуального искусства, самых современных его видов и инструментария. У него настолько развито образное мышление, что из любого пенечка, палки и подручных материалов может сделать настоящий объект искусства.

— Вы упомянули об этнофутуризме: создается ощущение, что внутри выставки «Татарская перспектива» к какой бы группе ни относились художники, очевидно, их объединяет именно эта приставка «этно» или это не совсем так?

— Башкирские художники в некотором смысле схожи с Хамзой Шариповым. Во-первых, это очень лаконичный стиль. У Шарипова это простейшее изображение, оно идет от декоративного искусства, как вышитый ковер с орнаментальными фигурами, где мы только при большом напряжении увидим антропологические образы, потому что у татар в силу религиозных причин не было принято в принципе изображать каких-то живых существ.

У татар Башкортостана немного другая история. Они приняли ислам позднее татар, которые пытались сохранить свою национальную культуру и самоидентифицироваться через религию, они должны были сохранять в себе этничность, а у башкир, по всей видимости, было иначе. Я не занималась историей татар РБ, но мне все время кажется, что у них другое направление, не столько этническое, сколько обращенное на общетюркскую культуру: это могут быть монголы, Восточная Азия, Иран, Ирак, кочевое искусство…

«Полный эффект погружения в татарское искусство, в самую сердцевину»

«Для меня сначала это был шок: такой Баки Урманче, как?»

— Хотелось бы обратиться к самому названию выставки. Насколько уникальна идея выстроить экспозицию как траекторию татарского изобразительного искусства?

— Во-первых, у татар не было изначально изобразительного искусства, поскольку из-за религии они не должны были изображать живых существ. Но еще до революции у татар оно появляется. Очень этому поспособствовал Габдулла Тукай, который очень хотел, чтобы его книжки иллюстрировались для большей доступности широкому читателю. Соответственно, появляются иллюстрации в актуальных для начала века стилях, например модерне. Ярчайший представитель этого стиля в книге начала прошлого века — Иван Билибин. Частыми были иллюстрации в лубочной эстетике. В дальнейшем встает вопрос о развитии национального изобразительного искусства, ведь время требовало новых решений.

С самого начала и татары, и русские получали одинаковое традиционное образование в Казанской художественной школе и рисовали одинаково, в реалистическом плане, но татары все равно понимали, что у них есть своя традиция. Например, декоративное искусство, которое чисто на символическом уровне обозначает какие-то вещи: вход в рай, пожелание счастья; каллиграфия, которая тоже на уровне изысканных узоров позволяет нам на визуальном уровне считывать какие-то эмоции. То есть татары понимали, что у них есть свои традиции изобразительности (декоративные и религиозные), но в советские годы они, конечно, к этому прийти не могли.

В конце советского периода, например, Ильдар Зарипов начинает свои эксперименты с изображением. Он тоже был реалистом в самые ранние годы, писал в так называемом суровом стиле. Он не остался в рамках одного реалистического направления, занимался изучением иконописи, византийского искусства, мозаики, выходя за рамки чисто этнического, национального искусства, и в итоге сложился оригинальный, самобытный метод. Его повторить очень сложно, надо быть таким художником, как Зарипов, чтобы так писать.

«Балхаш-порт» (Б. Урманче)

У Баки Урманче также есть эксперименты с национальными орнаментами, беспредметным творчеством, хотя он художник с реалистическим образованием, окончивший Вхутемас (Высшие художественно-технические мастерские в Москве, Петрограде и других городах России с 1918 по 1926 год — прим. ред.). Урманче — реалист, но он имеет отличную от академизма стилистику. На выставке в «БИЗОNе» мы видим одну из работ середины его жизни — «Балхаш-порт», она сделана в Казахстане, где он прожил значительную часть жизни, и становится понятно, что большое пространство для него важнее, чем более мелкие детали, он ищет место в нем людям, которые не теряются на фоне этого простора.

— Отдельно, наверное, стоит сказать о работе Баки Урманче «Джалиль», которая представлена на выставке «Татарская перспектива». Она написана в не свойственном Урманче стиле.

— Моя коллега нашла карандашные наброски этой картины. Видимо, это была заказная работа, возможно, к памятнику Мусе Джалилю. Это значит, что он делал вот такие декоративные, стилизованные вещи, непривычные для нашего глаза. Для меня сначала это был шок: такой Баки Урманче, как? Но потом я поняла: он же очень много работал, был нарасхват — заказы, договоры, в этом смысле он был человеком пластичным, владел ремеслом, вхутемасовская творческая природа давала о себе знать.

— Говоря об общей траектории татарского искусства, можно ли выделить основные этапы или трансформации в процессе этого развития или у всех художников становление происходило очень по-разному?

— Можем, потому что уже во времена перестройки, когда всем разрешили делать все что угодно, у художников появилась возможность выразить себя так, как они это чувствовали. В 1980-е стилистически все было очень сложно, могли быть работы в наивном стиле, например в рамках псевдонародного искусства, абстракции, которые ранее не отвечали пропагандистским целям, хотя в 1960-е тоже был всплеск, так называемый второй русский авангард. Но сейчас мы говорим об искусстве, которое нам ближе по десятилетиям, и, говоря о 1990-х, нужно сказать, что это искусство, конечно, не про коммерцию. Это искусство про искусство.

И, в сущности, взять любого художника с этой выставки: каждый из них — это личность, у каждого своя особая стилистика. У Зиннура Миннахметова длительная художественная эволюция, он проходил через разные этапы, в 1990-х у него была необычная монохромная графика, несколько пугающая, люди с большими головами, как инопланетяне, в 2000-е годы они преобразовались до маленьких человечков, появилось много цвета. Он очень много работал, исследовал свое художественное пространство и пришел к тому потрясающе образному языку, какой мы сейчас у него видим. Его же ни с кем не спутаешь, никто так нарисовать не сможет. Современным художникам, чтобы прийти к такому, наверное, не хватает большой идеи, они не совсем понимают, что такое этническое искусство да и искусство вообще!

Сейчас начали выпускать комиксы на национальную тематику, графики перешли в эту стилистику, и она вроде бы глобальная, но одновременно тяготеет тематически к национальной истории, мифологии. Большое видится на расстоянии. Может, сейчас мы и не считаем картину в целом, а потом узнаем о тех, кого не замечали сейчас. Творчество художников этой выставки — это уже устоявшееся искусство, и каждый из авторов — имя, большая индивидуальность.

«Взять любого художника с этой выставки: каждый из них — это личность, у каждого своя особая стилистика»

— В принципе, обращение к традиции — это некая необходимая дань уважения, если мы говорим о художнике-носителе той или иной национальной культуры?

— Если для художника это актуально, если он это понимает, то, конечно, это видно. Я вот не знаю, есть ли во мне «татарскость», я человек более плюралистского типа, хотя я и читала курсы о художественной культуре Татарстана в вузе. Головой-то я это понимаю, но в себе не ощущаю. В художнике тоже либо есть, либо нет. Если ему неинтересно, он будет писать обычные натюрморты, пейзажи с тележками, импрессионистически работать, и большинство художников именно такие люди. Но если человек находит какую-то большую идею для себя в творчестве, а это самое сложное для художника, то это счастье для него. Хорошо, если художник найдет в своем творчестве поддержку извне.

Я недаром начала с того, что мы поговорили об объединении «Чингисхан». У художников из Башкортостана есть благодатная почва, помогающая им развиваться в этническом направлении. Например, когда делаются выставки в музее современного искусства Zaman (Уфа), там обязательно дублируют аннотацию на башкирском языке (их никто не заставляет, это частная институция), в галерее «БИЗON» поступают точно так же. Для них очень важно понять эту самоидентификацию своей земли. Им интересны именно те темы, которые связаны с их регионом; это их принципиальная позиция.

«Степь» (М. Мухаметов)

В Казани в целом чувствуется больше глобалистский подход, но здесь мало таких огромных картин, в которых угадывается, как в случае с уфимским автором Мидатом Мухаметовым, ясная отсылка к определенному художественному авторитету, например Саю Твомбли (Сай Твомбли — американский художник и скульптор-абстракционист — прим. ред.). В Уфе этот глобальный взгляд через оптику национального искусства есть, а в Татарстане порой не хватает такой дерзости.

— Как это можно объяснить?

— Не знаю. У нас в Казани художники вообще пишут картины небольшого размера, а уфимцам хочется пространства, свободы. У них ведь во многом кочевая культура, и тут неважно, татары они или башкиры. Они долгое время были народом без городской культуры и ислам приняли позднее. При этом они необязательно все занимаются этническим искусством, порой это просто модернистский подход, но очень часто у них появляются определенные герои: это обязательно воины, образы коней, что, видимо, заложено на генетическом уровне.

— На открытии выставки «Татарская перспектива» вы говорили, что, несмотря на то что каждый из художников пишет о «маленьком, человеческом, своем в большом космосе», их все равно объединяет нечто большое, разговор, к которому присоединяются все художники мира, — диалог со Вселенной. Как вы и сказали, некоторые тюрко-татарские авторы в своей стилистике часто перекликаются с дорогими и всемирно признанными арт-деятелями. Айрата Терегулова часто сравнивают с Баскиа, того же Мидхата Мухаметова — с Твомбли. Почему возникают такие переклички и ассоциации?

— Когда они начали работать в перестроечное время, очень часто их выставляли за границей. Кто-то из них жил там: Расих Ахметвалиев в Париже, Ринат Харисов в Канаде и прочие. Терегулов взял и соединил образ коня с уличной стилистикой Баскиа, и это прекрасно. Или Миннахметов, человек, который буквально, сидя на своем одном месте, поймал что-то в воздухе, нечто глобальное и теперь вообще воспринимается вне наших традиций. При этом простой и скромный, сложно сказать, откуда в нем все это. Многие казанские художники в 90-х также много ездили по Европе, а потом создавали интересные работы, ориентированные на традиции западного искусства.

«Zoo-44. Загруженный ишак» (А. Терегулов) (справа)

«Не хватает такого широкого взгляда на искусство Татарстана, где оно сошлось бы в одной цепочке»

— О чем в первую очередь тогда рассказывает «Татарская перспектива» зрителю? Это один из вариантов поиска татарской идентичности?

— Я говорила о башкирской национальной самоидентификации, у татар то же самое. Они также хотят понять свое место в большом мире — кто они, какие они, могут ли? И на самом деле мы видим, что они вполне себе могут. Единственное — им не хватает институций, которые бы ими занимались. Например, в плане выпуска альбомов, каких-то съемок, текстов им это необходимо. Все художники — индивидуалисты, поэтому они именно ищут свою, личную идентификацию. Они прекрасно видят, понимают сложности современного мира, тот же искусственный интеллект, и им хочется показать себя, свою незаменимость, уникальность. Но им нужна институциональная помощь.

То же «Отражение» Мухаметова, я хоть и не фанат подобного, но это так в точку: заходишь в зал и видишь на другом его конце эту картину — вот она, перспектива. Можно говорить о том, что это своеобразный стиль Ротко (Марк Ротко — американский художник, один из создателей «живописи цветового поля», — прим. ред.), но ничего ужасного в этом нет, потому что Мухаметов показал через это то, что знакомо зрителю, выразив это по-своему.

«Отражение» М. Мухаметова и «Джалиль» Б. Урманче Фото: «БИЗНЕС Online»

— Можем ли мы ожидать, что тюрко-татарское современное искусство повторит на мировой арт-сцене явление, например, «бурятского чуда»?

— Для этого художники должны понимать, что они сохраняют идентичность нашего региона. Если они начнут писать так, как пишут все, они просто потеряются. Должен быть поиск каких-то своих личных традиций. Не традиций всего искусства, а того, что объединяет их с этой землей, тогда они не потеряются. Но не забывать при этом о мировом контексте, чтобы быть понятыми.

— Какие произведения экспозиции, на ваш взгляд, являются наиболее яркими и символичными для понимания татарской культурной идентичности?

— Они в общем-то все яркие и символичные. Например, «Архитектурный город II» Ленара Ахметова — это синтез национальной и религиозной идентичности. Они сделаны на стекле, явно в стилистике шамаиля.

Затем, образ коня вроде бы татарская традиция, татарина без коня вообще сложно представить, но также конь — это религиозный образ, тут снова взаимосвязь с религией. То есть все гораздо глубже, чем просто эмоциональные поиски своей идентичности.

— На открытии выставки один из зрителей рассуждал об этих задачах экспозиции: что много сказано о корнях, о том, как люди занимаются современным искусством, не забывая о них, но что такая терминология может ввести в заблуждение и придать искусству локальный, если не провинциальный характер. На ваш взгляд, есть ли такая проблема у татарстанских художников, они действительно зацикливаются сами на себе?

— Да, они сами в себе, еще порой и вовсе повторяются. У башкирских художников визуальный инструментарий шире, они не боятся использования контекста мирового искусства в помощь себе, для того чтобы их язык стал более насыщенным. И мы действительно говорим: тут Баския, вот тут Твомбли, тут Матисс, там Ротко. На этой выставке наши художники друг друга замечательно дополнили, и идея прочитывается, но, если их повесить отдельно, контекст может потеряться.

— В чем сложность работы с татарским авангардом? Ведь долгое время это направление никто не изучал, не каталогизировал, не анализировал, полноценно этим начали заниматься лишь недавно. Много ли работы в данном направлении нам еще предстоит и какие необходимы ресурсы? Кажется, что татарский авангард сейчас недостаточно репрезентирован даже на казанских выставочных площадках.

— Нам не хватает исторических и культурологических исследований по искусству региона. Кажется, что мы до сих пор не выпустили какие-то нужные книги. Была Розалина Шагеева, к сожалению, ушедшая в этом году, она занималась национальным искусством, очень много для него сделала, собирала коллекции шамаиля для казанских музеев, это невероятная миссия, которую повторить практически невозможно. Благодаря во многом именно ей это искусство сохранилось в музеях. Собирала она и современных художников.

Нужно понимать, что искусству, как и отдельному художнику, нужно много времени, чтобы сформироваться. О художниках 1990-х было много статей, та же Шагеева о них часто писала, Вера Цой и Дина Валеева, но это было другое поколение творцов. О них надо уметь писать, а мы порой страдаем вкусовщиной — этот художник мне нравится, тот не нравится. Я и про себя такое могу сказать. У Розалины Гумеровны такого не было, самый широкий спектр художников всегда ей импонировал. Ей было абсолютно все равно, что этот художник может чем-то не понравиться. Она считала, что им и так сложно, и помогала. У нее всегда хорошо и легко складывались слова, она была поэтессой, писала цветистые тексты. Не хватает такого широкого взгляда на искусство Татарстана, где оно сошлось бы в одной цепочке. Сейчас есть отдельные статьи, исследования, но все равно надо изучать сами процессы, что там было и как.

Я сама жила в 90-е и видела всех этих художников, писала о них, но сейчас мне этого уже не хочется делать, мне интересны другие периоды в искусстве. Может быть, это станет базой для последующих исследователей, которые могли бы написать историю нашего искусства, как писала Светлана Червонная о нем до 1980-х годов. Она была московским искусствоведом и исследовала автономные республики, в том числе Татарстан. И писала она с позиции советского искусствознания, то есть это не аналитический метод, а описательный. Сейчас же нужен анализ. Очень уповаю, что появятся молодые исследователи и история изобразительного искусства нашего региона будет написана.

«Нужно понимать, что искусству, как и отдельному художнику, нужно много времени, чтобы сформироваться»

— А репрезентация в плане выставок?

— Да, их не так часто выставляют. Вот галерея «БИЗON», например, в Челнах проходят выставки иногда, там художники активнее поддерживают друг друга, но, думаю, им не хватает широкой публики, рынка, публикаций. Их надо показывать пошире и почаще. У Ленара Ахметова, например, в этом году был выпущен каталог — такая поддержка требуется постоянно, и остальным это тоже нужно! Еще сложность в том, что башкиры социально объединены, а наши находятся в каком-то разброде, как будто существуют по одному, и непонятно, кто они, что они, с кем и где. Челнинские вроде держатся друг за друга, но в Казани это разброд, хотя, думаю, молодые художники лучше социализированы, но часто так случается — появляется молодой, интересный и потом тут же куда-то пропадает. Все-таки постоянно заниматься творчеством непросто.

— Подытоживая, какой вырисовывается эта татарская перспектива?

— Молодые художники, 20–30-летние, пытаются найти свою идентичность. Я это замечаю по иллюстраторам, по тем, кто занимается декоративным искусством. Сейчас этого очень много, раньше же такого не было вообще. Они ищут национальный код, это становится модным. Бывают, конечно, какие-то банальные вещи, но иногда встречается очень интересная интерпретация этих мотивов, и традиционное искусство становится очень современным. Есть те, кто занимается комиксами, изображающими сюжеты из жизни и истории татар.

Свою собственную историю молодые люди тоже пытаются понять, найти что-то в ней. Это не популярное искусство, оно может быть и не создано для широких масс, но это неважно, искусство никогда не было для всех. Потому пусть у нас это представлено и не так концентрированно, но интерес к национальной истории и культуре есть, и все это потихоньку воплощается в конкретные формы, выпускаются книги, все чаще художники обращаются к мифологии. И это интересно, у этого есть перспектива.