Год назад я написал пост «Секреты и публичность Банка России», где речь шла о нормах транспарентности центральных банков и практике раскрытия информации отечественным регулятором. На текущей неделе совет по денежно-кредитной политике и финансовому регулированию «Ассоциации региональных банков» решил подвести информационные итоги 2010 года и выяснить, что удалось Банку России с тех пор сделать. 

Мы написали письмо руководству Банка России с просьбой прокомментировать изменения в информационной политике и приложили сравнительную таблицу. За подписью первого зампреда Банка России Алексея Улюкаева, отвечающего в нашей стране за денежно-кредитную политику, нам пришел ответ. Поскольку комментарий Банка России не носит конфиденциальный характер, а напротив, предназначен для публичного разъяснения коммуникационной политики регулятора, я могу его полностью привести. Как и таблицу, отражающую изменения в информационной политике Банка России в 2010 году. 

Первое впечатление, которое мне довелось получить от прочитанного из ответа ЦБ, – разочарование. Его ответ, по существу, сводится к двум тезисам. Во-первых, Банк России официально не проводит инфляционное таргетирование, а следовательно, транспарентность ему ни к чему. Во-вторых, в мире полно стран, которые закрыты так же, как и родной регулятор, и он здесь не одинок. 

Хотя из «Основных направлений единой государственной денежно-кредитной политики на 2011 год и период 2012 и 2013 годов» действительно исчезли фразы о подготовке к переходу на инфляционное таргетирование, надо иметь в виду, что центральному банку вовсе не обязательно быть «inflation targeter», чтобы внятно и аргументировано говорить о своей политике. 

МВФ, выступающий разработчиком международного «Кодекса транспарентности денежно-кредитной политики», в своих последних работах однозначно дает понять: вне зависимости от режима денежно-кредитной политики центральный банк обязан раскрывать информацию таким образом, чтобы участники рынка могли понимать цели и действия регулятора, а также результаты его политики. 

Конечно, не для всех стран имеет смысл раскрывать информацию о решениях, особенно, если они остаются неизменными. Например, Валютное управление Саудовской Аравии уже не первый десяток лет держит фиксированный курс к доллару США и ему не о чем больше говорить. В России же, где курс рубля почти плавает, ставка рефинансирования меняется и происходят другие дела, политика требует разъяснения. 

Хотя Алексей Улюкаев уже не первый год говорит о движении Банка России к большей транспарентности, дальше заявлений дело не идет. Единственное, на что сподобился регулятор, – это публикация расширенных пресс-релизов, объясняющих принятые решения, а также причины сохранения ставки рефинансирования на прежнем уровне. В целом же коммуникационная политика Банка России остается по-прежнему далекой от признанной лучшей практики центральных банков.

 Больше всего удручают оправдательные ссылки Банка России на опыт других стран, многие из которых не публикуют ни протоколы совещаний по денежно-кредитной политике, ни другие документы. Иными словами, раз Зимбабве так не делает, то и мы (Банк России) можем не делать. Психология аутсайдера возобладала: ведь для него худший международный опыт является обоснованием собственной несостоятельности. Выходит, что Папуа Новая Гвинея или Танзания ближе и роднее Банку России, чем передовые Банк Англии или Швеции. 

Тем не менее, прямое обсуждение с представителями Банка России перспектив улучшения его транспарентности внушает некоторую надежду. Ближайшие изменения, на которые можно рассчитывать – публикация к пресс-релизам сопроводительных отчетов, дающих подробное объяснение и обоснование решений. В отсутствие протоколов и стенограмм совета директоров сопроводительные отчеты могут быть неплохой альтернативой. 

Во-вторых, преобразование «Квартального обзора инфляции» Банка России в полноценный «Отчет по денежно-кредитной политике». В нем могут быть представлены подробные объяснения текущей и будущей (прогнозной) политики для профессиональной аудитории. И в том и в другом случае центральный банк сталкивается с проблемами неверной трактовки его документов (что например, характерно для депутатского корпуса или бульварной прессы) и ответственности за свои письменные заявления. 

Первое решается путем регулярного и кропотливого разъяснения своей политики всем, кто не может похвастаться экономической грамотностью – собственно, в этом и состоит искусство коммуникационной политики. Второе является следствием страха перед общественной ответственностью. Однако, не беря на себя обязательств по достижению целевых ориентиров и не выполняя их, нельзя заработать рыночную репутацию. Как можно управлять рыночными ожиданиями, – о чем мечтают все центральные банки, – если бояться открыто говорить о собственной политике?

(Слон, 18.11.10)