«МЫ ДО СИХ ПОР НЕ ЗНАЕМ, КТО ИГРАЛ ПРОТИВ РОССИЙСКОЙ ВАЛЮТЫ В ДЕКАБРЕ 2014-ГО»

— Яков Моисеевич, недавно курс национальной валюты снова поставил антирекорд: цена доллара достигла 60 рублей, евро перевалил за 70. Ждать ли нам повторения «черного вторника», как в 2014 году?

— Рубль фундаментально переоценен. Нормальный уровень, при котором национальная валюта начнет стимулировать развитие экономики, — 65–66 рублей за доллар, умеренно слабый рубль — 71–72 рубля за доллар. Для того, чтобы прогнозировать изменения курса, нужно ответить на вопрос: почему рубль при слабой экономике долго находился в сильной зоне? Мы наблюдали, что с одной стороны, с начала 2016 года росли цены на нефть и другие российские сырьевые товары, сохранялся объем экспорта. В этой ситуации курс рубля поддерживался значительным потоком валютной выручки. Присутствовал тренд на ослабление доллара по отношению к евро, что также позитивно влияло на курс.

И наиболее важный третий фактор, позволявший рублю долгое время оставаться в зоне 57–59 рублей за доллар, — кэрри-трейдеры (получение прибыли от разницы в процентных ставках одной валюты — прим. ред.). На начало осени объемы операций спекулянтов можно было оценивать свыше 30 миллиардов долларов. С одной стороны, сумма небольшая, с другой — достаточная для того, чтобы в случае колебаний играть роль спускового крючка. Сочетание высокой доходности финансовых активов внутри России и сильный рубль создавали ситуацию, когда держателями половины внутреннего рынка акций являлись нерезиденты, и их доля постоянно росла. Высокие, растущие доли нерезидентов были и есть на рынке ОФЗ, деривативов, корпоративных облигаций и других инструментов. Курс рубля в этой ситуации напоминал лодку, плывущую против сильного течения. Поток денег из-за рубежа постоянно относит ее назад — в зону сильного рубля. Но как только он иссякает, то лодка резко устремляется вперед. Это происходило трижды в российской экономике — в 1998 году, в 2008–2009 годах и во втором полугодии 2014 года.

— Кто в данном случае выступает в роли гребцов?

— Кто именно? Но дело в том, что микроструктура валютного рынка мало известна, она закрыта. Понятно, что это рынок, на котором очень много нерезидентов, пусть и с российскими корнями. Можно предположить, что речь идет о крупных институтах, структурах. Мы не понимаем до конца их политику на этом рынке. Очевидно лишь, что генеральной линией российских властей и Центробанка является установка на сильный рубль.

— То есть прогнозировать развитие ситуации практически невозможно?

— Сейчас возможны несколько сценариев на ближайшие два-три года. Первый опирается на то, что вместо укрепления доллара к евро, которого мы ожидали до 2018–2019 годов, начнется длинный тренд к его ослаблению. Тогда цены на сырье, включая углеводороды, металлы и прочее, будут оставаться высокими. В этой конструкции при прочих равных условиях, хотя ослабление рубля будет сохраняться, но девальвация окажется медленной. Не последнюю роль опять же будут играть кэрри-трейдеры.

Второй сценарий негативный. При укреплении доллара и падении цен на сырьевые товары, более интенсивном сокращении спроса на российское сырье в Европе, а также активном снижении ЦБ ключевой ставки начнется уход, а может быть, и бегство кэрри-трейдеров с рынка. Соответственно, реакция рубля будет от плавной до более жесткой в зависимости от скорости выхода частного капитала из России. Национальная валюта может обвалиться также в случае обострения отношений с США. К примеру, американцы введут запрет на приобретение российских государственных ценных бумаг, а мы начнем избавляться от гособлигаций США, в которые вложено в районе 100 миллиардов долларов. Такие риски нельзя исключить. Вероятность этих сценариев я бы оценил как 50 на 50. Равные шансы, многофакторные, не только финансовые процессы, почти казино.

— Как вы оцениваете эффективность стратегии Центробанка для стабилизации курса? Оправдано ли было решение отпустить его в свободное плавание в 2014-м, спровоцировавшее валютный кризис?

— Девальвацию я прогнозировал еще в 2012–2013 годах в своих публикациях. Это все равно бы произошло. Рубль был фундаментально переоценен. К этому времени в России сложился уникальный разрыв между реальным и номинальным эффективными курсами рубля. Вместе с тем в декабре 2014-го, как только ЦБ в ночь на 16 декабря объявил о резком повышении ключевой ставки, стало ясно, что на утро рубль рухнет. Резко повысив ставку, Банк России дал четкий сигнал инвесторам, в том числе кэрри-трейдерам, о том, что с рынка нужно бежать как можно быстрее. Что они и сделали. Мы до сих пор достоверно не знаем, что происходило в «черный вторник», кто играл против российской валюты, как действовали трейдеры, что делали крупнейшие финансовые институты и сырьевые компании, как торговцы валютой. Независимого расследования не было и, наверное, не будет. То есть девальвация рубля была неизбежна, но могла быть более плавной при более осторожных действиях ЦБ. В 2017 году Центробанк придерживается умеренной жесткой денежно-кредитной политики, при этом государство стремится к подавлению немонетарной инфляции. Умеренно слабый рубль и более мягкая денежно-кредитная политика вкупе с нормализацией рыночных условий и набором мер господдержки (того, что я называю формулой роста) были бы более правильны для вывода экономики из стагнации.

С другой стороны, такой сложный пациент, как российская экономика, требует комплексного лечения: нельзя только сбивать температуру. Необходимо лечение всеми инструментами, имеющимися в распоряжении государства, включая резкое снижение административных издержек, сильные налоговые стимулы, валютный курс. Таким образом, политика ЦБ является лишь отдельным кусочком в общей мозаике, который нельзя рассматривать в отрыве от общей картины.

В 2017 году Центробанк придерживается умеренной жесткой денежно-кредитной политики, при этом государство стремится к подавлению немонетарной инфляцииФото: «БИЗНЕС Online»

«ДЕВАЛЬВАЦИЯ РУБЛЯ ОЧЕНЬ ПОМОГЛА ЭКОНОМИЧЕСКИМ «ЧУДЕСАМ» В ЗЕРНОВОМ ХОЗЯЙСТВЕ И ФАРМАЦЕВТИКЕ»

— Слабый рубль хорош для экспортеров. Но как быть компаниям, ориентированным на внутренний рынок, закупающим при этом импортное сырье и оборудование?

— Дело в том, что слабый рубль не только поддерживает экспорт, но и наполняет бюджет. В результате мы получаем экономику, насыщенную деньгами, которые стимулируют развитие всех отраслей, в том числе ориентированных на внутренний рынок. В сырьевой экономике умеренное ослабление национальной валюты для выхода из кризиса — испытанное средство. К нему в разное время прибегали Китай, Япония, Южная Корея и другие страны сверхбыстрого роста. Если бы в 2014 году не была спровоцирована вспышка инфляции, эффект роста экономики за счет ослабления рубля нивелировал бы негативные последствия девальвации для бизнеса и населения. Подчеркну, что сырьевые отрасли в России остались на плаву в условиях снижения цен на их продукцию именно благодаря девальвации. Экономические «чудеса» в зерновом хозяйстве и фармацевтике вызваны тем, что девальвация рубля очень помогла им. И если бы постепенное ослабление национальной валюты начать с 2012–2013 года, то резкого инфляционного витка можно было избежать. 

Сейчас власти повторяют ту же роковую ошибку: поддерживают сильный рубль и высокую доходность внутренних активов. В результате активность кэрри-трейдеров высока, и при любом негативном колебании на рынке мы можем получить обвал рубля.

В 2000-х годах, имея сильный рубль, прибегая к массовому импорту оборудования, мы так и не модернизировали реальную экономику, убивая одновременно собственное производство, и довели свою промышленность до того, что зависимость от импорта оборудования, инструмента, оптики, электроники достигла 70–100 процентов.

— Насколько ощутимой для российской промышленности и экономики в целом стала потеря рынка Украины?

— В 2012 году на Украину приходилось 5,4 процента российского внешнеторгового оборота.  Некоторые отрасли промышленности были связаны намного сильнее. Поэтому удар, безусловно, был ощутимым. В 2017 году доля Украины во внешнем товарообороте — чуть более двух процентов. Жить можно, хотя и с печалью. Потеря Украины и наложенные после присоединения Крыма международные санкции внесли свой негативный вклад в кризис 2014–2016 годов. Санкции спровоцировали утечку капиталов в несколько миллиардов долларов (это немного) и ограничения на поставку технологий. Кроме того, украинские события усугубили атмосферу кризиса, а мы знаем, что именно массовые настроения во многом создают плюсы или, наоборот, минусы в динамике экономики. Но все-таки базовыми причинами кризиса являлись падение мировых цен на сырьевые товары и укрепление доллара к евро. Последнее, в свою очередь — так устроены финансовые рынки — снижало цены на сырье. Влияние санкций, связанных с Украиной, — скорее, в будущем. Они ощутимо увеличивают технологический риск России на горизонтах в 7–10 лет. И, конечно, нельзя отношения двух стран оценивать только с точки зрения экономики. Слишком прочными были исторические связи между странами: смешанные семьи, миллионные потоки людей, пересекающие российско-украинскую границу, сильнейший культурный и научный обмен, чувство родства и дружбы, являющиеся огромными ценностями.

— Отток частного капитала из России за 9 месяцев, по данным ЦБ, ускорился вдвое и составил 21 миллиард долларов. По итогам года ожидается утечка 17 миллиардов долларов. Насколько это страшно и как с этим бороться? 

— Не нужно забывать, что с начала 1990-х годов Россия является страной вывоза капитала. Исключением были только 2006 и 2007 год, когда наблюдалось превышение поступления частных денег в экономику из-за рубежа над их выводом из страны. Кстати, это были спекулятивные, горячие деньги, предвестник кризиса 2008–2009 годов. Отток в 20–30 миллиардов долларов некритичен, если это происходит на фоне увеличения объемов экспорта и положительного сальдо торгового баланса, что мы и наблюдаем в этом году. Самое важное, чтобы не происходил sudden stop — резкая остановка притока частного капитала. То есть когда кэрри-трейдеры разворачиваются и начинают покидать Россию со всеми сопутствующими эффектами: вспышкой инфляции, уходом экономики в кризис, падением рубля. Рост вывоза капитала также связан с тем, что нерезиденты минимизируют риски, связанные с расширением санкций, прежде всего в финансовом секторе. Кроме того, постепенно сокращается доходность финансовых активов вслед за снижением ключевой ставки ЦБ.

— Криптовалюты все более популярны у компаний, которые привлекают с помощью ICO (первичное размещение) деньги. Появились даже так называемые майнеры — добытчики виртуальных денег. Займут ли криптовалюты достойное место в ряду традиционных?

— Криптовалюта — это частные деньги. Такие деньги в любой форме (векселя, купоны, сертификаты, фабричные и городские деньги и тому подобное) присутствовали в обороте любой страны всегда, но в то же время всегда центральные банки отчаянно боролись с ними. Это связано с нарушением прав государств на эмиссию денег и «отщипыванием» части их доходов от печатания денег. Поэтому общий тренд, который будет наблюдаться во всех странах: центральные банки постараются придавить криптовалюты, либо максимально зарегулировать, чтобы эмиссия этих платежных средств по факту осталась правом государства. Нужно также иметь в виду, что при появлении любого нового финансового инструмента всегда, как правило, возникает мыльный пузырь: быстрый рост и через какое-то время резкое падение. И только после этого он остается в обороте, как привычный. Так было всегда — от «тюльпаномании» и мыльного пузыря Южных морей с акциями до кризиса доткомов в США в 1999–2000 годах. Все чувствуют, когда мыльный пузырь созрел и когда он может лопнуть. Возможно, уже сегодня мы наблюдаем аналогичную ситуацию с криптовалютами.

Хотя сами по себе криптовалюты не являются финансовой пирамидой, как их иногда называют. На их базе можно создать пирамиду, например при проведении ICO. Но сами по себе криптовалюты — это именно пузырь со всеми его атрибутами. И только когда он лопнет, они начнут использоваться как средство платежа внутри интернет-оборота и на их основе будут создаваться финансовые инструменты, условно говоря, криптоакции, криптооблигации, криптолеривативы и другие.

«МЫ МОЖЕМ СКАТИТЬСЯ ДО УРОВНЯ ИРАНА, ПАРАГВАЯ, КОЛУМБИИ»

— Недавно бывший министр финансов, возглавляющий теперь Центр стратегических разработок, Алексей Кудрин сообщил, что в стране практически нет денег на выплату пенсий. В ПФР поспешили это опровергнуть, но осадок остался. Рассчитывать ли на пенсии 25–30 летним, кому до выхода на заслуженный отдых еще далеко?

— Рассуждая о перспективе в 20–30 лет, нужно понимать, что за это время произойдет масса глубоких изменений. Мы очень подвержены им, крайне нестабильны не только в состоянии экономики, но и в структуре собственности и в правилах, которыми она руководствуется. В 1987 году никто не мог бы с уверенностью спрогнозировать, что будет в 2017-м. Другой пример — пенсионная система России с начала 2000-х годов испытала уже три волны крупнейших изменений.

И все-таки, прогнозируя будущее, мы должны иметь в виду еще несколько обстоятельств. Во-первых, российская экономика, как и другие экономики Восточной Европы, устроена по так называемой континентальной модели. Она связана с повышенными социальными обязательствами и ключевой ролью государства. Мы никогда не создадим у себя экономики по англо-саксонскому образцу, поскольку это другая модель «народного», коллективного мышления. Поэтому с высокой вероятностью можно предположить, что и через 30 лет государство также будет нести обязательства перед населением, а население формировать пенсионные платежи, которые по сути своей являются квазиналогом. Во-вторых, все будет зависеть от того, сможет ли Россия создать государство развития, большую универсальную экономику вместо сырьевой, перейти к опережающему росту. В качестве примера такой экономики можно привести Южную Корею. Сеул в начале 1960-х годов — это деревянные хибары, а половина южнокорейского  бюджета в это время формировалась за счет финансовой помощи США. Это же государство в начале 1990-х годов — один из так называемых азиатских тигров с небывалыми темпами роста экономики, модернизации.

Наша нынешняя полузакрытая, стагнационная, устаревающая российская экономика подвержена очень высоким рискам в мире, где бурно развиваются технологии. Мы можем скатиться до уровня Ирана, Парагвая, Колумбии. Но в условиях быстро растущего населения мира 146 миллионов человек, которые живут в огромной стране, насыщенной ресурсами, просто обязаны найти верное решение. Если говорить в практическом плане о будущей пенсии, то я бы посоветовал расширять свои собственные активы: вкладываться в образование, здоровье, делать себя дороже на рынке труда, создавать множественную собственность, в самых разных формах, приносящую доходы, если, конечно, есть доходы для этого. Не ждать прокорма от государства, хотя какой-то прокорм обязательно будет, но создавать свои собственные источники, позволяющие в будущем удержаться на плаву.

— Вы верите в утверждение о неизбежном повышении пенсионного возраста в России?

— Подчеркну, что в данном случае вопрос должен стоять не о возможностях ПФР, а о продолжительности жизни. В Южной Корее ожидаемая продолжительность жизни больше 82 лет, а в 1960 году она была меньше, чем в СССР. Конечно, при такой продолжительности жизни можно ожидать, что люди будут с удовольствием работать до 65–70. У нас сегодня средняя продолжительность жизни — 72,4 года. В Волгоградской области, к примеру, ожидаемая продолжительность жизни мужчин в этом году — 67 лет. Очевидно, что, пенсионный возраст в 65 лет в этом случае — большой перебор. А вот когда в Волгоградской области мужчины будут радостно существовать в этом мире, по статистике, до 79–80 лет, как в Южной Корее, то, значит, можно сдвинуть и пенсионный возраст.

— В условиях дефицита заемных денег на Западе из-за санкций, государство и частные российские компании смотрят на Восток, в том числе в сторону Китая. Выгодно ли занимать в китайских банках?

— Во-первых, мы продолжаем привлекать очень значительное финансирование на Западе, хоть и в меньших объемах. Основные центры портфельных инвестиций в Россию — США и Великобритания, прямых инвестиций — Кипр (эта страна — член ЕС), Нидерланды, британские и карибские офшоры. Азиатский вектор привлечения денег пока минимален. Во-вторых, Россия два года живет в условиях роста мировых цен на сырье и увеличения валютной выручки. Основная конструкция экономики — обмен сырья на валюту — сохраняется. И это очень хороший ресурс для инвестиций. Еще один ресурс — кредитная эмиссия в меру роста производства, при снижении процента.

Если речь идет именно о китайских деньгах, то практика работы с инвесторами из этой страны пока только складывается. Существует мнение, что китайские деньги — трудно добываемые. Но если российская экономика начнет разгоняться до 3,5–5 процентов в год, то китайские деньги обязательно придут, точнее, прискачут, потому что инвестору невозможно устоять перед такими темпами роста.

— Какие внешние угрозы кажутся вам наиболее опасными для российской экономики?

— Самой высокий риск для России — риск технологического отставания. Мы до сих пор на 80–90 процентов зависим от импорта машин, оборудования, электроники. Россия в месяц производит всего 300–350 штук металлорежущих станков. В прошлом году было выпущено электроники на 4,2 доллара на душу населения. Российская экономика во многом потеряла способность воспроизводить технологии, оборудование, ширпотреб. Смогут ли восточные партнеры — КНР, Япония, Южная Корея — стать основой для технологической модернизации России? Останется ли Европейский Союз, прежде всего Германия, таким центром, как это было в 2000-х годах? Пока ответа на эти вопросы нет. И, конечно, будущее зависит от того, сможем ли мы существенную часть технологий и оборудования воспроизводить на собственной базе. Грубо говоря, мы постепенно идем к племени в верховьях Амазонки или же становимся еще раз высокотехнологичной державой не только в отдельных «островках», а по большинству ниш современной экономики.

Александр Волобуев