Валерий Фадеев
Валерий Фадеев

«СОЗДАЮТСЯ ЛЕГЕНДЫ, ЧТО РОССИЙСКИМ ПРЕДПРИЯТИЯМ НЕ НУЖНЫ ДЕНЬГИ»

— Валерий Александрович, какова ваша оценка прошедшего года, насколько критична ситуация в экономике?

— Росстат говорит, что сегодняшний ВВП — это уровень 2008 года. Это значит, что за 7 лет экономика России не выросла. Во время кризиса 2008 - 2009 годов экономика довольно сильно упала, затем пошло восстановление, уровень 2008-го даже был превышен, но дальше началось торможение, а теперь уже и спад. О чем говорить, если экономика уже 7 лет не растет! Если бы рост был таким, как за предыдущее десятилетие, у нас уже ВВВ процентов на 60 был бы больше. Это большая проблема.

— Экономический спад начался до появления внешнеполитических проблем с Украиной, Крымом, Сирией?

— Безусловно. То, что экономика замедляется, было понятно уже в 2012-м, в 2013-м это стало ясно, в 2014-м экономика уже не росла, а в 2015-м упала. Этот спад на 90 процентов обусловлен внутренними проблемами, а не тем, что происходит в геополитике. И уж точно не санкциями, они вообще минимальное имеют отношение к проблемам экономического роста в России.

— С чем это замедление связано в первую очередь?

— С тем, что в экономике отсутствуют долгосрочные ориентиры роста. К спаду привели два мощных воздействия. Первое — это падение цен на нефть, второе — повышение процентных ставок Центробанком. В этих условиях спад стал неизбежен. Если бы не падение нефтяных цен, возможно, экономика и «болталась» бы в небольшом плюсе, но реального роста все равно не было бы. Однако ситуация была бы лучше, чем сейчас. Поскольку ответом на падение нефтяных цен стала предельно жесткая денежно-кредитная и бюджетная политика, то рассчитывать на какой бы то ни было рост в таких условиях нельзя. Этот выбор ЦБ гарантирует экономический спад и его продолжение.

— Чем же объяснить мотивы Центробанка? Ведь там работают умные, образованные люди, вполне хорошо понимающие законы экономики.

— Да, есть новая команда интеллектуалов, аналитиков. Они учились в хороших учебных заведениях за границей, публикуют статьи в западных журналах, очень хорошо разбираются в современной экономической теории, умеют строить модели. Но есть одна проблема: очень часто эти модели не имеют отношения к российской реальности. И есть серьезная методологическая проблема: когда вы говорите, что они образованы и хорошо разбираются в экономике, это означает, что они знают теорию.

— Какая теория говорит о том, что при ставке в 20 процентов экономика развивается?

— «Теория» заключается в том, что жесткая денежная политика приводит к низкому уровню инфляции, а при низком уровне инфляции начинается инвестирование. На мой взгляд, это сомнительная теория.

— Есть и еще аргумент, я сама слышала, как представители руководства ЦБ говорили о том, что российской промышленности не нужны дополнительные деньги, что у нее нет потенциала и мощностей, чтобы их «переварить».

— Это как раз и подтверждает мой тезис о том, что лица, принимающие решения, не знают, как устроена российская экономика, и не понимают ее реальный потенциал. Более того, кредит — не единственный и не главный инструмент инвестирования. В российской экономической и финансовой системе попросту отсутствуют важнейшие элементы инвестирования. Ведь деньги на развитие можно взять свои: если предприятия акционерные, деньги акционеров как бы бесплатные. Можно взять на фондовом рынке, они тоже бесплатные и почти нет ответственности. Если обанкротится компания, просто не вернут инвесторы свои деньги. Можно взять кредит, но это дорого, и надо отдавать. Можно выпустить облигации. Облигационный рынок — это мощный инструмент инвестирования. Причем не только предприятий — и муниципалитетов, и регионов. Облигационный рынок совершенно не развит. Владимир Путин в послании сказал, что надо его развивать.

Допустим, что с помощью сжатия денежной массы финансовые власти борются с инфляцией. Но тогда развивайте другие институты. Фондовый рынок России спекулятивный, на нем играют в основном иностранные игроки. Валютный тоже. Те, кто отвечает за экономику, говорят, что они за создание институтов. Но институты создавать не хотят, зато создаются легенды, что российским предприятиям не нужны деньги. Видимо подразумевается, что российские предприниматели ленивые и тупые.

— И вообще не способны чего-либо добиться.

— Безусловно, это не так. Возьмите сельское хозяйство, которое опровергает все эти рассуждения. В 2015 году оно выросло. Едва ли не единственная отрасль, которая заметно выросла. Как раз в сельском хозяйстве созданы — государством созданы! — более или менее приличные возможности для развития. Возьмем процентную ставку. Она там низкая, но не потому, что ставки по кредитам для аграриев низкие, а потому что ставка дотируется. Потому, что есть довольно заметные инструменты — выделены скорее сотни миллиардов рублей, которые так или иначе помогают аграриям. И в этом секторе наблюдается рост. Это полностью опровергает странный миф о том, что российским предприятиям не нужны деньги. России нужно построить несколько тысяч гектаров теплиц. Разные есть оценки, но 2 тысячи минимум. И люди строят, даже несмотря на то, что тяжело. Надо увеличивать помощь сельскому хозяйству. Либо создавать институты. Либо проводить политику низких процентных ставок. Идея, что можно держать высокие ставки, а потом дотировать их из бюджета — это порочная идея. Никакого госбюджета не хватит. Он предназначен для другого.

«НУЖНО НАЛОГИ СНИЗИТЬ. ЕЩЕ НА 1 - 2 ТРИЛЛИОНА РУБЛЕЙ»

— Мы говорим про импортозамещение. В сельском хозяйстве что-то уже получается, а в промышленности какие-то есть у нас успехи?

— Очень небольшие. Даже в сельском хозяйстве масштаб невелик. Те же теплицы. Строят сотни гектаров, а нужны тысячи. В промышленности еще хуже. Например, машиностроение — у нас почти нет станкостроения. Но не может существовать мощная промышленность без собственного станкостроения. Вот тут есть тоже такой тезис про импортозамещение. «Ну мы же не сумасшедшие, — говорят некоторые участники экономического процесса. — Мы же не будем все импортозамещать. Мы выберем несколько ключевых направлений». Какие такие ключевые направления? Большая экономика производит сама почти все. Это такой миф о глобализации: якобы есть разделение труда между странами, когда одни страны производят одни продукты, а другие — другие. Это неправда. Все ведущие страны мира производят широчайший спектр продукции. Широчайший. Начиная от Китая и заканчивая Финляндией. Мы в «Эксперте» проводили такой анализ и сравнивали. Если сопоставить структуру нашей промышленности с финской — это слезы. Она более диверсифицирована, чем наша, а там всего 5 миллионов человек. Безусловно, надо развивать все направления, именно все. Машиностроение, специальное машиностроение, станкостроение, тяжелое машиностроение, химия базовая, химия тонкая, лаки, краски, деревообработка, мебельная промышленность. И так далее. Все надо развивать.

— Но ведь предприятия сами вряд ли смогут справиться с задачей такого масштаба?

— Конечно, не потянут. Ведь конкуренты какие условия имеют по сравнению с нашими компаниями? Меня однажды поразил такой факт: японский станкостроитель получает долгосрочный кредит по ставке 0,1 процента. То есть фактически ноль, понимаете. И какая конкуренция может быть с этим японским машиностроителем. Даже если мы тут все будем семи пядей во лбу и будем работать круглые сутки, мы все равно у него не выиграем.

— Но тогда государство должно не просто дать дешевые кредиты, а проводить серьезные отраслевые программы поддержки.

— Давайте вернемся сначала к денежно-кредитной и бюджетной политике. И то и другое надо смягчить. Многие даже не понимают масштаба происходящего. У нас за последние 16 месяцев денежная масса сжата еще на 12 процентов с учетом инфляции. Совершенно понятно, что такое сжатие приводит к экономическому спаду.

— А главное, рубль уронили, и теперь все равно инфляция.

— Конечно, зависимость от импорта у нас очень большая, и поэтому падение рубля приводит к росту цен как минимум на потребительском рынке. И не только. Даже в машиностроении, если это какие-то наши изделия, автомобили — внутри все равно масса импортируемых деталей.

Это факт, что осуществляется колоссальное денежное сжатие. Это надо осознать. И дело не в том, что какие-то вот плохие люди типа Глазьева, Титова или меня призывают печатать деньги. Перестаньте хотя бы сжигать деньги, к этому мы призываем как минимум.

Теперь бюджетная политика. Она слишком жесткая. Да, бюджетный дефицит наблюдается, доходов мало. Не надо бояться увеличить госдолг. Возникает вопрос: а зачем для покрытия бюджетного дефицита используются валютные запасы, зачем? Это же рублевый дефицит. Его надо покрыть рублями. Для этого минфину надо выпустить гособлигации и фактически продавать их Центробанку, а он напечатает рубли. Но ставка-то высокая, и эти бумаги будут дорогие, будет резко увеличена процентная нагрузка в связи с ростом госдолга, заложенная в госбюджет. Тогда зачем вы поддерживаете политику этих высоких ставок? Они загнали себя в порочный круг и из него сами теперь не могут выйти. И если говорить о ликвидности, о том, что нужно компаниям. Нужно налоги снизить. Еще на 1 - 2 триллиона рублей. Да, это приведет к дефициту госбюджета сейчас. Приведет, но даст ликвидность.

Конечно, если исходить из тезиса, что наши предприниматели ленивые и тупые, то давать им ничего не надо. А можно считать предпринимателей российских вполне энергичными людьми, которые в тяжелейших условиях построили свои компании, и к ним относиться если не с любовью, то хотя бы без пренебрежения.

«ПОЛИТИКА ПОДАВЛЕНИЯ СОБСТВЕННОГО БИЗНЕСА НЕ МОЖЕТ НАЗЫВАТЬСЯ ЛИБЕРАЛЬНОЙ»

— Вам не кажется, что в том и причина, что реально власти не верят, что наша промышленность способна кого-то догнать? Тогда какой смысл давать деньги? Все равно, мол, такие станки, как японцы, не сделаем.

— Думаю, что это действительно так. Но приведу такой пример. В 1970-е годы ВВП США в тех ценах был больше 1 триллиона долларов, а китайский — 90 миллиардов. То есть примерно 8 процентов от американского. И, видимо, тогда китайское руководство должно было сказать себе и народу: все, никогда мы не сможем стать приличной страной. Тем не менее сейчас ВВП Китая по номиналу не сильно отстает, а по паритету покупательной способности превышает американский.

— Но тогда мы с вами подходим к такому опасному вопросу про политическую волю, про стратегическое видение будущего, которое должно быть сформулировано.

— Ничего в этом вопросе опасного нет. Это очень демократический вопрос. У нас просто, когда говорят про политическую волю, то понимают это всегда в очень авторитарном ключе, мол, придет Путин, кулаком стукнет и что-то изменится. Это такой цезаристский подход. Но он в России невозможен сегодня. Не надо недооценивать тот демократический путь, который мы прошли. И надо, наоборот, использовать как раз демократические институты, а не обращаться к авторитарному прошлому. У нас есть парламент, политические партии, бизнес-организации, ОНФ, пресса. Надо создавать новую, альтернативную платформу. Ведь все участники экономического процесса во власти стоят на другой позиции, они ее называют либеральной. Алексей Кудрин — отец этой политики, так называемый либерал. Но она на самом деле лжелиберальная. Потому что политика подавления собственного бизнеса не может называться либеральной. Большинство СМИ у нас поддерживают ее. Как только Глазьев или Титов снова говорят о необходимости смягчения кредитно-денежной политики, на них проклятья сразу со всех сторон несутся: вы хотите раскрутить инфляцию, вы не думаете о пенсионерах. В том лагере есть, конечно, и интеллектуалы, и аналитики, но они все воспитаны на западных моделях.

— Но парадокс же в том, что на Западе никто такой политики не проводит.

— Это старая история. Еще когда Гамильтон пробивал протекционистскую политику для США в XIX веке, он сказал знаменитую фразу. «Не делайте так, как говорят англичане, делайте так, как они делают». А Англия тогда проводила жесткую протекционистскую политику. Сейчас то же самое. Не делайте так, как вас учат якобы эти умники из США, МВФ, ВТО. Делайте, как они сами делают в своих странах. Вот США сейчас создают две торговые зоны — трансатлантическую и транстихоокеанскую.

— Как сказал Доминик Стросс-Канн, это челюсти одной пасти, чтобы зажать в ней Китай и Россию.

— Правильно, потому что США уже не устраивают правила ВТО. Они хотят изменить правила мировой торговли в свою пользу. Причем все это делается секретно. Большая часть статей этих обоих договоров неизвестна. Они закрыты. Это все делается в свою пользу. Вопрос, почему мы их слушаем. Поэтому нужно создавать альтернативную позицию, жесткую сильную политическую позицию. Повторю, демократическую. Тогда президенту будет на что опереться. Ему ведь не на что опереться сейчас. Например, он встречался с академиками РАН. Но они ведь кроме общих слов ему ничего не сказали.

«90 ПРОЦЕНТОВ ИНВЕСТИЦИЙ — ЭТО РОССИЙСКИЕ ДЕНЬГИ»

— Есть такая версия, что в либеральном лагере кадры есть, а у их противников — нет, поэтому и шансов нет.

— Значит, надо создавать. Учить кадры. Вот у меня дочь учится в ВШЭ. Прекрасное учебное заведение, университет создан был за 20 лет, единственный мощный ВУЗ, возникший в постсоветские годы. Но там нет курсов, где объясняют, что такое реальная экономика. Ясин ведет один курс на весь университет. Там много учат и теорий, и моделей, на факультете менеджмента, наверное, много про маркетинг говорят. А что такое реальная экономика, там не объясняют. И это еще лучшее учебное заведение, которое собрало лучших преподавателей со всей России.

— Значит ли это, что созданием такой новой платформы, о которой вы говорите, должны заниматься люди, имеющие практический опыт? Не теоретики, не менеджеры, а директора заводов, которые реально все это знают.

— Даже их сейчас не слышат. Вот Константин Бабкин уже несколько лет носится со своей табличкой — сколько стоит произвести комбайн в Ростове и в Канаде. И что? Это же убийственная табличка. Но на самом деле те люди, которые готовят и принимают решения, не то чтобы в нее не верят, она для них просто лишняя сущность. Если им ее положить на стол, они ее просто отодвинут в сторону. Она мешает, она портит картину мира. А они уверены, что их картина мира правильная.

— А до чего должна дойти ситуация, чтобы они в этой картине мира засомневались?

— Они не будут сомневаться. Они все равно найдут кого-то, кто виноват в том, что ситуация ухудшилась. Например, это будут российские предприниматели, которые не хотят инвестировать.

— Либеральный лагерь все время говорит про структурные реформы. Что они хотят еще изменить?

— Мы тоже все время спрашиваем, что это за реформы, никто сказать не может. Пусть список напишут таких реформ.

— Например, говорят о необходимости дальнейшей приватизации госсобственности.

— Ну давайте доприватизируем «Газпром», можно предположить, что эффективность от этого повысится. Что еще, Сбербанк? Вроде он и так хорошо работает, Греф гордится. «Роснефть»? Но я не понимаю, что от этого изменится. Говорят еще о пенсионной реформе. Но в конечном итоге все свелось к повышению пенсионного возраста. Это очень бледно и блекло. Говорят еще о необходимости сокращать социальные расходы.

— Да, это такая теория, что люди в России живут слишком хорошо, слишком богато, тогда как производительность труда у них низкая, поэтому и жизненный уровень должен быть ниже.

— Видимо, предполагается, что на работе люди должны не ходить, а бегать, и не 8 часов в день, а 16. Абсолютно очевидно, что эффективность производства можно повысить только с помощью капитала. С помощью нового оборудования, внедрения технологий. На это требуются деньги, много денег. Еще почти сто лет назад была создана модель производственной функции, объясняющая замещение труда капиталом. Тогда производительность труда повышается. Больше капитала, меньше труда. И этот процесс надо стимулировать. Деньги сами по себе ничего не значат, нужны деньги, которые предприниматели могут превратить в такой капитал. А если их нет, развития не будет.

— Считается, что в нынешней ситуации даже те, у кого есть деньги, могут предпочесть вывезти, пока не поздно, а не инвестировать.

— Это не так. Очень много людей пытаются инвестировать. Это тоже очень распространенный миф, что в Россию теперь никто инвестировать не хочет, риски слишком высокие. Да, риски высокие, поэтому они ждут. Но они хотят. Возвращаясь к мысли о недоверии собственному бизнесу, к ней примыкает еще одна такая идейка, что предприниматели в России не только ленивые, но они еще и денег нахапали и все их за границу вывозят. Что они не патриоты. Зачем же с этими людьми иметь дело! И какой на это ответ? Что надо привлекать иностранных инвесторов. Там красивые джентльмены, дамы, говорят на иностранных языках, с большим опытом, они здесь все построят. Когда говорят об инвестициях наши лица, принимающие решения, чаще всего имеют в виду именно иностранные инвестиции. Но иностранный капитал занимал даже в лучшие годы не более 10 процентов от общего объема инвестиций в России. И это еще завышенная оценка. А 90 процентов инвестиций — это российские деньги.

— К тому же условия ведения бизнеса должны быть для всех одинаковы — создайте хорошие условия, и к вам пойдут инвестировать все: и отечественные предприниматели, и иностранцы.

— Именно так. Никогда иностранный капитал не пойдет в страну, где собственные предприниматели не инвестируют. Что ж они, дураки совсем?

«ДЕВАТЬСЯ НЕКУДА, РОСТ ЭКОНОМИКИ БУДЕТ. В ЭТОМ ГОДУ ВЫБОРЫ»

— Есть еще миф, что инвестиции идут туда, где обязательно должен быть либеральный политический климат, защита прав и свобод личности и т. п. То есть исключительно такая вот западная модель либеральной демократии.

— Если сравнивать Китай и Россию, у нас просто расцвет демократии. Без всяких шуток. И если уж сравнивать с теми странами Азии, куда сейчас пошли инвестиции — Малайзия, Вьетнам, у нас с демократией именно в западном понимании все в порядке.

— А что, если никакого пересмотра нынешней экономической политики не будет? Если решат, что просто переждем, глядишь, через пару лет нефть станет дороже?

— Изменения будут. Мы здоровая страна, большинство людей хотят работать. Президент Путин на предновогоднем заседании правительства сказал: «Ваша главная задача — экономический рост». Деваться некуда, рост экономики будет. В этом году выборы. Если ситуация экономическая станет лучше, «Единая Россия» их хорошо пройдет. Если хуже, то даже если единороссы и победят, вопросов к ним будет много, дискуссии будут очень жесткие. Даже в телепередачах сегодня мало кто со стороны власти хочет обсуждать экономические проблемы. Но впереди избирательная кампания, отвечать на вопросы уже избирателей, а не телеведущих, все равно придется. Это всех подбодрит. А дальше выборы президента. Я не думаю, что Путину, если он захочет выдвигаться на следующий срок, будет комфортно идти на выборы на фоне нескольких лет экономического спада.

«САМА ИДЕЯ, ЧТО ТЕЛЕВИДЕНИЕ ОБОЛВАНИВАЕТ ЛЮДЕЙ, АБСОЛЮТНО ПОРОЧНА»

— Насколько серьезную роль в отвлечении внимания общества может сыграть внешнеполитическая ситуация? Ведь многое можно списать на то, что кругом враги. Тем более что это правда.

— Что значит списать? Сама идея, что телевидение оболванивает людей и может вдолбить им в голову любые тезисы, абсолютно порочна. Граждане не дураки, и они все понимают. И трудности внешнеполитические понимают. Вот, например, у нас в «Русском репортере» был недавно репортаж, наш журналист проехал от Дагестана до Москвы с местными дальнобойщиками. Люди все прекрасно понимают про внешнюю политику, и Крым приветствуют, и операцию в Сирии поддерживают. Но дальше они спрашивают: а нам вот как быть с этой новой системой «Платон»? Нам дальше как работать? Конечно, сейчас они в серую работают. И овощи, которые возят, тоже растят в серую. И обувь, которую в Дагестане шьют, эти производства тоже в серую работают. И там занято огромное количество работников, они кормят свои семьи, это десятки и сотни тысяч людей. И нельзя им просто вот так сказать: раз вы все в серую работаете, мы у вас все тут закроем. Надо эти вопросы решать деликатно. Создавать такие институты, которые им помогали бы выходить в белые схемы. Я просто хочу сказать, что даже простые люди, работающие за рулем, все эти вещи понимают.

— Вам не кажется, что ухудшение ситуации плюс цены на нефть вместе с падением рубля могут довести ситуацию то того, что такое недовольство обернется уже против государства. Как раз к президентским выборам. Жизнь станет хуже, и на этом фоне силы, которые мечтают осуществить смену власти, получат такую возможность. Вы как относитесь к таким прогнозам, есть вообще такая вероятность?

— Конечно, есть. У нас Ходорковский из-за границы открыто призывает к революции, а здесь целый ряд деятелей так называемой оппозиции работает на разрушение режима. Если у нас лица, принимающие решения, не стараются выправить ситуацию, она будет ухудшаться. И именно поэтому мы должны сопротивляться этим трендам.

— Те представители власти, которые спокойно себя чувствуют, видимо, считают, что ситуацию в этом смысле они под контролем удержат. Есть высокий рейтинг президента, и это такая гарантия, что народ никаких майданов не будет устраивать. Как бы плохо ни было.

— Во-первых, это безответственная позиция, а во-вторых, паразитическая. Они хотят паразитировать на рейтинге президента. Это с политической точки зрения недопустимо. Именно поэтому из администрации президента постоянно раздаются сигналы, например, губернаторам — не демонстрировать свои фото с Путиным. «Единой России» тоже дано указание не использовать президента, его образ и рейтинг. Не надо паразитировать на рейтинге президента, надо развивать другие политические институты.

— Вопрос про выборы. Вам не кажется, что наша политическая партийная система слишком малоконкурентная? Есть несколько крупных партий, какой-то ожесточенной борьбы между ними нет, ну иногда удается на выборах в регионах что-то немножко отвоевать коммунистам. Понятно, что эта политическая система изначально так была спланирована, но отвечает ли она задачам нынешнего времени?

— Таков генезис нашей партийной системы — была сделана ставка на партии. Предполагалось, что у нас должно быть несколько крупных партий, а в свое время вообще даже была идея, надо перейти к двухпартийной системе. И если человек хочет заниматься какой-то политической деятельностью, он должен идти в эти партии. Но идея эта не вполне сработала. Партии забюрократизировались, «закуклились», приток новых людей затруднился. Человек, приходя в партию, должен на входе увидеть «Добро пожаловать», а там «Посторонним вход воспрещен». Поэтому была запущена политическая реформа, она сейчас уже фактически завершена. Реформа заключается в том, что теперь выборы в парламент будут не только по партийным спискам, а еще половина депутатов Госдумы будет избираться в одномандатных округах. И они должны выдвигаться, бороться уже более открыто, как было в 90-е. Следующая идея, которую продвигает «Единая Россия», — это праймериз. Это такой институт «подсоса» новых людей. Любой человек, даже не единоросс, может выдвигаться в праймериз и потом идти на выборы от партии.

Уже сейчас есть определенное оживление, вот у нас в одном из регионов губернатором избрался коммунист. Эта политреформа как раз и направлена на оживление политической и партийной системы. Но это небыстрый процесс.

Ну и, конечно, важный факт — появление ОНФ.

— Сегодня партии как таковые и партийная система вообще вызывают у людей очень мало доверия. Не в том смысле, что они считают людей в этих партиях какими-то плохими, а что вся эта партийная повестка имеет слабое отношение к их жизни. Такое разочарование в политике вообще.

— Но люди голосовать ходят все равно. Вы думаете, они в Европе так обожают свои политические партии? Есть разочарование, есть действительно на Западе такой тренд на ослабление политических партий. У всех так, и мы тут ничего такого не придумаем в партийной системе, что радикально это изменит.

Но вот есть «Народный фронт» — ОНФ. Это институт прямой демократии. Это мощный инструмент вовлечения общества в контроль за исполнительной властью. Но не только контроль, там проводятся и различные экспертные обсуждения. Это непростая деятельность. Особенно в регионах. Так как там общественная работа вообще зажата, порой зажата самими губернаторами.

«ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ГУБЕРНАТОРЕ КАК ХОЗЯИНЕ РЕГИОНА ДОЛЖНО УХОДИТЬ В СТОРОНУ»

— Меняется ли у нас сейчас политика отношений регионов и центра?

— Конечно, меняется. Если говорить о главном тренде, политика демократизируется. Представление о губернаторе как хозяине региона должно уходить в сторону. Должны быть усилены местные парламенты. Вы скажете, что это пока мало где происходит. Да, это так. На это требуются годы.

Вот, скажем, выборы. Сейчас «Единая Россия» внедряет праймериз. И в некоторых регионах губернаторы говорят: «Это как? Это не я буду назначать кандидатов на выборы?» И они не хотят, сопротивляются. Отрицают результаты праймериз: тут вот какие-то не те люди победили, а эти вообще бандиты. Вот у меня есть свои, они хорошие. Но от этого надо уходить, и это довольно четкий вектор, который сейчас администрация президента РФ навязывает и от этого не отступит. Губернатор не хозяин. Его главная задача — налаживать нормальное функционирование общественно-политической системы и экономики региона. Так работает, например, губернатор Калужской области. Да, там сейчас есть проблемы, так как не успели развить автомобильный кластер, а в автоотрасли теперь спад. Тем не менее там смогли наладить кадровую работу. Довольно много людей пошли на повышение, кое-кто работает уже в Москве, в правительстве, в аппарате правительства. Вот эта работа губернатора по развитию новых идей, привлечению инвестиций, кадров. Снизу пришли люди и составили команду губернатору. Он не позиционируется как хозяин.

— Если мы говорим про привлечение инвестиций и то, что сейчас деятельность губернаторов планируют по этому критерию оценивать, то они ведь в ответ говорят: тогда пересмотрите принципы финансовых отношений центра и регионов. Мы вам доходы отдаем, а назад сколько получим, мы не знаем. Какой нам смысл эти инвестиции привлекать, если у нас эти деньги все равно не останутся?

— Да, есть такая проблема с распределением бюджетов. И это тоже наследие начала прошлого десятилетия. Когда регионы были каждый сам за себя, в Совет Федерации приезжали губернаторы и обещали чуть ли не революцию сделать. Тогда были пересмотрены правила избрания в Совфед. В том числе и благодаря Кудрину начали концентрировать деньги на федеральном уровне, усиливать Москву. Но в какой-то момент, как мне кажется, «передавили». В итоге у нас сколько осталось регионов-доноров?

— Большинство просят деньги у центра.

— Да. Особенно хорошо это было видно, когда стало необходимо обеспечить выполнение майских указов президента. Оказалось, что у регионов просто нет на это денег. На исполнение этих указов приходится все деньги из Москвы отправлять. И если идея распределения средств между центром и регионами была, когда Бюджетный кодекс создавался, 50 на 50, то по факту сейчас это скорее уже 70 на 30 в пользу центра. Но надо это менять. Да, скажут, в центре тоже сейчас нехватка средств, тяжелая ситуация, бюджет с дефицитом. Но надо все равно идти по пути перераспределения денег в пользу регионов.

«ЭТО ВСЕ ТРАДИЦИОННЫЕ ИНТЕЛЛИГЕНТСКИЕ СЛЮНИ И СОПЛИ, КОТОРЫМИ ТУТ ВСЯ МОСКВА ЗАМАЗАНА»

— Фактически получается, что и в экономике, и в политической системе, и в региональной политике надо для улучшения ситуации дать больше свободы для инициатив самих граждан. Государство должно сегодня больше доверять гражданам?

— Да, и если мы говорим о политической реформе, именно на это она и нацелена. Но теперь надо нечто такое и в экономической сфере осуществить. И замечу, что именно это и будет либерализмом, а не то, что им сейчас называют. И когда Вячеслав Володин (первый замглавы президентской администрации — прим. ред.) говорит что «Единая Россия» будет самой правой и самой либеральной партией на выборах, он именно это и имеет в виду. Потому что так называемые штатные либеральные оппозиционеры фактически борются с властью и не предлагают ничего. А есть конкретные задачи, начиная от денежной политики и заканчивая пенсионной реформой. И эти задачи необходимо решать в либеральном ключе.

— Наступил новый 2016 год. Давайте о чем-то позитивном. У нас многие считают, что какие бы меры, поддерживающие и стимулирующие, государство ни применяло, прорывных успехов все равно не будет. Министры наши говорят: о каком росте вы мечтаете? А по вашему мнению, чего мы могли бы добиться?

— Я, может быть, издалека начну. Когда Ельцин назначил Путина премьер-министром, началась вторая чеченская кампания. Тогда Басаев с боевиками напали на Дагестан, и Путин начал ответную войну. И тут все начали ахать: ужас-кошмар, что он делает, страна развалится! Но он победил. Потом начался экономический рост. И все говорили: ну это ненадолго, это просто восстановление после кризиса 1998 года. Потом в 2003 году Путин сказал, что надо удвоить ВВП за 10 лет. Нефть тогда стоила 25 долларов и не росла. Опять говорили: невозможно, никогда, это пиар и обман, не может быть роста по 7,5 процентов в год. Ну да, не удвоили, не на 100 процентов он вырос, а на 94 процента. И рост был в среднем на 7 процентов в год. Сейчас такая же ситуация. С Крымом тоже говорили: ах, нас задавят, против кого мы идем, против гигантского западного мира. Наша доля экономическая в мире 2 процента, куда мы лезем. Но Крым наш, и мало кто уже об этом вспоминает. Это все традиционные интеллигентские слюни и слезы, которыми тут вся Москва замазана. И так было всегда, но это не помеха, чтобы двигаться вперед.

— Вам не кажется, что вот эта вся растерянность и неверие в перспективы — если так интеллигентно эти «слюни и сопли» называть, что они связаны с тем, что люди рассчитывали на встраивание в мировую экономическую систему, в цивилизованный мир, пусть и в хвосте этого поезда. А тут Крым — и получается, мы уже туда не идем. И это, конечно, вызывает ступор. Ведь тогда реально надо только на себя рассчитывать, только на свои силы. А так не договаривались.

— А я думаю, что наоборот. Вот те, о ком вы говорите, они думают, что только Запад олицетворяет цивилизованный мир, и только Запад должен принимать решения. А мы — туда встраиваться на этих условиях. Но Путин с Крымом показал, что нет, Россия тоже имеет право на принятие решений. Именно тому легче встроиться, кто сам способен что-то решать. А того, кто не способен, просто встроят в эту систему так, как другим удобно. В этом смысле наши шансы найти свое место в обновляемой геополитической, геоэкономической системе, хотя это и рискованная игра, не уменьшились, а возросли.

Маринэ Восканян