Александр Балуев: «То, что производится на этой земле, должно, в общем-то, оставаться на этой земле, за исключением налогов и каких-то социальных вещей» Александр Балуев: «То, что производится на этой земле, должно, в общем-то, оставаться на ней, за исключением налогов и каких-то социальных вещей» Фото: © Екатерина Чеснокова, РИА «Новости»

«Были бы средства и на то, чтобы снимать кино в регионах»

— Александр Николаевич, после нескольких съемочных дней в столице Татарстана можете ли вы ответить на вопрос, как обстоит дело с региональным кино в России?

— Мне трудно сказать, мы слишком мало соприкоснулись. То, что было задействовано, профессионально ровно настолько, насколько нужно, ни больше ни меньше с точки зрения насыщенности аппаратуры. Павильон прекрасный (в КазГИКе — прим. ред.), в нем весьма удобно работать, и сами локации были отобраны заранее, поэтому все проходило очень даже на уровне.

— А вообще, кино, создаваемое за пределами МКАД, имеет какой-то вес и значение?

— Конечно! И не только с кино связано, но и в целом с экономическим устройством нашей страны — не должно все стекаться в одно место, а потом оттуда кем-то распределяться более или менее справедливо либо нет. Не должно быть так. Мы живем в огромной стране с разными условиями, климатом, с различным всем. И то, что производится на этой земле, должно, в общем-то, оставаться на ней, за исключением налогов и каких-то социальных вещей.

А сейчас так же и с кино — имелись бы средства на то, чтобы снимать в регионах. А у нас все сливается в одну струю неправильно кем-то, а потом уже оттуда барской рукой распределяется. Если бы это было устроено иначе, я уверен, что нашлись бы и возможности, и люди — кино же снимается людьми, которые есть не только в Татарстане, а во всей нашей великой, большой, огромной стране. Дело в системе, зачастую очень неправильно организованной.

Александр Балуев и Алексей Барыкин (слева) Александр Балуев и Алексей Барыкин (слева) Фото: предоставлено Алексеем Барыкиным

— Вы участвуете в историческом проекте Алексея Барыкина «Святитель». Чем вас привлекла картина?

— Темой, историей, собственно, этого достаточно. Меня вообще история нашей страны интересует, особенно в такие тяжелые времена, к которым относится данный период, поэтому мне подобное небезразлично.

— А сегодняшний период, пандемия, отражается на актерах вообще и на вас?

— Разумеется, как и на всех людях. Есть ограничения, и они серьезные. И в передвижении, и в ощущении, и в общении — во всем. Они неестественные, конечно, это негативно сказывается, но стараемся соблюдать.

— Были у вас какие-то личные большие потери за указанное время?

— Завтра похороны Романа Григорьевича Виктюка (разговор состоялся 19 ноября — прим. ред.)… Я обязательно поеду попрощаться.

Вообще что-то закрылось, что-то отложилось, что-то, может быть, и правильно закрылось. Наверное, в этом есть какой-то естественный отбор. Конечно, лучше бы подобного не было. Приобретений во всяком случае данный период никому не дает ни в чем.


От «плохих русских» к коду русского человека

— Говорят, что вы отказывались от работы в американском кино, потому что там предлагали играть исключительно «плохих русских»…

— Я бы не сказал, что прямо плохих, но они были выписаны настолько примитивно и неинтересно, видимо, под американского зрителя с его представлением о врагах свободной американской демократии, что именно по этой причине я отказался.

— А сегодня участвуете в проекте, который связан с русской культурой. Какой образ русского человека вы хотели бы создать на экране?

— Очень сложный вопрос. Там я играл русского человека в среде, где вообще не понимают, что такое Россия, и не знают, где она находится в принципе. Если честно, дальше своего штата… Многие даже не знают, что там за соседний штат. Поэтому мы об американцах слишком хорошего мнения, специально созданного непонятно для чего. Они очень ограничены в передвижениях, не любят путешествовать, но обожают свой дом, правда. Да, флаги, все вывешено, на каждой избушке есть по флагу, а то и по два. Но что творится в соседнем штате, американцы не знают. Только, наверное, как он называется, и то с трудом. Поэтому для них русское — это одно, а для меня здесь — совсем другое.

У нас не так — есть объединенность. У них в каждом штате свои законы, за определенное преступление в каком-то штате могут расстрелять, а в других нет. Единственное — валюта общая. Соединенным Штатам Америки чуть больше 200 лет, у них нет истории, не в силу того, что они плохие, а просто очень юные как страна. Как можно подобное сравнить с 1000-летней историей России? Никак. Они все познают и узнают, находятся в развитии. С другой стороны, это хорошо, потому что страна развивается и развилась так быстро, потому что у нее кровяные потоки по-другому идут, импульс у нее иной, пульс.

— А что для вас является ключевой составляющей русской культуры?

— Мы снимали эпизод только что, где говорили про код русского по Толстому, Чехову. Для меня это и есть Толстой и Чехов, Некрасов, Бунин, Чайковский — та культура, в которой я рожден и живу.

— Вы участвовали во многих проектах различных авторов, какие герои и проекты резонируют с вашими ценностями?

— В разной степени все герои, иначе я не играл бы их или на моем месте был бы кто-нибудь другой. Любой актер, который берется за то или иное воплощение роли, подключает в какой-то степени себя самого, свое понимание времени, характера, ситуации.

«Я считаю, что кино получается именно тогда, когда оно затрагивает прежде всего тебя, тебя самого» «Я считаю, что кино получается именно тогда, когда оно затрагивает прежде всего тебя самого» Фото: предоставлено Алексеем Барыкиным

«Я не могу снимать кино, как Висконти»

— Какие режиссеры из тех, с которыми вы работали (Андрей Звягинцев, Владимир Хотиненко, Андрей Смирнов и другие), вам ближе всего по стилистике, по духу?

— Не буду кого-то выделять, дабы не обидеть других. Я накопитель. Встреча с режиссерами для меня на уровне общего ощущения времени, в котором живу, потому что наша профессия очень короткожизненная — она олицетворяет и отражает настоящее время. Даже если мы снимаем, грубо говоря, кино про Средние века, все равно отражаем сегодняшний взгляд на то или иное время, а, как мы понимаем, точки зрения эти очень быстро меняются из поколения в поколение. Поэтому то, что мы фиксируем в данный период времени, через 10–15 лет станет уже никому не интересно, близости не останется — это будет другое поколение, не то что другие ценности появятся, а изменится отношение ко времени, людям, истории той же. Поэтому выделять кого-то из режиссеров я не хочу.

— У вас есть свои режиссерские работы: в 2021 году должен выйти на экраны фильм «Отель». Кто из тех, с кем вы работали, повлиял на вас больше всего?

— Опять же, повторюсь, каждый по-своему, тот же Александр Леонидович Кайдановский, его отношение к изображению в кадре, детализации, ее осмысленности. О фильмах, которые снял, не могу сказать, что перенял это, но учитывал в своем понимании, каким должен быть тот или иной кадр. Где-то по движению или как-то еще — все, как мозаика. Нет такого режиссера, которому я бы прямо подражал. Копировать нельзя — это неприлично. Люблю Висконти, но не могу снимать кино, как он, потому что так делать просто нельзя.

— Какие у вас дальнейшие планы на режиссерском поприще?

— Конкретных пока нет. Единственное, я знаю, что не буду снимать кино ради того, чтобы снимать. У меня руки не чешутся встать за камеру и просто делать это ради процесса. Знаю, что буду снимать только то кино, которое меня волнует, имеет ко мне какое-то отношение, ко мне лично. Потому что я считаю, что фильм получается именно тогда, когда он затрагивает прежде всего тебя самого. Тогда ты сможешь уходить оттуда в осмысление себя, общей картины мира. Но никак не обратно — меня не возбуждают какие-то колоссальные события, они мне абсолютно безразличны.

«Кино — оно очень трудно в общении, потому что это все довольно быстро, моментально, и ты не успеваешь познакомиться с актерами, с которыми трудишься на площадке» «В кино очень сложно в общении, потому что это все довольно быстро, моментально и ты не успеваешь познакомиться с актерами, с которыми трудишься на площадке» Фото: предоставлено Алексеем Барыкиным

«Я блуждаю и фланирую, как передвижник»

— Почему вы не служите сейчас в театре на постоянной основе, хотя в вашей актерской биографии есть театр Советской Армии, театр им. Ермоловой, «Ленком» и так далее?

— Это не только сейчас, а уже давно началась у меня такая болезнь. Потому что я считаю, что привязка к одному какому-то месту ограничивает человека вообще и он общается в одном и том же кругу, если нет кино. Но в кино очень сложно в общении, потому что все довольно быстро, моментально и ты не успеваешь познакомиться с актерами, с которыми трудишься на площадке. А в театре ты все время в одном коллективе — одни и те же артисты и режиссер, то есть живешь в данном мире, ни в какие другие не прорываешься и не выходишь. Поэтому я для себя решил отрубить такую возможность — быть обласканным в одном доме, пригретым. И я блуждаю и фланирую, как передвижник.

— Какие у вас дальнейшие именно театральные планы? Есть какие-то постановки, которые намечаются?

— Есть, не буду вдаваться в подробности. Единственное, что могу сказать, — я буду делать то, что связано с музыкой. Не мюзиклы, но музыкальные драмы, музыкально-поэтические какие-то. Нет, петь не буду, я других заставлю.

— Значит, станете выступать как режиссер?

— Да. Может быть, и сам сыграю что-нибудь.

«Я понимаю, играя роли, связанные с людьми военными, ратного труда, что я бы никогда не смог заниматься этим» «Я понимаю, играя роли, связанные с людьми военными, ратного труда, что никогда не смог бы заниматься этим» Фото: Владимир Смирнов / ИТАР-ТАСС

«Я не могу в жизни кого-то взять и убить»

— Вы производите впечатление человека очень тонкого и эрудированного…

— Это обман, но ладно. С эрудицией у меня туго. Тонкого… Насколько чувствую, настолько чувствую.

— И вместе с тем вы часто играете преступников, силовиков или военных. Как подобное согласуется с вашей личностью?

— С трудом. Я понимаю, играя роли, связанные с людьми военными, ратного труда, что никогда не смог бы заниматься подобным. Но, поскольку вынужден их исполнять, пытаюсь каким-то образом их под себя, то есть себя под них подмять. Я убежден и знаю, что среди военных есть очень много эрудированных и тонких людей. Но просто их направленность, специфика работы, к счастью или несчастью, более определена самими погонами, родом занятий, и есть некое лавирование, тонкость в этом. Хотя существует и военная разведка, военные переводчики, есть люди, которые занимаются и умственным трудом в  IT-хозяйстве, так что там разные имеются. Но во всяком случае каким-то образом мне до сих пор удавалось совместить свое личное несоответствие данному роду людей с реализацией их в кино.

— Какой самый близкий образ для вас был из того, что делали вы?

— Нет такой роли. Себя играть — это никому не интересно, ну что я сам по себе за существо, которое можно предлагать на рассмотрение миллионов людей? Думаю, что нет таких. Считаю, что есть просто люди, которые занимают определенное положение в силу своей работы или культуры, — тогда интересно их творчество или работа, как у президентов наших стран. Вы думаете, они сами по себе интересны? Нет, любопытно то, чем занимаются, их работа, дело, которому служат. А с точки зрения себя любимых — неинтересно, я не думаю, что вправе давать на всеобщее рассмотрение собственную персону.

— Остались ли у вас еще роли, которые вы хотели бы сыграть?

— Их очень много. Гораздо больше того, что не сыграно. Но все уже в прошлом, и теперь не исполнить того, что возможно было 20 или 15 лет назад. А ролей все меньше в силу опять же обстоятельств физиологического характера. Поэтому есть из чего выбрать, имеется еще «Король Лир», можно попробовать, ну и старцев очень много, именно старцев — я намекаю, что уже немолод. Но еще есть что сыграть, если это кому-нибудь будет нужно и прежде всего мне.

— А вы как публичная персона считаете, что есть то, что вы должны делать или не должны?

— Играть или делать? Это разные вещи. Я не способен в жизни кого-то взять и убить, если так грубо сказать, а в кино могу, оправдав какими-то обстоятельствами. Там вымысел, все не по-настоящему, а в нашем сознании. А в жизни, конечно, не могу.

«Говорят, что он [Ефремов] там уже собирается организовать театр, назвать его «Зона» «Говорят, что он [Ефремов] там уже собирается организовать театр, назвать его «Зона» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Что вы думаете о нынешней судьбе Михаила Ефремова?

— На мой взгляд, история во многом предсказуемая, но и случайная. Очень трагическая для актера Ефремова, моего товарища, с которым я играл на сцене не раз. Хотя говорят, что он там уже собирается организовать театр, назвать его «Зона», думаю, что так сделает, потому что в данном смысле Миша довольно энергичный человек. Но по большому счету это, конечно, трагедия. И то, что погиб человек по его вине, — как с таким жить? Но придется, конечно.

— Вообще, алкоголизм сегодня — большая проблема в актерской среде?

— Исторически да, подобное — проблема и в актерской среде, и в профессорской, и в музыкальной — в любой. Указанная проблема есть в любой стране — Хемингуэй, например, если возьмем американцев, ну и так далее. Но выдвигать ее как главную я бы не стал. Нет, это не так.

— Какие сегодня основные проблемы в нашем государстве?

— Просто кладезь, начиная от чиновничьего беспредела и до неравенства социального во многих сферах, возможностей и всего. Хотя я не знаю, возможно ли равенство вообще, существует ли оно где-либо. Но во всяком случае это проблема, которая приводит довольно часто к тупиковым ситуациям.


«Татарстан — это замечательный пример сочетания двух религий»

— В Татарстан вы приезжаете не в первый раз, какие у вас впечатления от сегодняшней Казани?

— Весьма похорошела. Этот город очень омолодился не за счет спортивных комплексов, а из-за отношения современного человека к собственной истории, историческим архитектурным памятникам, что очень видно и приятно удивляет, потому что не везде так, а в Татарстане особенно радует.

— В РТ в свое время, конечно, с интересом посмотрели «Мусульманина» Владимира Хотиненко, где вы сыграли брата главного героя. Как вы оцениваете Федьку в том фильме? Может быть, сейчас уже не так, как тогда?

— Вы знаете, для меня эта картина действительно исключительная. Во-первых, она рождалась особым образом: из маленькой заметочки — я не помню, в какой газете, — о том, что парень, попавший во время Афгана в плен, принял мусульманство и вернулся к себе в деревню. Из данной статьи, на мой взгляд, великий автор сценария Залотуха Валера стал писать фантазию на тему — что и как могло быть и как это все разворачивалось бы. По живому создавалась указанная история. Поэтому, может быть, она так долго держится и вызывает интерес, потому что не просто написана когда-то и потом осуществлена, а родилась прямо тогда. В фильме, наверное, много эмоциональной составляющей.

А мое отношение не изменилось к тому событию, которое случилось с главным героем, я считаю, что если существуют непреодолимые преграды в соединении, то и соединять не надо. А нужно это иметь в виду как параллельные миры, не пытаясь одно наложить на другое или переплести (за исключением опять же интернациональных браков). Превосходство одного над другим ни к чему не ведет, только к разрушению, но не к победе. Мое отношение к Федьке, которого я так рьяно играл тогда, было таким не потому, что я думаю так. Человек, живущий с непониманием того, как же брат мог совершать какие-то не те поступки, непримирим. Если ты сам не понимаешь, справа налево креститься или слева направо, по большому счету задай себе вопрос. Но все равно такая упертость, отказ понять больше, чем учебник природоведения, есть и в русском народе, и в других. Но, как говорил, по-моему, Пушкин, чтобы любить свой народ, его сначала надо образовать. И только тогда по-настоящему можно его любить, ведь образование — нить, тропиночка к пониманию проблем. Здесь не накопительный момент: «Я прочитал 18 книг, а ты 12, поэтому ты тупой и глупый».

Многие необразованные люди гораздо более тонко устроены, чем человек ученый и склада энциклопедического. Знания в действительности — самая большая беда в этом мире, потому что исключают зачастую момент веры. Что здесь точнее? Для ученого-физиолога, разумеется, — знание, а для человека, для души его — вера, на мой взгляд.

— А Федька в «Мусульманине» — отрицательный персонаж?

— Нет. Он народный. Но для меня, конечно, и ограниченный в осознании окружающего мира. Зато очень привязан к земле, народности. Что ни возьми, в нем есть все по крупицам. Но Федька ни хороший, ни плохой.

Может быть, я бы и не согласился играть в картине, честно скажу… Там есть один момент, когда мой герой хочет повеситься. Ну возможно все на пьянку свести, которая уже достала и завела в петлю. Но, если задуматься, почему он пытается свою жизнь отвергнуть, то, вероятнее всего, поводом послужила невозможность что-то понять, достучаться до родной крови братской, и тогда можно в петлю полезть. У меня он скорее повесился по этой причине, а не в пьяном угаре.

— Что вы думаете о главном герое картины, которого сыграл Евгений Миронов?

— Наверное, у Жени надо спросить. Он замечательный артист и Ленина уже сыграл, мне далеко до него. Но, когда вышел фильм, моего Федьку признали гораздо больше людей. И намного прохладнее встретили героя Миронова. Если существовало бы оправдание, то есть ему поставили бы в Афгане условие: либо ты принимаешь ислам и остаешься жив, либо мы тебя казним, то тогда одна история. Но никто не приказывал, он сам пошел на такое, остался. То есть там не разрабатывается данный момент, хотя он очень важен — по какой причине человек пошел на подобное, может быть, он вообще некрещеный. Если это в фильме было заявлено, то совсем другое дело, значит, он просто в вере нуждался — когда увидел кровь, ужас гражданской войны… Но такого тоже заявлено не было. Он не то что отказался от веры, а просто русский человек и солдат, принявший мусульманство. Неоднозначная картина, поэтому и живет так долго.

— На ваш взгляд, в Татарстане есть подобные проблемы?

— Татарстан — замечательный пример сочетания двух религий. Если он искренний, естественный, то так и должно быть, а никак не по-другому. В противном случае мы просто занимаемся размежеванием — моя хатка здесь, а твоя там. А это неправильно.