Российские «правые», включая самых высокопоставленных, мечтают построить в России «старую-добрую Европу» или «настоящие США» Российские правые, включая самых высокопоставленных, мечтают построить в России «старую добрую Европу» или «настоящие США» Фото: © Илья Питалев, РИА «Новости»

Возможна ли в России «настоящая Европа»?

Давно я не обращался к Фритцмогрену! Но вот представился прекрасный повод: он написал пост под названием «Европейский путь для России». В котором высказал идею о том, что нашей стране стоит взять «лучшее из старой Европы, из Европы—которую—мы—потеряли». То есть, построить «ту самую, настоящую Европу» — с пряничными домиками, мытыми шампунями тротуарами, 400 видами колбас и 200 видами сыров, ну и т. д., и т. п. — но без зловредных «леваков» и их извращений. То есть, без «нетрадиционных меньшинств», пресловутых мигрантов и разнообразных BLM, «борьбы за климат» и, разумеется, атеизма. В общем, то, что можно назвать пресловутым «миром Белого человека» в киплинговском смысле.

Разумеется, подобная мечта крайне популярна у российских правых — включая самых высокопоставленных. И, например, нынешний президент постоянно заявляет примерно о таком же — так что Фритцморген в данном случае «попал» в солидную компанию. Кстати, на самом деле Фритц тем и интересен, что обладает талантом выражать мысли довольно значительного социального слоя «праваков». Более того: именно мечта о «построении в России настоящей Европы» может рассматриваться, как лейтмотив вообще всей «новорусской политики» — начиная с незабвенного Бориса Николаевича. Который, конечно, делал это криво — через расстрел танками парламента и обнищание основной массы населения — но цель имел ту же самую: устроить тут «западную жизнь».

Ту самую, которую миллионы позднесоветских граждан наблюдали в красивом западном кино. Тщательно смакуя любые приметы «настоящей жизни» — вроде красивой одежды, дорогих автомобилей или изощренной еды — и запоминая прежде всего именно это. (А не сюжет и героев — не говоря уж о мыслях и идеях авторов фильма.) Однако когда заветная «дверь в лето» — в смысла, в капитализм — открылась, оказалось, что в реальности дело обстоит несколько по-иному. А точнее, совершенно по-иному — и в смысле «местного» варианта капиталистического общества, который получился с нищетой, развалом и коррупцией, и в смысле «настоящей Европы» — то есть той, в которую стало возможным спокойно ездить. Поскольку там оказались — см. выше — разнообразные «меньшинства», грязь на улицах (а ведь считалось, что «с шампунем моют») и прочие «отдельные недостатки». Вроде оголтелой русофобии и желания расчленить Россию.

Тем не менее, так просто отбросить данную мечту — которую лелеяли где-то с конца 1970 годов и до самого последнего времени — оказалось невозможным. И поэтому даже сейчас мысль о некоем «правильном капитализме», который может быть построен в России — в пику «неправильному капитализму», по которому сейчас идут Европа и США, — остается «сверхцелью» постсоветского существования. Несмотря на все «обломы», которые только и сопровождают наше движение к этой «мечте». Начиная с нищеты 1990 годов и заканчивая «отменой России» в 2022 году.

Так может быть, стоит признать ошибочность подобных мыслей? В том смысле, что стоит понять: построить «настоящую Европу» — или, тем более, «настоящие США 1950-х годов», с их многодетными семьями и огромными автомобилями — в России вряд ли получится. Впрочем, что там Россия — их даже в самих США или Европе построить не удастся — Трамп не даст соврать. И вообще: эта самая «правая утопия» невозможна вообще нигде и никогда в любой точке нашего мира. По самым разным причинам.

Энергоизобилие

Например, причине «энергетической». Ну да, это, если честно, самое элементарное: «Золотой век» Запада — то есть, те самые 1950–1970 годы — это, прежде всего, век «дешевой нефти». Дешевой, разумеется, не только по отношению к «денежным бумажкам», но и — прежде всего — к человеческому труду. Проще говоря: вплоть до 1980 годов добывать нефть было очень и очень просто. В особенности в США 1920–1950 годов, где, во-первых, это самое «черное золото» залегало неглубоко, а во-вторых, делало это на давно освоенных территориях — скажем, в Техасе. Где любой фермер мог поставить во дворе своего дома нефтяную «качалку» и «сосать» себе потихоньку «земляное масло».

Так сказать, быть сам себе нефтяным магнатом. Правда, по причине капиталистического устройства страны этот период довольно быстро прошел — и уже к 1950 г. все скважины начали находится в руках «настоящих» нефтяных королей, — но сути это не меняет: нефти было много и нефть была дешева. 0,7 долларов за «бочку» в 1930 годы, 2 доллара в 1960 годах. Газ, кстати, был еще дешевле — его не нужно было перерабатывать в тот же бензин. Поэтому последний даже в 1990 году стоил 20 долларов за 1000 кубов — сейчас, напомню, он «подбирается» к 2000.

В Европе, впрочем, с дешевым «энергетиком» были некоторые проблемы — в связи с тем, что по геологическим причинам доступных нефтяных месторождений с большим «выходом» там немного. Однако после Второй Мировой войны были освоены колоссальные по тем временам ближневосточные запасы — которые и хлынули на рынки Старого Света. В США — напомню — с это время купались в собственной нефти, и особой ценности Ближнему Востоку не придавали вплоть до 1960 годов, когда прежнее изобилие иссякло. Кстати, именно в это время — в 1950-е годы — и началось, собственно, повышение уровня жизни западноевропейца, которое до этого было довольно скромным по сравнению с американским.

В любом случае можно сказать, что «классический Запад» был крайне энергоизобильным — и поэтому очень и очень энергонеэффективным. Иначе говоря, он — этот самый Запад — вел себя как крестьянин, нашедший чью-то «кубышку» и швыряющий огромные деньги направо и налево. Это проявлялось, например, в построении транспортной сети — которая с середины 20 века начала активно отказываться от экономичных, но сложных в управлении железнодорожных сетей в пользу автомобилей и авиации. В Штатах, кстати, это началось еще с 1920-х годов — то есть как раз с начала времени «массовой дешевой нефти». Это проявлялось и в резком росте «доступности жилья» — в том смысле, что дома начали становиться много больше при резком снижении теплоизоляционных качеств. (Щитовые коттеджи США, «неофахтверк» в Европе.)

Последнее, кстати, дало последний «всплеск многодетности»: ну да, если дома большие, то почему бы не рожать? Впрочем, не меньшее значение тут сыграло значительное снижение цены на продукты, связанное с «зеленой революцией». То есть с массовой механизацией и химизацией сельского хозяйства, случившемся, опять-таки, в 1950-е годы. До этого то же европейское сельское хозяйство было так себе в плане производительности — ели в Европе не сказать, чтобы особо много. Да, голода не было — но не более того. Ну, а про значение дешевой нефти для создания массового туризма и говорить нечего: в том смысле, что именно снижение стоимости переезда почти до нуля породило это явление. До «нефтяной эры» путешествие было отличительным признаком «обеспеченных классов».

То есть огромная часть того, что мы считаем «настоящим западным образом жизни» и связываем с некоей «свободой» («свободным предпринимательством») на самом деле есть последствия энергетической сверхизбыточности Запада 1950–1970 годов. У нас в СССР, кстати, с этим делом было все гораздо сложнее. В том смысле, что реально доступная — но не сверхдешевая — нефть появилась лишь в конце 1960 годов. После того, как начали осваиваться нефтяные запасы Западной Сибири. До этого с «черным золотом» было не очень — татарской и азербайджанской нефти хватало только на «базовые отрасли» экономики. А вот, например, для массового строительства асфальтовых дорог ресурсов уже не было — и еще в 1960 годах основная масса российских «путей сообщения» являли собой смесь гравийки и грунтовки. (Это местные. Магистральные, понятное дело, пути основывались на железнодорожном и водном транспорте.)

И даже развитие «массового автомобиля» — как уже не раз говорилось — началось в СССР только после исчезновения «нефтяного дефицита». Так же как и развитие массовой нефтехимии — с производством пластмасс и прочих синтетических материалов, Вплоть до стиральных порошков. Потому что без «большой нефти» строить множество химкомбинатов невозможно — а точнее, возможно, но малоэффективно и дорого. Эффект масштаба в химической промышленности проявляется очень сильно. Отсюда и анекдотическая «стирка пакетов», и страсть к «синтетике» в одежде, ну и т. д., и т. п. Вплоть до применения хозяйственного мыла во всех сторонах жизни.

В общем, как уже не раз говорилось, «красивая западная жизнь» — в особенности в том представлении, которое было у позднесоветских-постсоветских людей — это, в очень большой мере, именно что дешевая (доступная) нефть. Которая стоила буквально «копейки» по отношению ко всему остальному — а стоила так потому, что добывалась очень просто — и в Техасе, и на Ближнем Востоке. Наша же, советская — а теперь и российская — нефтяная промышленность всегда была гораздо более дорогой. Нам надо ехать в Сибирь, работать там в ужасных условиях, а потом везти добытое в европейскую часть — по дорогим нефтепроводам. Поэтому даже сейчас — когда все «большие вложения» давно сделаны, трубопроводы построены, а месторождения разведаны и освоены, — мы (Россия), в самом лучшем случае, имеем себестоимость добычи в 18–20 долларов. А современный Ближний Восток — 3 доллара.

Надо ли говорить о том, что «купаться в энергии» современная Россия не может? Достаточно посчитать: во сколько сейчас обойдется «отапливать дом электричеством» — как это делалось в «лучшее западное время». В особенности — «западный дом», т. е., дом, во-первых, огромный, а во-вторых, построенный по западным нормам — то есть тот, который остывает за час на пять градусов даже осенью, а зимой за день превращается в ледник. А значит, даже при прочих равных условиях получить тут «настоящую Европу», просто применив «западные реалии» недалекого прошлого, тут не получится.

А ведь «энергетический вопрос» — это только одна из огромного множества проблем, которые поджидают нас при стремлении устроить тут «западный золотой век».

Демографические ограничения

Существует огромное количество фундаментальных ограничений, не позволяющих «второй раз войти в одну реку». Например, ограничение демографическое, состоящее в том, что в современном мире количество «вновь прибывающих» рабочих рук все время сокращается — тогда, как даже в Европе оно росло вплоть до конца 1970 годов. Демографический переход там случился как раз в середине 1950 годов — со всеми вытекающими последствиями.

Надо ли говорить, что для России подобное состояние давно уже невозможно: тут не только «стандартные» демографические процессы с «переходом» в 1970 годах проявляют свою значимость, но и «демографическая яма» 1990 годов, при которой суммарный коэффициент рождаемости падал почти до 1 в 1998–2001 годах — что является одним из самых низких значений даже сейчас. Наверное, не надо говорить, что как раз сейчас это оказывается критичным, поскольку означает резкое сокращение «доступности работников».

Впрочем, в последнем случае важна не только «демография» — то есть не только «физическая» рождаемость, но еще и социальная динамика в «профессиональном плане». Иначе говоря, для развития страны нужны не просто люди — а квалифицированные и мотивированные специалисты. И вот тут мы получаем еще один «провал». В том смысле, что катастрофа 1990 годов — при которой полетели в пропасть все выработанные до того модели поведения и нормы бытия — привела к тому, что в течение примерно 20 лет любые «производственные» профессии были в «загоне». То есть работать на заводе было — как тогда говорили — «западло».

Разумеется, пока в силе были «старые кадры» — то есть, те, кого крушение СССР застало в уже зрелом возрасте — это не сильно мешало: промышленность в любом случае сокращалась, поэтому специалистов было больше, чем нужно. Но сейчас эти «зрелые работники» в лучшем случае уже на пенсии — в худшем же их просто не стало. А должная прийти им на смену «молодежь» — то есть, те, кто был молодым в 1990–2000-х — получала квалификацию, в основном, в других областях, от IT-технологий до работы охранником. Надо ли говорить, что подобная ситуация является полностью обратной тому, что было в «Европе золотого века», где как раз наоборот, именно «производственные профессии» выглядели наиболее привлекательными в послевоенное время, и поэтому молодежь старалась пойти именно туда.

Подобный момент серьезно ограничивает возможность «реиндустраилизации» страны уже сейчас. В том смысле, что при имеющейся безработице найти именно что «производственного специалиста» — от сварщика до инженера-технолога с опытом работы — довольно сложно. А этот момент, в свою очередь, ограничивает возможности для формирования нового «производственного слоя» — в том смысле, что даже если «спецов» и удается найти, то их количества оказывается недостаточным для воспроизводства новых работников. Про то, что даже после вуза специалистов надо «натаскивать» на конкретное производство, думаю, говорить не надо. Поскольку «спецам» надо работу выполнять, а не с «салагами» возиться.

То есть, подводя итог, можно сказать, что помимо «дефицита энергии» у современной — например — России наличествует и дефицит работников. Который не позволит так просто взять и восстановить современную промышленность. А точнее — не просто восстановить, но создать высококонкурентноспособный производственный комплекс, способный, например, удерживать давление того же Китая или других «выходящих на арену» стран Юго-Восточной Азии. Кстати, в «золотом веке» подобного фактора вообще не было. Скорее наоборот — продукция Запада была ультраконкурентноспособна по причине технического превосходства развитых стран. Причем это превосходство было настолько большим, что можно было даже отдавать «второстепенные рынки» разнообразным Япониям и Кореям, не видя в этом проблем.

Скажем, той же Японии США практически передали рынок бытовой электроники, поскольку у самих все силы уходили на авиационную, ракетно-космическую, ядерную и военную сферу. Надо ли говорить, что сейчас все это невозможно, поскольку сейчас нет даже намеков на создание целых «направлений» новых технологий — от вычислительной техники до производства пластмасс, — как это было во время «золотого века». Поэтому даже в том случае, если России и удастся создать более-менее значимый «производственный пул», то неизбежно возникнет вопрос о том, чтобы обеспечить этот «пул» сбытом.

И вот тут-то становится понятным, что единственным способом решения этого вопроса оказывается отказ от самой идеи рынка. Со всеми его атрибутами в виде свободной конкуренции и частного предпринимательства с заменой их на твердый государственный заказ. И переход к той самой «административно-командной» системе управления, которая в свое время была так охаяна. Кстати, тут сразу же стоит сказать, что эта самая система в свое время была реализована не только в СССР — но и, в значительной мере, на том самом Западе «золотого века».

Однако понятно, что ни Фритцморген, ни более высокопоставленные носители «правого мышления» подобные вещи не поддерживают. И если и внедряют какие-то нерыночные методы, то исключительно под давлением внешних обстоятельств, а так же «обрамляя» их многочисленными элементами «рыночного содержания». Кои не имеют никакого конструктивного смысла, а лишь создают нужную иллюзию — вроде бесконечных «тендеров» при госзаказах, при которых и так ясно, кто победит.

Впрочем, к указанному «фритцевскому» — а точнее, «правопатриотическому» — идеалу российского бытия все это не имеет ни малейшего отношения. Поскольку «праваки» не желают даже малейших указаний на верность «советскому пути», ненавидя СССР искренней ненавистью. И противопоставляют ему «благословенный Запад» — уже не современный, разумеется, с его русофобией, BLM и трансгендерами, а также снижением температуры в жилищах и бензином по 2 евро за литр, а некий «настоящий» Запад. Тот Запад, перед которыми они — если говорить о старшем поколении «правопатриотов» — и капитулировали с радостью в 1991 году. Не ожидая, что вместо «кукольного личика» общества «двух третей» (а оставшаяся треть «невписавшихся» — это «спившиеся маргиналы») они увидят клыкастое мурло неолиберализма…

Однако нам-то стоит уже понять, что ничего иного, кроме указанного «мурла», увидеть там был невозможно. И что сам Запад перешел от жизни с многодетными семьями, пряничными домиками, тремя машинами на семью и прочими «истинными ценностями белого человека» к сегодняшнему состоянию отнюдь не потому, что сам этого желал. Не потому, что хотел мигрантов, целования ботинка цветным, разрешенных наркотиков, бодипозитива и прочих подобных вещей. А потому, что после определенного момента все те факторы, которые к середине XX века позволили ему создать «ту самую» красивую картинку, оказались исчерпаны.

Как, собственно, всегда и происходило в классовом обществе — в обществе, неизбежно несущем в себе «гнездо Хаоса». В том смысле, что подобное общество — что редко, но бывает, — может оказаться в сверхблагоприятных условиях. И на этом фоне создать даже что-то более-менее «приятное для жизни» — но лишь на относительно короткое время. Скажем, помимо «золотого века» 1950–1970 годов тут можно вспомнить США XIX столетия. Где всех ресурсов — от пахотной земли до дерева — было более чем достаточно. Но уже к 1910 годам все это начало заканчиваться, а в конце 1920 годов случилось сами понимаете что. Если кто не понимает — то напомню: Великая Депрессия.

Anlazz