Тимур Самигуллин: «Я могу написать более «правильную» татарскую музыку»

Тимур Самигуллин: «Музыкантский хлеб подразумевает необходимость много работать. Старая шутка о том, что музыкант с инструментом за 8 тысяч евро едет за 80 километров, чтобы заработать 8 тысяч рублей, до сих пор актуальна» Фото: Алексей Белкин

«Я приехал в Москву на жигулях пятой модели с компьютером и 20 тысячами рублей»

— Тимур, вы уже достаточно давно переехали из Казани в Москву. Легко она вас приняла?

— Это гангстерская история. Я приехал в Москву на жигулях пятой модели с компьютером и 20 тысячами рублей в кармане. Устроился аранжировщиком в продюсерский центр и первые месяцы жил на студии. Чуть позже написал несколько треков для проекта «Год семьи» в Казани, гонорара хватило на то, чтобы снять квартиру. И все закрутилось. Сначала познакомился с шоуменом Гией Гагуа (участник ансамбля «Экс-ББ» — прим. ред.) и за сравнительно небольшие деньги делал номера для его фирменного проекта. Потом аранжировал певице Жасмин песню «Журчат ручьи» для выступления на «Что? Где? Когда?». Аранжировал Нюше песню «Нежность» для конкурса «Новая волна» и побыл фокус-группой в отборе треков для ее первого альбома.

В основном помогал хозяину студии записывать его песни, хотя сотрудничество продлилось недолго. Вскоре я купил на ВДНХ актуальные профессиональные мониторы и начал работать дома. Легче не стало. Музыкантский хлеб подразумевает необходимость много работать. Старая шутка о том, что музыкант с инструментом за 8 тысяч евро едет за 80 километров, чтобы заработать 8 тысяч рублей, до сих пор актуальна. Поэтому я понимаю, что в нашем деле многое решает случай. Например, как-то я согласился сделать большой проект за 10 тысяч рублей, а мне заплатили 10 тысяч долларов.

— И как сегодня живется московскому композитору, делающему музыку для кино и телевидения? Этим ремеслом можно заработать на жизнь?

— Вопрос не в бровь, а в глаз (смеется). Вообще, год выдался сложным. Если чуть раньше российское авторское общество порадовало меня выплатами, так как каналы, возможно, стали заново крутить старые проекты с моей музыкой, сейчас все стихло. Выплаты РАО заметно просели, и некоторые кинопроекты тоже заморозились. У меня с февраля 2022-го лежит договор на сериал, который просто не стали снимать. Правда, в том году у меня немного расширился формат работы — я стал еще и продюсером. В 2022-м с командой единомышленников запустили шоу «Залетай в тренды» (где у начинающего артиста есть возможность записать совместный трек со звездой — прим. ред.) в ВК. В этом году мы готовим второй сезон, где-то в сентябре уже должны быть эфиры.

На самом деле индустрия начала проседать еще в пандемию. Кто-то смог пристроиться в новое место и заработать, а кто-то нет. В любом случае все мы сейчас живем немного на стрессе. В нашем шоу, например, участвовали 100 человек, участники проходили отсев через четыре тура в течении 12 выпусков. И тут начинается мобилизация. Некоторые парни из групп оказались за рубежом. Мы их убеждали, кто-то на свой страх и риск соглашался, брал билеты, и все складывалось. Часть съемочной бригады по возрасту также подходит под критерии мобилизации. Конечно, эта ситуация плодотворной работе не способствует. Благо мы всех поймали в нужный момент.

— В свое время советские эстрадные композиторы вроде Раймонда Паулса или Александра Зацепина не только зарабатывали большие деньги, но и считались элитой музыкальной культуры. А как с этим дело обстоит сейчас?

— Сложно судить. Я недавно пересматривал «Песню года – 1978» и поймал себя на ощущении, что в зале сидят очень уважаемые люди. Нам все время объясняют: это заслуженный космонавт, это заслуженный летчик. Журналисты берут у них интервью. Нет ощущения, что все важное происходит только на сцене. После выступления певца ведущие обращаются к авторам песни: композитору, поэту. Как сейчас это может произойти, не представляю. Сегодня все мы микро-СМИ, как у Пелевина — человек человеку Wow. Авторитет имеют те, у кого есть аудитория. Условно говоря, блогеры правят бал. Это касается не только музыкальной индустрии, но и, как мне кажется, большинства  рекламных контрактов.

Вы сами назовете какую-то запоминающуюся песню, которая может охарактеризовать нашу эпоху? Я — нет, потому что все сегментировано до месяца или даже недели. В тренде Niletto, «, Чеботина, до этого везде был Моргенштерн*, еще полтора года назад и снова сейчас — Инстасамка. Раньше я думал, что все ускорилось из-за того, что огромный поток музыки популяризировался через интернет. Но сейчас, когда у нас с западными стримингами есть проблемы, большей частью связанные со сложностью оплаты конечным пользователем, уже не знаю почему. Да и никто, мне кажется, сегодня не сможет дать точный прогноз на будущее.

В какой-то момент даже казалось, что все вернется на старые пути и певцов вновь будут раскручивать через радиостанции. Но пока все медиа, в принципе, сосуществуют на одном уровне. Когда на финальный этап «Залетай в тренды» в кресло судей пригласили Павла Курьянова, главного исполнительного директора Black Star Inc., Дарью Блохину, представителя музыкальной дирекции «Муз-ТВ», и Диану Синицыну, генерального продюсера медиахолдинга Krutoy Media, не было ощущения, что голос кого-то из членов жюри имел более высокий или низкий вес. Все медиапроизводство работает в балансе.

— То есть сегодня в эстрадной и киномузыке нет столпов, которые в будущем войдут в историю?

— Опять же, надо понять суть вопроса. Есть, например, композитор Иван Канаев, который занимается очисткой музыкальных прав к проектам Yellow, Black and White и одновременно пишет треки, скажем, к «Вампирам средней полосы» и «Чебурашке». Носит ли его музыка воспитывающий эффект, является ли новой с точки зрения языка и драматургии? Нет. Это прикладная музыка. Моя музыка тоже прикладная. Например, когда мы снимаем какую-то большую программу, туда приходят много артистов со своими номерами. Но часть их музыки нельзя почистить по правам, потому что у нас либо не представлен западный лейбл, какие-нибудь ребята с Ямайки, либо на него стоит огромная цена, либо у нужного артиста по каким-то причинам нет желания сотрудничать с российскими продакшенами. И надо попытаться решить этот вопрос. Иной раз задача становится даже более творческой. Скажем, изначально концепт звучания проекта или отдельного номера в нем уже виден создателям  — тогда я делаю музыку, похожую по звучанию на какую-то референсную песню или симфоническое произведение.

Повторюсь, о весе композитора мне рассуждать сложно, слишком много вариантов можно нафантазировать. А — например, человек приближен к властной верхушке. Б — у человека эксклюзивное авто, и он живет где-нибудь на Софийской набережной напротив Кремля. В — человек, как Высоцкий, имеет народное признание. Тут есть определенный эйджизм. Я, например, могу не знать очень популярных людей, скажем тиктокеров, блогеров или певцов, у которых миллионы подписчиков в соцсетях.

— Они сегодня идут кардинально новыми путями?

— Да. Понятно, что как было уже не будет. Кто быстро это поймет, того и тапки. Просто тапок стало меньше, это тоже надо понимать. У меня есть знакомые композиторы, которые сейчас ринулись писать патриотичные песни. Но я их не очень понимаю. Для проявления маскулинности есть фронт, а зачем здесь отсиживаться в тепле, будоражить умы и заставлять людей рвать на себе тельняшки? Да, есть песни, которые должны не дать человеку рассыпаться. Но в них должен быть по-настоящему сильный текст. У Басты, на мой вкус, два таких хита — «Сансара» и «Верю в тебя».

Я не пишу подобные вещи, но иногда удается создать что-то интересное. В 2020 году мне надо было за два дня написать песню с элементами рэпа для сериала «Родком». Все понимали, что как у Басты не получится, но я и сам не хотел паразитировать на чужом материале. Я понимал, что песня должна воскрешать человека из рассыпанного состояния, если что-то в душе колеблется, можно попробовать попытаться это успокоить. Так я придумал песню «Мальчики да девочки» о мире, где и дети, и взрослые живут похожими проблемами, влюбляются, дружат, порой бедокурят. Первый драфт сразу залетел режиссеру и продюсеру. Они не изменили ни строчки. Единственное, что в первом варианте я пел более гангстерским голосом, а меня попросили спеть своим мягким тембром.

«Мне все время казалось, что я не на своем месте»

— Вы начинали свою карьеру как академический музыкант — окончили казанскую музыкальную спецшколу по классу фортепиано. Что она вам дала?

— Профессиональную базу, хотя по многим вопросам я остался самоучкой. Лучше начать рассказ не со спецшколы, а с самого детства. Я начал учиться музыке в Казани, потом с семьей уехал в Якутию, в поселок Батагай, где тоже посещал музыкалку. Через несколько лет из Якутска приехала Юнона Михайловна Упхолова отбирать талантливых ребят в местную школу для одаренных детей. Меня выбрали, я целое лето учил сборник этюдов Черни, несколько инвенций, пару сонат. А когда приехал в Якутск и заселился в интернат, месяц никуда не ходил —  не знал, где находится школа. Потом мне показали автобус, и обучение продолжилось. Через год я совершил успешную попытку поступить в казанскую десятилетку. В Казани жила моя бабушка, это значительно упрощало многие бытовые вопросы.

Учиться в спецшколе было довольно сложно. До сих пор помню, как в 8-м классе на экзамене по сольфеджио читал с листа фугу Баха: три голоса играл, один пел. У меня ломался голос, но я все равно сдал на пять. При этом жил я в интернате и у меня было полноценное детство — с прогулками по ночной Казани, драками, вылазками в опасные районы типа улицы Зорге. Днем я занимался по 8 часов, в старших классах подрабатывал настройщиком и даже какое-то время подменял друга, выходя в ночную смену продавцом в ларьке. Педагог по специальности подогревала мотивацию, рисуя мне две дороги: либо я становлюсь великим пианистом, либо навсегда остаюсь в ларьке. Иного не дано.

Я был самый старший в классе, и на меня это давило. Со мной учились дети, которые пахали с 6 лет и показывали потрясающие результаты. Возможно, именно тогда зародился мой синдром самозванца. Мне все время казалось, что я нахожусь не на своем месте. Помню, что бывший директор школы Рустем Юнусович Абязов (ныне худрук Казанского камерного оркестра La Primavera — прим. ред.) на моих вступительных экзаменах тихонько смеялся в бороду. Тогда я очень сильно разволновался и ни одно произведение не смог доиграть до конца.

— Потом вы поступили в Казанскую консерваторию, но не окончили ее, почему? Ощущение того, что вы не на своем месте, усилилось?

— Да. Я начал играть в КВН и параллельно искать новые способы зарабатывать деньги. По знакомству меня позвали на межвузовские игры аккомпанировать на рояле. Потом пришлось экстерном освоить искусство записи фонограммы: за две бутылки водки выпросил на студии синтезатор, отработал и отнес материал заказчику. А в 1998 году меня неожиданно позвали в министерство по делам молодежи, сказали, что собирается сборная КВН Татарстана «Четыре татарина», и пригласили выступить с ними в Сочи.

Обычно вузы бывают лояльны, когда их студентов приглашают в КВН: счастливчиков отпускают с занятий, дают возможность перенести сессию. Но в консерватории свои порядки, и, когда такой шалопай, как я, приходит туда со справкой из КВН, на него смотрят с недоумением. Я уже не помню, была у меня пересдача в консерватории или нет, но после поездки в Сочи я забрал документы. Мне было достаточно нескольких дней, чтобы окунуться в толпу заряженных творческих людей и забыть обо всем. Лет до 30 я переживал, что у меня нет высшего образования, а потом перестал. Понял, что мои страхи фрилансера преследуют даже очень образованных людей. Любого из нас могут сократить на работе, а независимость хоть и дорогостоящее удовольствие, но приятное.

«Из консерватории ежегодно выпускаются замечательные пианисты, но порой мне кажется, что нам хватает одного Мацуева» Фото: «БИЗНЕС Online»

— Знаете ли вы о том, что в Казанской консерватории пару лет назад поменялся ректор? Вместо Рубина Абдуллина, руководившего КГК 33 года, ее возглавил Вадим Дулат-Алеев. Как думаете, что там нужно менять?

— О смене ректора слышал, но что можно поменять в такой кузнице талантов, не знаю. Возможно, должны появиться факультативы для более-менее современных способов заработка. Из консерватории ежегодно выпускаются замечательные пианисты, но порой мне кажется, что нам хватает одного Мацуева. Не потому, что он такой гениальный, а потому, что закрывает (и даже перекрывает) запрос общества. Многие восхищаются концертами Рахманинова, даже не услышав их целиком. Кого-то трогает адажио 23-го концерта Моцарта, потому что он во «ВКонтакте» видел, как на видео с Горовицем по экрану текут капли-слезки.

Это все неспешная рефлексия, а сейчас индустрия стала очень короткой. На нашем шоу «Залетай в тренды» в первом туре у участника есть всего 30 секунд, чтобы понравиться жюри. Во втором туре — 2,5 минуты, и это очень много. Песни всех современных блогеров длятся не больше 1,5 минуты. Если 2 — это почти всегда коллаборация с другим артистом. Так задумано, чтобы на стримингах постоянно повторяли композиции, шли накрутки и авторам капали деньги. Однако классические музыканты сегодня тоже нужны. В Лондоне ни один приличный балет не обходится без акустической музыки, а во всех голливудских фильмах играет живой оркестр.

— Вы просто съездили на фестиваль в Сочи или были участником команды КВН «Четыре татарина» — выходили на сцену, выигрывали турниры?

— Я был полноценным участником программы — писал фонограммы, был штатным звукорежиссером первого состава и даже танцевал на сцене в 1998 году. Со вторым составом работал уже только как аранжировщик, ездил на игры, но на гастролях, по понятным соображениям, мое присутствие уже не было нужно. Я участвовал в КВН вместе с Владимиром Леоновым, Игорем Сивовым, Дамиром Фаттаховым, Андреем Кондратьевым, Ильдаром Берхеевым — это люди, ныне реализовавшиеся в политике. Кондратьев был директором первого состава, Фаттахов и Леонов — игроками первого состава и директорами второго. Также в команде были Артем Логинов, Стас Староверов, Артем Лемперт и Павел Орешин —  сейчас это люди из Good Story Media, которые снимают успешные сериалы. В составе «Четырех татар» я взял два «Золотых Кивина» (призы музыкальных фестивалей КВН — прим. ред.).

— Поддерживаете ли отношения с кем-то из участников команды?

— Поймите сами, с людьми на управляющих постах не так-то просто встретиться, а с ребятами из Good Story Media я стараюсь хотя бы раз в год пересечься и поболтать в офисе «Амедиа». В Казани иногда удается застать Михаила Волконадского, Диму Черныха или Алексея Конева из второго состава, наверное, потому что их удобно поймать всех вместе в театре SDVIG. Иногда в Москве за кулисами приятно столкнуться с Катей Скулкиной. Вообще, я был частью КВН 15 лет, и «Четыре татарина» не единственная моя команда.

— С какими командами еще сотрудничали?

— Со сборной Тюменского нефтегазового университета ТГНГУ, командой КВН «Регион-13» (Саранск), сборной РУДН «Юрмала-2006», где мы взяли «Большого золотого Кивина», сборной Камызякского края «Камызяки», «Университетским проспектом» (Москва). Также с «Поющей сборной – 2004» на дне рождения КВН.

«Народ слегка трухнул, что я отброшу коней, но ничего, оклемался»

— Одна из главных сфер вашей работы — киномузыка. К ней вас тоже привел случай?

— Здесь все немного сложнее. Для того чтобы ваше бренное тело допустили до киномузыки, у вас должен быть серьезный бэкграунд. Моим первым полнометражным фильмом были «Приличные люди» Клима Поплавского (2015). Тогда я уже год занимался «Танцами на ТНТ» и по дороге со съемок случайно подвез до гостиницы Евгения Сморигина (известный актер — прим. ред.). Он рассказал, что снимается в новой комедии, у которой еще нет композитора, и предложил мне попробоваться. Для меня это был шанс, и я ринулся работать.

Вначале мне заказали озвучить 20-минутный отрывок фильма, где герой Сергея Шнурова вернулся из тюрьмы и претендует на часть дома, а семейная пара (Женя Сморигин и Наташа Медведева) не хотят делиться. Я обложился укулеле, гитарами, бубнами и генерировал. Это был настоящий джаз с острыми паузами, пиццикато, синкопами. Вкупе с перемигиваниями, взглядами и фразами героев получился яркий театральный этюд. Он так и вошел в ленту целиком, а меня попросили дописать музыку к остальным сценам.

— Чему вас научил этот опыт?

— Прежде всего тайм-менеджменту: это когда у тебя нет времени, но надо его найти. Во время работы мой телефон разрывался от звонков, постоянно приходили правки, давили сроки. В одно утро я упал и два дня не мог ничего делать, хотя мальчик, как видите, крепкий. Народ слегка трухнул, что я отброшу коней, но ничего, оклемался и закончил партитуру.

Похожую историю я вижу сейчас. Как находить причины зажигать новые звезды, если постоянно давит неоднозначный новостной фон, особенно в Москве, как столице, чуть что скачут цены и нет уверенности в завтрашнем дне? В этих условиях довольно сложно явить людям нового идола. Поэтому на серьезных конкурсах, даже западных, мне кажется, идет череда самоповторов. Мы в «Залетай в тренды» работаем с молодыми ребятами, которые стремятся к экспериментам. У некоторых уже есть своя аудитория. Например, участница с псевдонимом Аили, возможность съемок которой в четвертом туре висела на волоске, умеет настолько правильно сложить фразы в припев, отчего в соцсетях сотни тысяч повторов ее песен. Мы понимаем, что это очень ценный человек, ее надо обязательно снять и показать в финале.

— Расскажите о специфике композиторской работы в кино. Как обычно строится ваш творческий процесс?

— По-разному. Вообще, главное, чтобы повезло с режиссером. Но в идеале надо сразу понимать как твоя музыка будет звучать в 5.1 (технология многоканального звука — прим. ред.), а исходя из этого, правильно подбирать инструменты и располагать их в пространстве. Бывает, сводишь какую-то таинственную музыку и приходится ставить литавры по центру. Это не по правилам, но они должны там быть, ведь в центре кадра стоит лицо, скажем, Шнурова в «Приличных людях» как главного антогониста, которое должно нагонять страх.

Бывает, напишешь музыку и думаешь, что она идеально подходит к картинке. А потом режиссер вставляет туда референсную музыку со словами: нужно вот так, переписывай. И 80 процентов времени ты сидишь и переделываешь чужие треки. Мне запомнилась работа над фильмом Павла Руминова «Успех». Я там был вторым композитором и делал каверы старых песен на современный лад, а первый (Александр Иванов) писал всю основную киномузыку. По сюжету главный герой (Роман Курцын) — уличный музыкант, который с дочерью на руках (Маша Лобанова) оказывается в затруднительном финансовом положении. Правильным выбором ему показалось попасть в руки продюсера Юрия Талисмана, которого играет Алексей Чадов. Он по сценарию предлагает им новое звучание. Поэтому все композиции теперь звучат броско, на шансонный манер. Особенно забавной вышла песня «Выпьем за любовь» — в дорогой обертке под стать Брайану Адамсу, что все равно увело недалеко от «Жиган-батона».

— Были ли ситуации, когда режиссер задумал одно, а вы — концептуально другое? Как решались такие ситуации и может ли композитор в каких-то случаях диктовать свое видение режиссеру?

— У меня был один любопытный разговор, но он так и не привел к сотрудничеству. Пару лет назад я приезжал на встречу с документалистами на студию «Остров» Сергея Мирошниченко. До этого они сделали довольно успешный фильм для Netflix о тюрьме «Кресты» и теперь хотели снять документалку о «Владимирском централе», где сидела Лидия Русланова. Постановка вопроса была такая: напишите музыку, а мы под нее будем монтировать фильм. Я сочинил первый драфт — вариации на песню «Валенки», отослал в «Телеграме» файл, получил отказ. Потом выяснилось, что они вели переговоры с несколькими авторами и выбрали другого. Все равно, для нашего интервью это хороший пример того, как режиссеры порой дают композитору свободу.

«Мне понравилась задумка сделать большую всесоюзную историю»

— Вы 7 лет писали музыку для шоу «Танцы на ТНТ».

— В 2013 году я приезжал на турбазу за городом, где шел кастинг к проекту «Comedy батл», к которому уже года три писал музыку как фрилансер. Целью была беседа с Вячеславом Дусмухаметовым на предмет моего постоянного трудоустройства в Comedy Production. Чуда не произошло, в течение 10 минут мне на пальцах объяснили, что острой необходимости в композиторе нет, большинство вопросов с успехом закрывает Виталий Кудрин, штатный композитор Comedy. А через год обо мне вспомнили и пригласили на «Танцы». Мне понравилась задумка — сделать большую  всесоюзную историю. Для ТНТ, где все крутилось вокруг юмора, это был новый формат. Деньги предложили не самые большие, но я согласился. Летом провели кастинги на 300 человек. Я две недели жил в гостинице и непрерывно работал: кому-то резал, кому-то переписывал треки. А с октября до Нового года писал музыку для всех концертов. Погружался в процесс на 100 процентов и не мог больше ничем заниматься. Это было шикарное время и прекрасные артисты. Особая благодарность Егору Дружинину, а также сестрам Анастасии и Виктории Михайлец. С их помощью я пришел к созданию балета.

— «Элен и Эльза», который вы поставили с Егором Дружининым в Московском Доме музыки.

— Да. Это отдельная история. Лет пять назад параллельно с «Танцами» должны были стартовать «Песни на ТНТ» при участии Black Star и Malfa. Я был немало удивлен приглашению, ведь если в шоу задействованы два таких крупных лейбла, то чем проекту может помочь один независимый композитор? Любопытство пересилило. Был на совещании, познакомился с Антоном Беляевым и Марко Джакомо, представляющими записывающие лейблы. Но рациональность, как я сейчас понимаю, восторжествовала. На тот момент это выглядело как сумасбродство креативных продюсеров. Я понимал, что объем моей части работы нужно было выполнить в слишком сжатые сроки, и начал подгонять их, а они восприняли это на личный счет. Я очень переживал: дело происходило в стенах Comedy Production и я мог потерять все проекты. Но благо обошлось.

Так вот, ходил горевал и однажды проснулся с инсайтом, что для таких талантов, как близняшки Михайлец, нет хорошей истории. Меня это мощно смотивировало, и я за утро накидал синопсис. Позвонил наставнику «Танцев» Егору Дружинину и рассказал о своей идее. Егор заинтересовался и попросил расписать либретто подробнее. Дальше был месяц интенсивного самообразования. Я пересмотрел все известные балеты Уэйна МакГрегора и Иржи Килиана, изучил новым взглядом «Красные башмачки» и «Вестсайдскую историю», прочел пару книг о том, как писать сценарий, выяснил у Егора, как строятся сцены, и после этого создал либретто на полторы страницы. Егор одобрил его и спросил: сможешь за месяц написать музыку?

— Что вы ответили?

— Я был немного в шоке, но согласился. Сначала просто писал номера и отсылал Дружинину. Потом Егор подтянул Ульяну Бочерникову из Театра на Бронной, Диму Масленникова и Иру Кононову из «Танцев», и мы начали ставить. Параллельно я продолжал сочинять, мне постоянно прилетали фидбэки: здесь нужно побольше музыки, тут — определенный танец. Я часто не угадывал с образами: казалось, что вот здесь должна быть спокойная музыка, а мне, напротив, предлагали устроить форменный разнос. Когда пишешь музыку для двухминутного номера в «Танцах», обычно все понятно, а здесь надо сделать час музыки и продумать каждый такт. Это уже не спринт, а хороший марафон.

— Вы были довольны результатом? И какие впечатления остались от работы с танцовщиками компании «КЕД»?

— Да, получился неплохой вариант кэмпа. В сравнении с «Танцами» наши возможности расширились. Сначала я думал, что сделаю небольшую антрепризу, которую буду финансировать сам, а потом все разрослось до большой труппы. Мне нравилось, что ребята были готовы к экспериментам. В «Элен и Эльзе» они танцевали модерн на пуантах, да и моя музыка тоже не была чисто оркестровой, хотя за определенную сумму мне предлагали целиком переписать ее с оркестром. Я отказался, зная, что в партитуре должна остаться изрядная доля электроники: той жесткости, которую я пытался вложить в аудиоряд, акустические инструменты просто не дают.

После балета я взялся за одноименный роман. Он не мог не родиться, так как мне нужно было закончить эту историю в буквах. Год писал книгу по ночам, это мой первый и, возможно, последний литературный опыт. Я затратил на него много энергии и долго восстанавливался.

«При всем уважении к Алле Борисовне ее старые хиты именно в оригинальном звучании прочно сидят в нашей памяти. Мне показалось, что семплировать надо было старые записи и никак иначе» Фото: © Komsomolskaya Pravda / Global Look Press / www.globallookpress.com

«Для Пугачевой попросили написать что-то вроде «Мулен Руж»

— Вернемся к вашей работе на эстраде и телевидении. Один из своих треков («Канкан») вы продали Алле Пугачевой, как это произошло?

— Это забавная история. Я как раз заканчивал роман и параллельно работал на «Танцах». В декабре 2018-го мы отмечали успех очередного сезона, я неразумно приложился к сырной тарелке на банкете, а ночью меня забрали на скорой и приговорили к операции. Я решил сделать ее в Казани, сварил гречневую кашу и тихонько выехал на машине из Москвы. Знал, что еду надолго, поэтому взял с собой пару гитар.

Все прошло удачно. А сразу после выписки позвонил Дружинин и сказал: «Я сейчас ставлю танцы на юбилейный концерт Аллы Борисовны, уже есть идея, и надо ее сделать, хотя есть большая вероятность, что Пугачевой она не понравится, возьмешься?» Я говорю: «Давай». Егор попросил меня написать что-то вроде «Мулен Руж», чтобы между отделениями звезда могла отдохнуть. Я сам, видимо, наотдыхался, быстро набросал тему на гитаре и отправил Егору. Он через 20 минут перезвонил, сказал, что сидит на громкой связи с Аллой Борисовной и ей очень нравится музыка. Спросил, когда Пугачева сможет подъехать, чтобы поверх темы записать свои старые песни. Я смутился, мол, как она приедет в мою скромную «однушку» в Нахабино? А в ответ услышал смех Аллы Борисовны: «Ты бы знал, в каких местах я бывала». В общем, я пообещал переслушать все ее песни, скачал кучу треков, замучил всех домочадцев и многое открыл для себя. Например, уникальный шведский альбом, где потрясающе качественное сведение звука.

— В итоге Пугачева приехала к вам записываться?

— Нет, у меня возникла другая идея. Я решил наложить на новое музыкальное полотно узнаваемые на подсознательном уровне семплы. При всем уважении к Алле Борисовне ее старые хиты именно в оригинальном звучании прочно сидят в нашей памяти. Мне показалось, что семплировать надо было старые записи и никак иначе. Я отобрал композиции и приехал в Главкино, где репетировали концерт. Все сводили на месте с Анатолием Лопатиным, который работал над последними треками Пугачевой. Меня представили Алле Борисовне, она поблагодарила за номер, и я какое-то время пробыл на репетициях.

— Пересматривая «Канкан», кажется, что он позволил Пугачевой стать ближе к нынешней молодежи.

— Возможно. Правда, изначально это выглядело как некий дивертисмент из образов Примадонны. Дружинин любит клоунаду и умеет ее делать. Мне нравится, что он видит и большую картинку, и яркие детали, поэтому все концертные программы ставит очень театрально. Этот номер был обязан родиться как дань уважения и благодарности труппе. У ребят тоже должно было быть свое соло, а в это время Пугачева могла переодеться. Да и зрителю нужна небольшая цезура. Как бы я, скажем, не любил артиста, будучи зрителем, хотел бы передохнуть. Когда с тобой непрерывно общаются на языке сложных и порой очень личных песен, чувствуешь душевный износ. Ты сопереживаешь певцу и очень устаешь. Это все равно что прослушать классический концерт или спектакль.

— Правда ли, что оплату за свою работу вам пришлось ждать 7 месяцев?

— Да, ситуация была деликатная. Если бы мне сразу сказали сработать за спасибо, я бы согласился. Но мне обещали заплатить, а потом забыли, поэтому пришлось напомнить. Такое часто бывает, когда работаешь с большой звездой, я даже не удивился. Негатива к Алле Борисовне у меня нет, ведь о гонораре я договаривался не с ней.

«Когда я только перебрался в столицу, с удивлением для себя обнаружил, что уже обладаю неплохим багажом знаний» Фото: Алексей Белкин

«Мои лучшие друзья — те, с которыми я прогуливал уроки в спецшколе»

— Несмотря на активную работу в Москве, вы не разрываете связь с Татарстаном. Например, на днях собрались в Казань. Что планируете здесь делать?

— Во-первых, совершить гастротур: хочется поесть татарской еды. В Москве нет нормальных элешей, дома я сам пеку их с курицей и картошкой. Дочери нравится, но у меня не всегда есть время готовить. Во-вторых, хочу погулять по набережной и улице Баумана, встретиться со старыми друзьями. В Москве у меня много приятелей, но таких, с кем можно сесть и расслабиться, нет. Наверное, для меня важна некая ментальная суть, общие воспоминания. Мои лучшие друзья — те, с которыми я прогуливал уроки в спецшколе и бегал по ларькам, те, которые лазили в окна интерната к нашим девочкам. Все они далеки от музыки (один занимается мебельным бизнесом, другой долго был на руководящей должности в сети фитнес-клубов), но мы общаемся до сих пор. Иногда мне кажется, что я сам уже от всего этого далек.

— Почему?

— Хочется чего-то нового. Я думаю переформатировать свой бизнес и открыть студию в Москве. Сейчас как раз ищу помещение. Я знаю много студий с хорошими условиями и инструментами, но они бывают очень заняты. Да и в целом есть спектр услуг, которые я не предлагал клиентам, потому что писал музыку на «дистанционке». А сейчас понимаю, что пора брать в оборот другие стороны этого бизнеса.

Когда я только перебрался в столицу, с удивлением для себя обнаружил, что уже обладаю неплохим багажом знаний. Например, Владимир Шурочкин, который как раз начинал раскручивать свою дочь — певицу Нюшу, заметил, что я неплохо свожу женский вокал. Возможно, студия — это будет просто хороший вокальный тракт. Я в жизни многое повидал и сделал, писал абсолютно в разных стилях. Вдруг кому-то понадобится человек такого плана.

— Когда планируете открыть студию?

— Пока не знаю. С августа я буду занят на шоу «Залетая в тренды», но продолжу разрабатывать проект. Это будет компактная студия для работы одного человека. Я не собираюсь раздувать штат из нескольких аранжировщиков. Пускай это будет мой «свечной заводик» на пенсии. Правда, не знал, что она начнется уже в 45 лет (смеется). Думал, что лет в 55–60. Но у нас много молодых ребят, которым есть что сказать. Возможно, им надо будет помочь грамотно свести песню, выстроить ее драматургию, подобрать нужные слова, не полениться лишний раз переписать музыку, иногда подсказать, как сколлаборироваться с интересным поэтом.

— Вы говорили, что ныне сложно явить людям нового идола. И все же как сегодня можно создать звезду?

— С одной стороны, нужен бизнес-план. С другой — есть много случайностей, которые нельзя предусмотреть. В любом бизнесе, связанном с творчеством, стандартные законы не работают. Ты не можешь выстроить логистику, собрать штат толковых ребят, поработать, отойти от дел и поставить управляющего. Важна 100-процентная погруженность — только с ней есть надежда на успех.

Последний раз я занимался аранжировками с эстрадными артистами лет 10 назад — сделал песню Наталии Власовой, пару треков для Юлии Ковальчук. Это был переходный этап, после которого я начал работать с продакшенами и телеканалами. Там важен успех целого проекта, а значимость отдельной песни невысокая. У артистов эстрады же (особенно у молодых) идет большая ставка на одну песню, поэтому с ними прикольно работать. На любом шоу талантов всегда есть выбор. Ребята приходят, показывают то, что умеют, и сразу понимаешь, что из этого будет интересно людям. А когда сидишь в студии и ковыряешься с одним артистом, из которого еще неизвестно что выйдет, — это другая история. Совсем уходить в студийную работу я, честно говоря, боюсь, хотя на вольных хлебах сейчас не очень сытно.

— А поддерживаете ли отношения с музыкантами из Казани? И насколько вы в курсе того, что происходит сегодня в музыкальной жизни Татарстана?

— С Дилярой Вагаповой мы поздравляем друг друга с праздниками в соцсетях. С Айгуль Зайнуллиной (продюсером «Болгар Кызлары») иногда черканем друг другу что-нибудь, все-таки оба из ССМШ. Из тех людей, которые сейчас сидят в филармонии и La Primavera, тоже много выпускников спецшколы. Визуально они меня, наверное, вспомнят, но мы не особо общаемся. В Казани я могу сходить на концерт, но за музыкальной жизнью города почти не слежу. Как композитор я плохо помню даже свою музыку (у меня около 500 треков в российском авторском обществе), и для меня очень важно внутреннее состояние пустоты. Я не могу себе позволить наполниться чем-то и спокойно носить с собой этот груз. Потому большие классические полотна слушаю редко. Сейчас мне, напротив, нужно понять, как писать хорошую современную музыку. Ту, которая звучит одну минуту.

— В Татарстане есть хорошая современная музыка?

— В РТ есть определенный запрос на национальную музыку и композиторы пишут прекрасные песни для своего народа. Мне порой интересно послушать опусы Эльмира Низамова, Марата Мухина. Но для себя я всегда ищу возможность масштабироваться: ведь лучше, как мне кажется, сделать один трек в сериал, который посмотрят миллион человек, и через РАО получить свои деньги. Недаром многие люди поют на английском языке даже в России, потому что их могут услышать не только на родине. Но в Татарстане есть своя аудитория, которая знает и любит национальное искусство. Я в этом плане не сентиментален даже в отношении русской музыки: если услышу баян, сердце не защемит и обнимать березку не побегу.

— Если вам предложат интересный проект в Казани, согласитесь? Например, сейчас много говорят о необходимости развивать национальное кино. Написали бы музыку к полнометражному татарскому фильму?

— Возможно. Я могу написать более «правильную» татарскую музыку, чем человек, который ее никогда не слышал и сработал по шаблону. Гия Гагуа недавно попросил меня помочь ему с треком — аранжировщик написал для него песню о чак-чаке. Более дикой пентатоники я еще не слышал. Такое ощущение, что автор был занят только звуками. А то, что там огромные интервальные скачки, уже неважно. Солист бы пальцы сломал, играя такое на тальянке.

— Ваш YouTube-канал не обновлялся более трех лет, а несколько недель назад назад вы выложили туда шоурил с вашими ключевыми работами. Ищете новые интересные проекты?

— Да, но если честно, ни один мой шоурил до сих пор не сработал. Все решали неочевидные связи. Когда я пришел в Weit Media познакомиться с продюсерами, мне сказали: «Это вы делали „Танцы“? Там крутая заставка, мы хотим такую же». И пригласили работать над «Лигой удивительных людей». Мой бизнес во многом строится на рекомендациях. Я и сам побаиваюсь брать клиентуру «с улицы»: сложно вот так сразу понять, насколько человек обязательный и ответственный. А когда звонят по рекомендации, в 85–90 процентах случаях все складывается.

Иногда для успеха сделки достаточно представить работодателю что-то одно. Режиссерам я часто показываю балет. После «Элен и Эльзы» был уверен, что начну писать балеты каждый год, но потом передумал. Композитору надо что-то есть, а на балетах далеко не уедешь. Либо надо их так много показывать, что людям надоест театр.

Сегодня нужен контент, который сможет залечивать и восстанавливать людей: слишком много фактов ныне заставляют человека рассыпаться. Жизнь ставит нас перед выбором, который мы бы сами перед собой не поставили. А вообще, я уверен: счастье там, где выбора нет. Хорошо просто жить и радоваться тому, что имеешь.