За предками татар в Монголию: аренда юрт, кочевники с Wi-Fi и «Тэнгэрийн зам»

«Побродивший по миру дурак

лучше мудреца, про­сидевшего дома»

Монгольская поговорка

Это только на карте, особенно на фоне необъятных размеров России и Китая, кажется, что Монголия — небольшая страна. На деле она огромная и с крайне сложным для путешествий рельефом

Ветра в Монголии дуют всегда

Удивительную роль играют книги в нашей жизни. Одни задают смысл жизненного пути, другие учат и наставляют, третьи вдохновляют на свершения под силу лишь литературным героям. В годы своей беззаботной юности я в домашней библиотеке натолкнулся на книгу Ивана Ефремова «Дорога ветров». К этому времени я уже прочитал его роман «На краю ойкумены» и прекрасные рассказы, но «Дорога ветров» разительно отличалась от них. Это был почти дневниковый рассказ о кропотливой работе палеонтологов в Монголии в 1946–1949 годах, который, как может показаться, интересен лишь узкому кругу специалистов. Но книга буквально «захватила» меня, заставив с интересом следить за всеми перипетиями экспедиции в пустынях Южной Монголии. Кроме самого напряженного научного поиска в нем были прекрасно описаны природа и тяжелый экспедиционный быт, помноженный на послевоенное время.

Сильнее всего меня поразило описание погребений. Сложенные из каменных плит, они сплошной полосой шли вдоль речного плато на протяжении более 30 километров! Сейчас археологи называют их по-монгольски — «херексурами». Ефремов пишет, что их экспедиция даже раскопала один такой курган. Особенно было трудно передвигать огромные плиты сверху кургана. Шестиметровую и, видимо, многотонную плиту, которая закрывала непосредственно могилу, поднять так и не удалось, и под нее пришлось подкапываться сбоку. Велико же было разочарование исследователей, когда выяснилось, что, за исключением человеческих останков, в погребении нет ни одной вещи. Сейчас, после раскопок десятков херексуров, известно, что подобные курганные погребения бронзового века, как правило, не сопровождались вещами, которые могли бы сохраниться в почве. Это было удивительно и настолько таинственно, что вызывало массу вопросов. Что за люди создавали такие циклопические сооружения, во что они верили и как жили?

Книга запомнилась и своим загадочным названием — «Дорога ветров». В юности я часто задавал себе вопрос: почему автор так ее назвал? И только впервые приехав в Монголию, сразу понял. Ветра в Монголии дуют всегда. Только ночью они спадают и наступает звенящая тишина. К шуму ветра быстро привыкаешь, что даже не замечаешь его. Мы с коллегами пробовали записать видеоролики в поле, но вместо речи говорящего слышен лишь постоянный гул ветра. Вот уж действительно дорога ветров в действии!

Позже о прочитанном я говорил с первым своим учителем археологии, членом-корреспондентом АН СССР Николаем Николаевичем Диковым, который работал в Монголии и Забайкалье и изучал плиточные могилы. Он много рассказывал о своих раскопках и самих памятниках, а затем подарил мне книгу Льва Гумилева «Хунну». «В ней ты найдешь ответы на многие свои вопросы, — напутствовал он меня, вручая книгу со своей дарственной надписью, — или научишься ставить новые вопросы, что гораздо важнее».

С этого времени прошло уже много лет, прочитано было много книг и даже некоторое количество написано самим. Вопросы я научился ставить с большой легкостью. А вот находить ответы… Ответы, скорее всего, лежат в земле. В земле, которая является древней дорогой ветров и называется Монголия.

Жарким летом трава выгорает и съедается тысячными стадами овец и коз, лошадей и коров. Склоны сопок и плато кажутся желтыми и бурыми, но, стоит пройти дождю, все зеленеет и цветет

Легко представить, как сходили с ума китайцы, вторгавшиеся в эти горные долины и лощины

И вот мы с коллегами едем по дороге наперекор всем ветрам. Как поется в одной песне, «путь наш труден и далек». Это только на карте, особенно на фоне необъятных размеров России и Китая, кажется, что Монголия — небольшая страна. На деле она огромная и с крайне сложным для путешествий рельефом. Везде, куда ни посмотришь, взор упирается в гряду невысоких сопок, резко перерастающих в высокие скалы. Вся эта страна только по недоразумению называется степью. На деле это цепь старых гор, потухших вулканов и межгорных плато, разрезанных руслами рек и небольшими озерами. Ближе к горным быстрым ручьям и рекам зеленеют луга, выше к сопкам они сменяются каменистыми склонами с пучками трав и кустарников, а выше к вершинам сопок начинается настоящая хвойная тайга. Жарким летом трава выгорает и съедается тысячными стадами овец и коз, лошадей и коров. Склоны сопок и плато кажутся желтыми и бурыми, но, стоит пройти дождю, все зеленеет и цветет. Даже в августе кажется, что едва началось лето — все вокруг изумрудно-зеленое и яркое с многоцветием самых разных цветов. Только курлыканье журавлей, поднимающих на крыло своих птенцов, да холодные проливные дожди говорят, что пришла осенняя пора.

Такого подробного описания окрестностей могло и не быть, но 10 часов в дороге кого угодно заставят смотреть по сторонам. Надо отметить, что дороги в Монголии достаточно хорошие. Четырехполосные с разделительной полосой пока построены только вокруг Улан-Батора, остальные — обычные двухполосные шоссе. Дорожное строительство ведется активно и последовательно, и есть ощущение, что недалек тот день, когда прекрасные трассы свяжут основные центры аймаков (областей) со столицей. Все новые трассы платные, хотя плата невелика — около 100 рублей.

Но внутри страны между этими шоссе проходят местные дороги — обычная наезженная колея. Когда едешь по горным плато по еле видной дороге, только удивляешься тому, как водители безошибочно находят верный путь. Кроме как выработанным сотнями лет чувством дороги это объяснить невозможно. Это только для нас, городских жителей, да еще и иностранцев, все сопки одинаковы, а для монголов все они различны и впечатаны в память. Впрочем, и местные жители могут заплутать. К счастью, очень редко.

Легко представить, как сходили с ума китайцы, вторгавшиеся в эти горные долины и лощины. Совершая марши в пыли, под палящим солнцем и без воды, осыпаемые градом стрел нападающих степных жителей. История войн китайцев с хунну полна описаний, когда в таких походах пропадали многотысячные армии. Но мы не пропадем. И заслуга в этом не только прямых асфальтированных трасс, бензоколонок или небольших кафе, где всегда есть свежие хушины (чем-то напоминающие чебуреки), монгольские пельмени и харцай (т. е. черный чай).

Наш главный автотранспорт — это комфортабельные японские микроавтобусы Delica или корейские Hyundai. В отличие от старых советских «ГАЗ-66» или уазиков-«буханок», не говоря уже о старинных «ЗИЛах», они не только удобные, но и весьма проходимые и экономичные. В настоящее время в Монголии почти все детища советского автопрома сошли на нет. Иногда попадаются старые «КАМАЗы», но и то очень редко. В одном корейском грузовичке умещается все наше оборудование, две юрты, холодильник, генератор и прочий экспедиционный скарб. Машина, конечно, прилично просела под тяжестью оборудования и ехала медленно, но, учитывая ее неоспоримые плюсы — расход топлива и цену на дизель, все равно получалось выгоднее, чем гонять большой «КАМАЗ» или подобный грузовик.

Юлий Худяков и Сергей Кляшторный, часто в советское время проводившие экспедиции в Монголии, вспоминали, что половину машин занимали бочки с бензином, поскольку в степи ни купить, ни обменять его было невозможно. Бензин везли с собой и расходовали крайне бережно. Примерно так же было и Поволжье, но здесь было достаточно иметь талоны на бензин. Поэтому мы радуемся цивилизации и регулярно мелькающим заправкам — местам отдыха и питания. Ясно, что мы здесь не пропадем.

Чувство уверенности внушает и наш монгольский руководитель

Чувство уверенности внушает и наш монгольский руководитель — доктор наук, ведущий научный сотрудник Института истории и этнологии монгольской Академии наук Ганбат Нямдагийн. Человек поистине уникальный, и без его организаторских способностей ни одна наша экспедиция просто бы не состоялась. Ганбат родился в Западной Монголии. Его дед кочевал в районе Алтая, а в 1941 году попал на фронт. После войны смог вернуться на родину — теперь уже в Монголию. Сам Ганбат ходил в школу при советской военной части и прекрасно выучил русский язык во всем его многообразии. Но этого мало — в университете он в совершенстве освоил китайский язык. Помогла и стажировка на Тайвань. Написал диссертацию по китайским источникам о южных сюнну. Но каждое лето ездил в археологические и этнографические экспедиции, много лет работал с российскими коллегами — академиками РАН Борисом Базаровым и Николаем Крадиным. Сейчас он по традиции сидит на переднем пассажирском сидении и увлекательно рассказывает нам о тех или иных примечательных местах. И нам очень повезло, что такой опытный и знающий ученый, вдумчивый и дотошный организатор работает вместе с нами, открывая тайны древнего прошлого Монголии. Кажется, что он не упускает ни одной мелочи — как найти и арендовать юрты, как и где закупить продукты, как наладить контакт с местной властью и соседями. Без него мы бы, конечно, не выжили и не смогли сделать и толики тех открытий, которые сделали и еще, надеюсь, сделаем.

В целом необходимо сказать, что вся наша экспедиция финансируется Академией наук Республики Татарстан. Работу ведут два института — Институт археологии им. Халикова и Институт истории им. Марджани. Научным руководителем является академик АН РТ, доктор исторических наук Айрат Ситдиков. Коллектив наш небольшой, иногда меняющийся, но сплоченный и очень работоспособный — с монгольской стороны с нами работали доктора наук С. Улзийбаяр, Б. Батсурен и аспирант Б. Очир, с российской — научный сотрудник, археолог Александр Беляев и другие коллеги, включая водителей и поварих. Даже при таком компактном составе экспедиции большая проблема организовать быт и работу экспедиции.

Достаточно сказать, что везти из Казани в Монголию оборудование — это просто катастрофа для финансов. Хорошо было Ивану Ефремову. За ним стояла вся Академия наук СССР. Они могли прислать из Москвы поездами грузовики, палатки, бочки с бензином, продукты и многое другое. У нас такой возможности нет. Мы полагаемся на те гранты, которые выделяет Академия наук Татарстана, и вынуждены на всем экономить. Если бы не дружеские отношения с монгольскими коллегами и благорасположение дирекции Института истории и этнографии МАН, нам было бы очень тяжело. Именно благодаря трудам и авторитету Ганбата нам удалось арендовать в институте юрты и часть оборудования, а холодильник и генератор, например, Ганбат взял из дома.

Юрте нестрашна любая непогода. Жарким днем в ней достаточно прохладно, а ночью очень тепло. Одна юрта используется как место для отдыха и рабочий кабинет. Вторая — это столовая, где находится кухонное оборудование — газовая плита, холодильник, обеденный стол

Без юрты в степи просто невозможно наладить быт

Нужно сказать, что юрты — это не прихоть жаждущих экзотики туристов. Без юрты в степи просто невозможно наладить быт. Любую туристическую палатку ураганный ветер срывает с места, как листок бумаги, а проливной дождь пробивает крупными каплями. А вот юрте нестрашна любая непогода. Жарким днем в ней достаточно прохладно, а ночью очень тепло. Одна юрта используется как место для отдыха и рабочий кабинет. Вторая — это столовая, где находится кухонное оборудование — газовая плита, холодильник, обеденный стол.

Вечером включается свет от генератора для зарядки компьютеров и дрона. Достаточно сказать, что несколько дней у нас был сломан генератор и никак мы не могли заморозить мясо только что разделанного барашка. Пришлось часть мяса коптить на дымке, а другую быстро съедать. В жару сохранить его иначе просто невозможно. Но с работающим генератором жизнь приобретает основательность и качество.

Часто приходится слышать от некоторых коллег, что кочевое скотоводство — это отжившая свой век реальность и она вот-вот исчезнет. Причем разговоры об этом касаются не только степных полукочевников. Помню, что и на Чукотке советская власть стремилась загнать оленеводов в поселки, где в условиях непривычной жизни в блочных домах и отсутствия калорийной и естественной пищи у местных жителей стали развиваться естественные болезни — туберкулез и грипп, а также социальные — алкоголизм. Судя по отчетам этнографов, точно такая же проблема существует на Кольском полуострове и Таймыре. В других местах — Калмыкии, Казахстане и Башкирии — неумолимая поступь советской власти и урбанизации практически уничтожила кочевое хозяйство.

Примерно так же было во времена советской власти и в Монголии. Но сейчас эта жизнь не просто возрождается. Государство ведет политику сохранения и поощрения традиционного образа жизни. Существуют даже доплаты за каждого барана и козу, корову и лошадь. Но одними выплатами не удалось остановить бегство населения в Улан-Батор, как не остановило его жесткое администрирование в годы советской власти. Рабочие руки были нужны на заводах и добыче полезных ископаемых, в частности, на крупнейшем в Азии горно-обогатительном комбинате в Эрденете, где добываются медь и молибден.

Изменилась и сама жизнь сельских жителей. Если ранее она мало менялась с прошлых времен, то сейчас информационный век властно стучится в полог каждой юрты. Везде, куда бы мы ни приезжали, в любом аиле (поселок кочевников — прим. ред.) сейчас непременно есть солнечная батарея и телевизионная тарелка с десятками программ и интернетом. Генераторы, конечно, тоже есть, но они скорее для подстраховки. Солнечные батареи и аккумулятор создают достаточный запас чистой «зеленой» энергии, чтобы работали холодильник и морозильная камера, телевизор и компьютер с мобильниками для молодежи. Это сильно модернизировало жизнь и быт жителей монгольской степи, приблизило их к единому монгольскому миру при сохранении автономного существования. Не исключено, опыт Монголии покажет, что кочевое скотоводство отнюдь не исчезающая реальность, а образ жизни, способный отвечать на вызовы времени и модернизироваться, сохраняя свой традиционный уклад.

Изменилась и сама жизнь сельских жителей. Если ранее она мало менялась с прошлых времен, то сейчас информационный век властно стучится в полог каждой юрты

Городище Бийбалыг — это развалины средневекового уйгурского города Бай-Балык

Дорога длится долго: от Улан-Батора до цели нашего путешествия — центра сомона (района) Хутаг-Ундера (монг. Хутаг-Өндөр) — 470 км по прямой, но дорога затягивается на 9–10 часов с учетом остановки на обед. Приезжаем под вечер. Юрты уже стоят, поскольку часть отряда выехала на сутки раньше с основным оборудованием, а нас задержали в столице административные дела и закупка оборудования. Едва поужинав, ложимся спать. В Монголии довольно низкие широты — примерно на уровне Крыма, поэтому сумерки длятся недолго. Едва солнце закатывается за горы, окрашивая горизонт розовыми и желтыми всполохами, отбрасывая длинные тени, как наступает тьма. Настоящая, темная, без единого огонька вокруг. А потом начинают сиять яркие звезды, раскрывая удивленному взору бездну подобных. Разряженный воздух среднегорья вместе со средними широтами дает поразительный эффект близости и яркости небесных светил. И посредине светлой пеленой протянулся поперек созвездий Млечный путь — по-монгольски «Тэнгэрийн зам» (т. е. «Небесная дорога» или «Путь Тенгри»).

Утром, едва позавтракав жидкой манной кашей — очень вкусной и сытной, идем на городище. Это и есть цель нашей поездки и точка приложения наших трудов. Ради него мы пролетели, проехали тысячи километров дорогой ветров, чтобы узнать тайны, которые, очевидно, скрывают от нас ветер и сухая глинистая земля, покрытая обломками гранита.

Городище Бийбалыг — это развалины средневекового уйгурского города Бай-Балык. Собственно, название его говорящее: «бай» — «богатый», а «балык» — древний тюркский термин, обозначающий «город». И такое название определенно отражает суть этого места. Город расположен в бассейне реки Селенги, близ территории, где в нее впадает ряд рек, текущих с гор, а сама она разделяется на ряд рукавов и стариц. Место, действительно, богатое. На сопках с севера растут хвойные леса, а в реках много рыбы. Долина Селенги плодородна и прекрасно подходит под посевы зерновых культур. Рядом расположено священное место «Львиная голова» — гора в виде лежащего льва, от которой тянется длинный лавовый «язык» — след древнейшего вулканического извержения, сохранившийся особыми гранитными породами, что и вызвало, видимо, почитание этого места. Следовательно, сама локация для города вполне оправданна. Но какой был его статус?

Надо сказать, что сам термин «балык» для обозначения собственных городов возник именно в Уйгурском каганате. Не просто для обозначения кочевых ставок, как было у тюрков, а именно городов. Так, столица Уйгурии носила название Орду-Балык, т. е. «Главный город», «Город-ставка». Дело в том, что при всей развитости культуры Тюркских каганатов в них не возникло своих городов. Были ставки и «священные долины» — «Отюкенская чернь» в бассейне реки Орхон. Но городов не было. После распада государства Западный и Восточный каганаты использовали в качестве столиц согдийские города в Семиречье и Восточном Туркестане. Но именно уйгурские каганаты решили изменить ситуацию и создать свои города как административные центры и средоточие земледельческой округи, ремесла и торговли.

Они ясно видели, что тюркский проект империи оказался нежизнеспособным, поскольку слишком был зависим от торговли с Китаем и не имел собственной земледельческой базы. Стремясь избежать этой зависимости, основатель Уйгурского каганата и первый Бильге-каган Моюн-Чур сразу после большой войны в Китае, когда он помог императору династии Тан сохранить власть, разгромив мятежника Ань-Лушаня, приказал соорудить столицу. Спустя два года, примерно в 747-м, он же приказал «китайцам и согдийцам построить Бай-Балык». Это его повеление осталось запечатлено на века благодаря поминальной эпитафии в его честь в урочище Могойн-Шине-Усу («Озеро Змеиный язык») — по сути дела, священной для уйгур долине, где были упокоены Моюн-Чур и какой-то другой каган, чья эпитафия пока не найдена.

В этой связи определенно, что Бай-Балык представлял собой «северную» летнюю столицу каганата, место, где уйгурские каганы могли скрыться от изнуряющей жары бассейна реки Орхон, открытой южным ветрам из Гоби. Здесь же, в Северной Монголии, они были укрыты хребтами Хангая. Но это только самая общая характеристика данного города. А был ли он настоящим городом? И какую роль играли города в истории кочевых империй? Это ключевые вопросы для понимания вообще цивилизации средневековой Монголии.

Городище Бийбалыг — это развалины средневекового уйгурского города Бай-Балык

Споры о «северных варварах»

Историки давно спорят, что из себя представляли эти уйгурские города. Например, американский историк Томас Барфилд написал книгу с весьма претенциозным названием «Опасная граница». В ней он пытается доказать, что кочевой мир — эти «северные варвары» — не мог и не создавал никакой цивилизации и устойчивой государственности, а только паразитировал, грабя или облагая данью Китай. Интересно, но это тогда, когда все источники и материалы прямо-таки вопиют против этой его «теории» извечной борьбы Леса и Степи, где варварская периферия — это источник опасности и угрозы. Ученого не убеждают факты, что на одно вторжение, например, хунну или тюрок в Китай приходилось три вторжения в степь с целью уничтожить военный потенциал степных держав, чтобы открыть путь для ограбления кочевого населения, изъятия скота и, главное, лошадей.

Относительно городов в степи у Барфилда есть тоже своя теория. Он полагает, что это были «пустоцветы» — недолговечные степные цветки, едва проросшие, но тут же и засохшие под палящими лучами жаркого солнца. Это метафора от человека, который никогда не бывал в степи и никогда не видел выдающихся развалин степных городов, но зато много о ней читал. Автор поражает своей убежденностью в том, что цивилизацию в наш мир несет только Европа, а иногда в древности еще и Китай. Северные варвары в его понимании никогда не были способны создать ничего монументального и достойного внимания.

Но даже он, описывая уйгурские города, вынужден был признать наличие развитой земледельческой округи и способность уйгуров снабжать себя продуктами питания, создать развитые ремесла, включая выделку железа и гончарство, строительство и обработку камня. Впрочем, и здесь американский исследователь остается верен себе и заявляет, что города — этот экзотический цветок — процветали в Уйгурии, но «корень их находился в Китае». То есть он хочет сказать, что никакое земледелие и никакое ремесло не имело значения, а города жили только за счет эксплуатации Китая. Он буквально заявляет, что уйгурские города были не настоящими городами, а только «складами для китайского шелка», откуда он поступал на рынки Запада.

Разумеется, что эти взгляды не имеют ничего общего ни с настоящей историей во всей ее сложности и взаимовлиянии народов и правящих династий, ни с археологией. Собственно, это главная беда подобных «теорий». Они не учитывают ни обстоятельств конкретного времени, ни реального политического и экономического пространства. Часто, видимо, им кажется, что Китай всегда был такой огромный и великий, как в начале XXI века. Тогда как мы знаем, что в VIII–IX веках Китай переживал период упадка и гораздо больше зависел от военной помощи Уйгурского каганата, чем наоборот. Но торговля шелком и обмен различными товарами, а часто и выплаты этим шелком в обмен за военную помощь — это обычная практика даров за услуги, причем для этого уйгурам даже не приходилось совершать военные набеги на Китай. Но это уже тема для отдельного разговора.

Для нашей экспедиции главная задача состояла и состоит в том, чтобы понять структуру древнего города и чем занимались его жители. Насколько оправданны сомнения в том, что этот город — только оболочка, склад для китайских товаров. Эти и подобные им мысли и сомнения обуревали, уверен, всех моих коллег, когда мы подходили к величественным стенам города Бай-Балык, которые смотрели на нас с высоты своего 1300-летнего возраста. Они были безмолвны, отражая только эхо, которое гудело внутри. Стало ясно, что простых ответов на наши вопросы мы не получим. Предстоит тяжелый и кропотливый труд. Раскопки, которые могут затянуться на многие годы, но которые в корне могу перевернуть наше представление о Центральной Азии в раннем Средневековье.

Приблизиться к решению вопроса о прародине и истории средневековых татар

И здесь стоит отвлечься от прямой темы наших изысканий — уйгурского города Бай-Балык — и ответить подспудно, вне всякого сомнения, на возникший у наших читателей вопрос — зачем вести работы в Монголии, так далеко от Татарстана, тем более что это сопряжено с такими трудностями и финансовыми тратами. На эти сомнения есть один ответ, который как капуста состоит из многих слоев смысла. Во-первых, бассейн реки Селенги — это часть территории, где располагалась, очевидно, прародина древних татар. Именно в бассейне Селенги и восточнее нее до озера Буир-Нур находилась страна татар. Однако реальные археологические памятники, которые можно было бы связать с ними, пока неизвестны. Поэтому нужны серьезные комплексные изыскания для поиска следов древних татар, а их невозможно понять без изучения известной культуры Уйгурского каганата.

Во-вторых, после разгрома тюркского каганата и образования Уйгурии татары вошли в ее состав. С этого момента их история оказалась довольно тесно переплетена, вплоть до образования уйгурско-татарского княжества в Восточном Туркестане в Турфане. Это также заставляет пристально изучать Уйгурский каганат и его археологию. И в-третьих, после крушения Уйгурского каганата татары остались в этом регионе и создали целый ряд других держав, территория которых так или иначе была связана с бассейном реки Селенги.

Таким образом, изучение одного из основных памятников Уйгурского каганата позволяет приблизиться к решению вопроса о прародине и истории средневековых татар, понять истоки их культуры, в конечном итоге — их этногенез.

Именно поэтому мы идем дорогой ветров в погоне за своим прошлым, преодолеваем тысячи километров, мокнем под дождем, жаримся под полуденным солнцем. Чтобы в конце концов ответить на вопросы, мучившие поколения наших предшественников, и опять задать новые вопросы…